— Как, и все?! — В калимпурских дворах совещания тянулись бесконечно. Там по полсезона решали, восходит ли солнце утром или вечером.
— Если ты заметила, в составе нашего Временного совета нет ни одного юриста, — сухо заметил Джешонек.
Моханда хищно улыбнулся:
— Иногда мы их приглашаем.
— Ну и что? — не поняла я.
Федеро церемонно взял меня под руку, как будто собирался вести на бал.
— И то, что сейчас мы попросим господина Наста выписать тебе расписку с обещанием оплатить расходы и обратный проезд.
Мы вышли в коридор, где несколько конторских служащих шелестели бумагами. При виде нас все расступились. Федеро захлопнул дверь.
— Зелёная, — сказал он, понизив голос, — извини, но сейчас у меня совсем мало времени. Как себя чувствует Танцовщица?
Я покраснела.
— Мне очень стыдно, но я не знаю… Может быть, она умирает!
Федеро вздохнул:
— В последний раз мы с ней виделись и разговаривали четыре месяца назад… Тогда мы крупно поссорились, и она пропала. Мы с ней говорили о тебе, а спор вышел из-за того, надо тебя разыскивать или нет. Я очень надеялся, что Танцовщица поехала за тобой. — Федеро грустно улыбнулся. — Мои молитвы были услышаны. Она не пала жертвой разбойников Чойбалсана. Но ее возвращение далось такой дорогой ценой! Что было у нее на уме?
— Танцовщица боится за город, — искренне ответила я, хотя и не знала, насколько взгляды Танцовщицы совпадают со взглядами Федеро. Разве не признался только что сам Федеро, что из-за меня они поссорились?
— Я рад, что ты вернулась! — тихо сказал Федеро и шагнул ко мне, как будто хотел меня обнять. Впрочем, он тут же отступил.
Его порыв показался мне непритворным. Может быть, то, что показалось мне лживостью, объясняется тяжким бременем ответственности? Когда Федеро был экономом Управляющего, он выполнял сложные задачи, однако не имел абсолютной власти. И вот он занял место Правителя, не обладая многовековым опытом и непоколебимой уверенностью своего предшественника.
— Все замечательно, — ответила я, — и все же мне кажется, что Чойбалсан — буря, которая пройдет.
— Посмотрим, — мрачно ответил Федеро.
— Посмотрим.
В ожидании Наста я вспоминала слова богини. Федеро и Танцовщицу объединяет какая-то таинственная связь… Может, именно это имела в виду богиня, когда говорила о кольцах в сердце Танцовщицы? С другой стороны, если моя бывшая наставница не доверяет Федеро, она вполне могла обмануть его и разрушить все его надежды задолго до прихода разбойника Чойбалсана.
Может быть, мне предстоит помирить их и помочь новым правителям города обрести уверенность в себе?
Пришел Наст. Мы немного поторговались из-за того, сколько мне надлежит заплатить. Наконец, старый служащий написал расписку, в которой обещал купить мне билет на самое быстроходное судно, следующее в Калимпуру. В награду за мои услуги он обещал уплатить сумму, равную троекратной стоимости билета на корабль.
Такая плата казалась мне вполне справедливой — в конце концов, меня просили спасти целый город! И все же Наст и Федеро торговались так, словно я вырываю последнюю медную монету у их голодающих детей.
— Я должен вернуться к советникам, — сказал наконец Федеро. — Прошу твоего снисхождения. Если вы с Септио что-нибудь разведаете, пожалуйста, сразу же, не медля, сообщай обо всем мне. Приходи сюда, на Текстильную биржу. Наст и другие конторские служащие всегда знают, где меня найти.
На прощание мы с ним все-таки обнялись. Мне снова показалось, будто с ним что-то не так. Федеро быстро погладил меня по голове, буркнул что-то невнятное и скрылся за дверью.
Потом меня завалили делами. Вызвали писца, который каллиграфическим почерком переписал на пергамент договор между мною и городом Медные Холмы. По распоряжению Наста, я подписала договор. Он забрал у меня пергамент, а взамен выдал расписку. Расписку он тоже у меня забрал и сказал, что сохранит ее в архиве. Взамен одной расписки он написал мне другую расписку, по которой я могу получить свое вознаграждение. Я объяснила, что в горах бумага, скорее всего, пропадет, поэтому Наст отобрал и вторую расписку. Ее он собирался поместить на хранение в другом месте. Собрался было выдать мне третью расписку, но я отказалась. За один день мы извели больше бумаги, чем я израсходовала за всю жизнь. Наст презрительно фыркнул и сунул ее во внутренний карман своего жилета.
— Будь осторожна, госпожа Зелёная, — сказал он. — Если ты не вернешься, то не сможешь истребовать свое вознаграждение в городском казначействе.
Не пытаясь понять смысл его последних слов, я церемонно поклонилась:
— Я тоже буду скучать, господин Наст!
Я попросила не провожать меня, тем более что отыскать выход оказалось не так сложно. Перед тем как выйти на улицу, я снова закрыла лицо покрывалом. На той стороне улицы меня ждал Септио, одетый простым рабочим. Он ел жареную рыбу из бумажного кулька. Несмотря на свою раздраженность, ему я обрадовалась и поспешила узнать, как себя чувствует Танцовщица.
