Сосчитав до двадцати и дав моим преследователям убежать вперед, я протиснулась на другую сторону и спрыгнула на улицу, от которой меня закрывала повозка. На меня пристально смотрел толстяк в фартуке поверх полотняной рубахи и в соломенной шляпе. В руках он держал поднос.
— Благословение твоему дому, — сказала я на селю и нырнула в ближайший переулок.
Дальше все было просто. Я влезла на крышу какого-то двухэтажного дома. Нашла там деревянный бак для сбора дождевой воды и тщательно вымылась, затем ногой выбила днище бака. Пусть жильцы промокнут, зато они не будут пить оскверненную мной воду. На улицу я спустилась в другом конце переулка, украла с веревки, на которой сушилось белье, белую рубаху и спокойно прошла остаток пути до таверны Трактирщика.
Войдя, я сразу заметила Чоудри. Он подавал посетителям в общем зале еду, от которой пахло родиной. От пряного аромата в животе у меня забурчало. Чоудри поднял глаза и расплылся в улыбке:
— Зелёная, ты жива!
— Прошу тебя, — ответила я на селю, — дай мне поесть. И еще мне нужно срочно поговорить с Трактирщиком.
— Он на базаре, закупает продукты. — Чоудри огляделся.
У очага сидели двое пардайнов; между ними стоял стол с глиняной чашей и рассыпанными цветами. Одним из пардайнов оказался Чистильщик, его спутницу я раньше не видела.
— Ты знакома с Приговором?
Что еще за Приговор?
— С Чистильщиком?
— По-моему, так его называют, — словно извиняясь, ответил Чоудри.
Как ни странно, другое имя Чистильщику тоже подходило.
— Пожалуйста, — попросила я, — дай мне карри!
Чоудри кивнул, согнулся в полупоклоне и побежал на кухню. Я направилась к столу, за которым сидели пардайны.
Чистильщик повернулся ко мне:
— Зря ты не берешь трофеев. — Он хищно улыбнулся. — Я чую на тебе запах убийства.
— Я не могу носить на груди костяшки убитых врагов с таким изяществом, как некоторые! — Присев к ним за стол, я сказала пардайне: — Я Зелёная. Немного знакома с твоим спутником и лучше знакома с Трактирщиком.
Она кивнула:
— Твое имя мне известно.
По обычаю пардайнов, своего имени она не назвала. Она была стройной, наверное, самой стройной из всех пардайнов, что я видела, с рыжеватым мехом, который на груди и животе отливал почти в белизну. Ее мех ничто не прикрывало, как, впрочем, и у Чистильщика. В отличие от постоянных жителей города, вроде Трактирщика или Танцовщицы, они не считали нужным следовать человеческой моде.
— Ты в центре схватки? — вежливо поинтересовался Чистильщик.
— В каком-то смысле — да. — Я не видела смысла лукавить. — Хочу уничтожить предводителя разбойников, который зверски уничтожает ваших сородичей. Мы надеемся схватить его до конца дня, застать его врасплох и неподготовленным.
— У тебя есть армия? — спросила рыжеватая пардайна.
— Нет. Но сегодня он в городе в другой личине, и у него тоже нет при себе армии. — Следующие слова застряли у меня в горле, но все же я их выговорила: — Недавно мне пришлось сразиться с ним… вместе со мной была Танцовщица. Мы бежали, спасая свою жизнь. Мне кажется, теперь я знаю, как его можно победить.
Чистильщик снова хищно оскалился:
— Где будет битва? Скажи, чтобы я в нужное время смог избежать ее.
— На Текстильной бирже. Перед заходом солнца. — Я положила ладони на столешницу. — Один мой союзник сейчас собирает силы, готовясь победить Чойбалсана его же оружием. Меня больше заботят его телесные защитники… Прежде чем сразиться с ним, я должна победить их.
— Значит, ты хочешь сразиться с защитниками самого города, — сказала рыжая. — Что будешь делать, когда они изобьют тебя до полусмерти и бросят в застенки ордена Кающихся?
— Если мы победим, я рассчитываю принести мир Медным Холмам и вашему народу, — тут же ответила я. — Если мы проиграем, сомневаюсь, что мы выживем и нас арестуют.
— Иди поднимай свою армию головорезов, — сказал Чистильщик. — А мы на досуге подумаем над твоими словами!
Чоудри принес мне карри: рыба в масамане, с кориандром и ханьчуйской петрушкой и с отварным рисом. Мой желудок отозвался радостным урчанием; я вспомнила горячий, влажный воздух Селистана. Во время еды я почти ничего не говорила. Пардайны не дали мне никакого ответа.
Еда оказалась вкусной.
Проглотив последний кусочек, я встала и поклонилась.
— Иногда полезно бывает оказаться на стороне добра.
— Если только ты точно знаешь, где добро, а где зло, — ответила рыжая пардайна.
Я кивнула им обоим и вышла.
Я по-прежнему не знала, согласится ли Бескожий выступить на моей стороне. От этого зависели мои дальнейшие действия. Возможно, матушка Железная и другие посланцы согласятся вместе напасть на Чойбалсана, но их сил недостаточно. Аватар Чернокрова обладает жестокой силой своего бога. Аватар, по правде говоря, заменяет собой почти всех помощников… А Чойбалсан гораздо могущественнее, чем простой северный тульпа.
