Может быть, нас заслонила рука богини Лилии. Правда, сама богиня не подтвердила моих предположений, а последовавшие события скоро заставили меня забыть ту ночь.
Кое-как мы добрались до окраины лагеря, где было меньше костров, зато больше кустарника. Мы обе понимали, что должны как можно дальше убраться отсюда, пока в лагере царит суматоха. Я не надеялась на то, что мы выживем; но ноги готовы были бежать, пока не подкосятся.
Подбежав к ручью, я опустилась на колени и напилась. Рядом со мной в такой же позе пила Танцовщица; теперь она больше, чем когда бы то ни было, была похожа на охотничью кошку.
— Ты сможешь идти по мокрым камням? — спросила она.
— Конечно… — Я осеклась. Какое там «конечно»? Чудо, что я вообще передвигаюсь! Так просто оступиться в темноте. — Извини. Я не знаю.
— Если пойдешь по воде, скорее оторвешься от погони. Им труднее будет отыскать твой след.
— Найди мне, пожалуйста, крепкую палку… — стыдясь, попросила я. Ведь я умела перепрыгивать с крыши на крышу, с карниза на карниз; я летала над городом, как летучая мышь на крыльях… Но сейчас моя жизнь зависела от крепкого дорожного посоха.
Танцовщица молча скрылась во мраке. Вдали мерцали огни. Что делают разбойники? Жгут что попало или взяли в руки факелы и всей сворой пустились за нами в погоню?
Не снимая сапог, я болтала ногами в ледяной воде, гадая, как нам удалось уцелеть.
Хотя мне казалось, что Танцовщицы не было целую вечность, она вернулась довольно скоро, сжимая в одной руке крепкую, прочную палку. В другой руке она несла кролика со свернутой шеей.
Вдруг меня осенило: она сказала — «им труднее будет отыскать твой след». Не «наш».
— А ты сейчас куда?
— Поднимусь в горы. — Она протянула мне палку и кролика. — Мне кажется… нам с тобой лучше разделиться. Не знаю, на что надеялся Федеро, но он считает, что может получить свое только от нас двоих, вместе. И потом, я должна предупредить о нем своих сородичей — тех, кто еще жив.
Мне хотелось плакать. Мне хотелось убить ее. Хотелось умолять ее остаться. Лечь в ручей и позволить воде унести мою жизнь до того, как меня схватят преследователи.
Ничего этого я не сделала.
— Я буду скучать по тебе, — сказала я.
Танцовщица поцеловала меня в губы, а затем лизнула своим шершавым языком.
— Иди по воде. Река выведет тебя к морю, к большому городу. Я отвлеку преследователей на себя; пусть поплутают в горах!
Не дожидаясь, пока я начну отговаривать ее или целовать, она скрылась в темноте. Я готова была почти пожалеть врагов, которые попадутся ей сегодня ночью. Кровь у Танцовщицы бурлит, а когти сохранили воспоминания от убийства бога…
Так вот чего боялась богиня Лилия! Из любви к Танцовщице я приняла участие в богоубийстве. Лучше бы мне совсем не впутываться в дела богов!
Отдаленные крики напомнили мне о том, что пора двигаться. Я медленно брела по воде рядом с берегом. Вскоре я услышала громовые раскаты. Началась гроза. Оглянувшись, я увидела, что склон горы у меня за спиной то и дело освещают вспышки молний.
Выходит, мы не убили его! Жизнь для меня никогда не была простой.
Несколько часов я передвигалась ощупью. Дважды оскальзывалась и падала; во второй раз больно ударилась коленкой. Мне даже показалось, что колено разбито. С раненой ягодицей я еще могла хоть как-то передвигаться, но сломанное колено означало для меня смерть.
Мне повезло, я могла идти. Сзади из темноты сверкали вспышки факелов. Сбоку слышались чьи-то торопливые шаги. Разбойники погнались за Танцовщицей. Забывшись, я снова поскользнулась, съехала вниз по довольно ровной поверхности, как по желобу, и провалилась куда-то в темноту.
Я с силой ударилась о воду и не умерла только потому, что такая нелепая смерть возмутила меня. Выпустив из рук палку, я с головой ушла под воду. Я билась и рвалась; никак не получалось выплыть на поверхность. Света не было; я не знала, где верх, где низ. Грудь сдавило. Мне очень хотелось сделать вдох, хотя я и понимала, что умру. Наконец я почувствовала под ногами что-то твердое — камень? Оттолкнувшись, я пробкой полетела вверх.
В легкие наконец хлынул воздух. По голове что-то ударило — моя палка, которую я, глупая, выпустила при падении. Я ухватилась за нее: дерево ведь не тонет! Некоторое время я просто держалась за палку и кружилась в небольшом водовороте. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что съехала к подножию небольшого водопада.
Ничего смешного; мне было очень больно!
Собравшись с силами, я перебралась через илистый вал, намытый водой, и очутилась в стремительной Зеленой реке. На сей раз я крепко держалась за свою палку. Течение несло меня неизвестно куда; иногда я попадала на отмели, где ползла на животе по камням, песку или бревнам.
Каким-то образом мне удалось не удариться ни головой, ни коленями.
Еще более странно то, что мне удалось даже немного поспать. Во сне я увидела совсем молодой месяц. На поверхности воды вместе со мной плавали лилии. Цветки раскрывались по очереди и снова закрывались. В каждом цветке я видела лицо. Иногда лица были знакомыми: наставницы из храма Лилии, наставницы из дома Управляющего. Нескольких я не узнала.