Дружно поедая рыбу, мы не спеша двигались в сторону постоялого двора. Нам нужно было найти улицу с интересным названием: Пивные Ноги. Мне понравилось далеко не все из того, что поведал Септио.
— Я впустил в наш храм огромного, хищного пардайна. — Септио сунул себе в рот большой кусок рыбы и проглотил не жуя. — Хотя обычно мы не пускаем к себе посторонних, потому что нам есть что скрывать, я не очень беспокоился.
— Болван! — тихо ответила я. — Зато я беспокоилась, и очень! Ты заметил костяшки у него на груди?
— Он сам мне рассказал. Костяшки священников. — Септио расплылся в улыбке. Хотя мой новый друг и был священником, он во многом остался совсем мальчишкой. — Хотелось бы мне хоть одним глазком взглянуть, как он попробует напасть на наших!
— А он пробовал?
— Нет. Зато он посмотрел в большой магический бассейн, и там появился лес… — Септио перестал улыбаться. — Никогда не видел, чтобы у чужака получалось такое. Многие священники не могут вызвать нужной картины.
— Подумаешь, большое дело! Ведь ваш бассейн заполнен ртутью?
— М-м-м… да. — Он как будто удивился, что я разгадала их секрет.
— А что Танцовщица?
— После того как я унес ее от бога, я поместил ее в Зал Масок. Там не очень уютно, зато Танцовщица защищена от… скажем так, разных причуд божества. Посоветоваться с ней я не мог — в ее состоянии ей трудно было отвечать.
— Почему меня к ней не пустили?
— Я же сказал, там не очень уютно.
Руки у меня задрожали.
— Зато Чистильщика ты в свой храм впустил!
— Он — выразитель боевого духа своего народа. Кроме того, Чистильщик — не человек. Безглазые лица на него не подействуют… И даже если он испытает тревогу, он скоро стряхнет ее с себя, как чирок стряхивает воду.
Безглазые лица?!
— В каком она состоянии?
— Ее жизни сейчас ничто не угрожает, хотя Чистильщик считает, что ближайшие недели ей лучше полежать. Гораздо больше он обеспокоен состоянием ее души. В ответ на мой вопрос он велел мне представить человека, чей дух разорван на куски и разбросан в разные стороны. Позже к храму пришел Трактирщик. Он привел с собой целителя и еще нескольких пардайнов. Мне показалось, они были настроены довольно воинственно. После того как раны у Танцовщицы затянулись, она, по обычаю своего народа, омыла их.
Я остановилась; мы почти пришли — запахло конюшней.
— Я хочу увидеть ее до того, как мы отправимся в путь!
— Отец Примус запретил.
Я тут же ощетинилась:
— Он мне не начальник!
— Конечно, — согласился Септио. — Отец Примус распустил слух, что Танцовщицу приказал охранять Временный совет.
Его слова мне совсем не понравились, но я не представляла, как обойти запрет, не выставив себя на посмешище. Все решат, что я просто капризная девчонка. Пока я выполняю поручение Временного совета, Танцовщица поправляется под присмотром Федеро. Возможно, они сумеют найти общий язык, если меня, предмета их разногласий, не будет рядом… Да и мне полезнее следовать той тропой, на которую я вступила.
Я пыталась убедить себя в том, что так и должно быть, но у меня не очень получалось. Что-то не так. Правда, я не знала, отчего мне не по себе. Иначе я тотчас вернулась бы к советникам и потребовала, чтобы мне позволили увидеть Танцовщицу.
Теперь я жалею, что вовремя не прислушалась к своему внутреннему голосу. Просто тогда я еще не умела отличать друзей от врагов. Мы с Септио зашли на постоялый двор, где нам вывели лошадей. Так я впервые в жизни отправилась на верховую прогулку.
Тот, кто решил, что лошадь — средство передвижения, должно быть, был безногим. Хотя на Гранатовом дворе меня знакомили с лошадьми, я умела взнуздать лошадь и даже сесть верхом на спокойную, вышколенную кобылу, я, можно сказать, ни разу в жизни не ездила верхом. Не называть же прогулкой поездку по маленькому дворику!
И совсем другое дело — пытаться управлять костлявой, злобной клячей, страдающей несварением желудка. Моя кобыла обожала резко опускать голову всякий раз, как дорога шла под гору. Я нервничала в высоком седле. Лошадь меня не слушалась и шла, как ей заблагорассудится. Я отбила себе зад о жесткое седло — не помогли и прочные кожаные штаны, которые мне дали на конюшне. У меня разболелись такие мышцы, о существовании которых я и не подозревала.
В первый день мы скакали до самого вечера. Увидев, как я мешком свалилась на землю и ковыляю, широко расставив ноги, Септио расхохотался.
— У меня и то все дрожит после скачки по неровной местности, — сказал он с ухмылкой, — а ты словно заболела виттовой пляской!
— Вот погоди, доберусь я до тебя! — огрызнулась я.
Нисколько не испугавшись, Септио расстелил на траве одеяло и придавил его несколькими камнями.
— Полежи отдохни, а я пока расседлаю лошадей.
Я не стала спорить. Огромное облегчение — знать, что тебе какое-то время не придется принимать вертикальное положение. Септио занимался лошадьми. Однажды он развернул мою клячу ко мне головой, та посмотрела на меня и заржала. Проклятая кобыла смеялась надо мной! К боли я привыкла и знала, что скоро все пройдет, — чего нельзя было сказать об идущем от меня запахе.