Бог умеет рядиться в личину человека! Надевает ее на себя, как плащ!
Я не думала, что сейчас Чернокрову от меня будет какая-то польза. Я убила по меньшей мере двух его жрецов — а в купальне, возможно, еще больше. Последователей у него немного… Может, он ослаб?
Здравый смысл подсказывал: после всего, что я натворила, мне опасно даже приближаться к Алгефисическому храму. Это граничит с самоубийством.
И все же я так хотела победить в грядущей битве, что решилась на попытку.
Я подходила к Храмовому кварталу издали, убеждая себя, что по-другому поступить не могу. Я молилась про себя, прося богиню Лилию вести меня. В последнее время она не разговаривала со мной. Ее участие заключалось лишь в том, что она хранила мою жизнь.
Никто не мог дать мне совета: ни Септио, ни Танцовщица.
Рядом со мной не было наставниц из ордена Клинков.
В конце концов я вспомнила о тех, кто вел меня с самого раннего детства. Что бы посоветовал мне Стойкий? Что бы посоветовала бабушка?
Что бы ни случилось, я обязана придумать, как победить. Любой ценой! Я не могу допустить, чтобы город пал.
Я нашла тихий парк в нескольких кварталах от Храмового квартала — и не парк даже, а пустырь, засаженный вязами и рододендронами. В центре небольшого газона стояла стела в память какого-то давно исчезнувшего персонажа.
Пройдя мимо, я села под деревом в самом дальнем углу и стала вертеть в руках деревянный колокольчик. Зачем я повсюду таскаю его с собой?
«Он напоминает тебе о том, чего ты лишилась, — произнес голос внутри моей головы. — О том, чего лишается каждый ребенок, даже если всю жизнь проводит дома, рядом с матерью».
Голос прозвучал так отчетливо и звонко, что я стала озираться, ища того, кто со мной говорил. Рядом никого не было. Совпадение? А может, мне наконец ответила моя богиня…
Мне по-прежнему было не по себе, но стало немного легче. Я даже утешилась. Душа успокоилась, почти как после молитвы. Может, именно так чувствует себя Верховная жрица? Что значит быть сосудом — не для похоти человеческой, но для самой богини?
Посмотрев на небо, я поняла, что у меня остался всего час. Нужно бежать, и побыстрее. Выйдя из парка, я затрусила к Храмовому кварталу и улице Горизонтов. Я встречусь с Чернокровом в его обители и расскажу о гибели его жрецов.
«Ты убила отца Примуса, — сказал голос внутри моей головы, — но разве он не злоумышлял против собственного бога?»
Высокие металлические двери в храме бога боли были наглухо закрыты. Снаружи ручек не было. Мне казалось, что стучаться не стоит.
Я отошла на несколько шагов и посмотрела на гладкий черный фасад. Забраться по нему наверх, безусловно, можно, но слухи о войне уже заставили горожан идти в храмы за утешением или советом. Мне не хотелось выставлять себя на всеобщее обозрение.
Справа церковь почти упиралась в приземистое бежевое строение с колоннами. Мне показалось, что строение гораздо древнее соседних зданий. Слева узкий проем отделял храм Чернокрова от белой стены, увенчанной золотистым фронтоном.
Многообещающе! Я скользнула в проем.
Между двумя кирпичными стенами валялся мусор и битое стекло. Очень странно! Однако взобраться наверх ничего не стоит. Прижавшись спиной к одной стене, я уперлась руками и ногами в стену храма Чернокрова.
Теперь я поняла, почему в храме нет окон. Их просто некуда врезать, кроме крыши! Добравшись до металлических водосточных труб, я все же увидела окна под самой крышей. За ними внутри виднелись хоры.
Я попыталась представить, высоко ли отсюда падать. Локтей тридцать — если не считать ступеней, которые ведут ко входу. Правда, с потолочных балок свисают полотнища знамен; за них можно будет ухватиться.
Почти все окна были приоткрыты — наверное, из-за летней жары. Посеребренные деревянные рамы были покрыты пятнами гнили. Давным-давно никто их не красил. Мне предстояло открыть окно, не разбив стекла. Я не хотела привлекать к себе лишнее внимание.
Мысленно извинившись перед древними строителями, я всунула лезвие ножа между окном и рамой. Все забито! Я осторожно перебралась к следующему окну. То же самое! Лишь пятое окно не было наглухо забито изнутри.
Раму пришлось выламывать медленно и осторожно. Петли оказались крепкими — древние строители работали на совесть, — и все же мне удалось выворотить их. Испачкавшись ржавчиной и выругавшись про себя, я потянула раму. Мне не нужно было совсем вынимать ее; достаточно небольшой щели. Убрав нож и поставив колокольчик на карниз, я осторожно толкнула раму, соображая, что делать дальше.
Протиснувшись внутрь, я поползла по толстой балке. Опустив голову, увидела прямо под собой трех мужчин в обычной одежде. Они стояли рядом с большим ртутным бассейном и о чем-то спорили.
Я тихо втащила внутрь колокольчик, прикрыла за собой окно и снова посмотрела вниз. Спорщики задрали головы и смотрели на меня. Один сжимал в руке пистолет; его спутники не были вооружены. Они быстро соображали, как со мной поступить.
Что ж, сейчас или никогда! Я швырнула колокольчик в бассейн и, выставив вперед нож, прыгнула на того, что с пистолетом.