Потом меня снова подхватило течение. Меня снова вынесло в водоворот. Немного покружившись, я ударилась о борт какой-то лодки.
Сверху перегнулась девочка и прищелкнула языком.
— Мама! — позвала она. — В воде какая-то женщина.
Приглушенный женский голос что-то спросил — кажется, жива ли я. Девочка ответила:
— Нет, по-моему, она мертвая.
Я открыла рот, пытаясь крикнуть, что я жива. Пока еще жива. Увидев, как шевелятся мои губы, глупышка с криком убежала.
Через борт перегнулась женщина с багром в руках.
— Я не мертвая, — с трудом проговорила я, задыхаясь и отплевываясь.
— Коринтия Анастасия, — крикнула женщина, — ты дуреха!
Меня кое-как втащили в лодку, а потом навалилось что-то черное и тяжелое — тяжелее, чем сон.
Я очнулась с чувством, что прошло очень много времени. Сколько — я не представляла.
Рядом, на невысоком стульчике, сидела Коринтия Анастасия. Девочка болтала ногами и ела рыбу. От запаха рыбы внутри у меня все сжалось. Некоторое время я молча разглядывала девочку. Светлые кудрявые волосы, светлые глаза, бледная кожа. Обычный ребенок, который живет со своей матерью.
Интересно, каково это — быть обычным ребенком и жить со своей матерью?
Видимо, меня уложили в главной комнате. Я увидела большой камин. У противоположной стены стояли две кровати. Над жаровней висели кастрюли; боковая лестница вела наверх — на чердак? Повсюду чистота и порядок, но следов богатства не видно.
Девочка заметила, что я пошевелилась, и спросила:
— Сейчас-то ты проснулась?
— Да, — ответила я, озадаченная ее вопросом. — А что, я просыпалась и раньше?
— Нет, — ответила она с набитым ртом. — Ты много говорила во сне. На каком-то непонятном языке.
— Надеюсь, я тебя не испугала.
— Нет, — ответила девочка. — Мне все равно. Кто-то, может, скажет, что ты ведьма, но только не мама. Она у меня умная.
— Вот и хорошо, — ответила я, стараясь забыть о тошноте. Мне казалось, я не смогу проглотить и ложки сока. В то же время, как ни странно, я чувствовала голод.
— Такой некрасивой девицы, как ты, я в жизни не видела, — заметила Коринтия Анастасия.
Мне оставалось лишь рассмеяться; точнее, я попыталась.
— Ты далеко пойдешь! — Я поняла, что лежу на спине и у меня сильно зудят ягодицы. Зудят, но не болят.
Сколько времени я провалялась без чувств?!
Что случилось с Танцовщицей? Где Чойбалсан и его армия?
Я попыталась встать и не смогла. В руках и ногах совсем не осталось силы.
— Где твоя мама? Мне нужно узнать новости и найти дорогу в Медные Холмы.
— Она велела передать тебе, на тот случай, если ты спросишь, что мир пока стоит.
— Что с Медными Холмами? — со страхом спросила я.
— Ничего. — Девочка улыбнулась и зачерпнула деревянной ложкой еще рыбы. — Зато у нас не все хорошо.
Слабость навалилась на меня, и я закрыла глаза.
Наконец, вернулась мать Коринтии Анастасии. Она была очень похожа на дочь, только взрослая. И более загорелая. На ней было оранжевое домотканое платье; из-под подола торчали грубые сапоги. Встреть я ее в других условиях, она показалась бы мне красивой.
— Пристань в Брайарпуле сожгли, — объявила она. — А вместе с ней — и мою лодку. За тобой охотится целая армия!
— Да, — вежливо ответила я. — Прими мои извинения.
— Неудивительно, что они жгли все на своем пути, — отрывисто продолжала хозяйка. Присев на край кровати, она погладила меня по голове и более спокойно продолжала: — Тебе здорово досталось, милая моя!
— Не все раны нанесли другие; кое-что я сделала сама.
— Возможно, ты и держала в руке нож, но руку твою направляли другие.
— Да, пожалуй, — согласилась я.
— Ты иностранка, — продолжала хозяйка. — Приехала из-за моря. Ты совсем не похожа на местных, северных женщин… А по-нашему говоришь чисто, как будто всю жизнь здесь прожила.
В голосе ее слышались уверенность и сила. Не знаю почему, но я сразу почувствовала к ней доверие.
— Меня вырастили в Медных Холмах, — призналась я.
— В доме Управляющего? — еще мягче спросила она, совершенно ошеломив меня.
— Д-да…
— Так я и подумала. — Обернувшись к девочке, она сказала: — Выйди и набери в саду орехов-паданцев.
Коринтия Анастасия поставила миску с рыбой и медленно встала со стульчика.
— И не спеши!
— Хорошо, мама.
Вскоре мы остались одни.
— Я жила на Персиковом дворе, — сказала хозяйка. — Давно, лет за двадцать до тебя… — Она задумчиво погладила себя по полному животу. — Я была очень красивой девочкой, иначе не оказалась бы там. Но в переходном возрасте я вдруг сильно растолстела и никак не могла похудеть, хотя наставницы и морили меня голодом… Управляющий решил, что я не принесу ему прибыли. Меня продали одному помещику, который жил вдали от города. Никто не должен был узнать, что они вырастили толстушку.