Я сел спиной к выходу и приступил к поискам.
Первый стол. Практически пустая поверхность давала мало надежд. Мышь, клавиатура, фотография девушки в обнимку, как мне показалось, со своим молодым человеком, такой же, как у меня, стаканчик с двумя ручками: одна синяя и одна черная. Ничего больше – чистый стол, слишком чистый для того, кто должен работать. Я попробовал выдвинуть ящик, и он открылся без особых усилий. Я нашел только пачку жевательной резинки, несколько конфет без сахара и карманный календарь… полное разочарование. Я запустил руку глубже и вдруг нащупал что-то. Это была небольшая мягкая пластиковая упаковка с бумажными салфетками. Я заглянул в оставшиеся ящики: журнал мод, несколько компакт-дисков, папка с файлами и ничего больше. Смиренно я оставил все на своих местах, более или менее нетронутым.
Я перешел к следующему столу, не оглядываясь на дверь. Стол, очень похожий на предыдущий, ничего интересного. Я начал было открывать ящики, но они, к моему удивлению, оказались закрытыми.
Я собирался уже отойти от этого стола и направиться к следующему, как вдруг услышал лифт. Кто-то поднимался наверх.
Я тут же встрепенулся. Мое состояние было похоже на ощущение, будто я уснул, а потом проснулся внутри раскаленной печи.
Я вернулся в реальность, не имея ни оправданий, ни объяснений. Только в тот момент я вдруг понял, что делал: я копался в чужих жизнях, не имея на то ни малейшего права. Я вдруг оказался где-то в другом месте, где не видел ни машин, ни улиц, ни пробок, одним словом, ничего из того, что должен был видеть в эти часы.
Двери лифта открылись. Вдалеке послышались шаги.
Я засуетился, не двигаясь при этом с места. В действительности я не мог пройти ни одного сантиметра. Мои ноги тряслись, мои руки тряслись, мои пальцы тряслись. Все мое тело содрогалось от звериного страха.
Единственное, что я смог придумать, – это спрятаться прямо там, не выходя из кабинета. И вот, дрожа от страха и собственной оплошности, я сел на корточки и пролез под стол.
Шаги приближались.
Сидя в своем укрытии, я перебрал все возможные варианты: это была девушка-бухгалтер, которая что-то забыла на работе, один из начальников, который пришел завершить важные дела. А может, это вернулся охранник со своим дежурным обходом.
Каждый шаг звучал все отчетливее, будто кто-то был уже в зоне моей досягаемости. Я втянул голову в плечи и еще сильнее прижал живот к коленям.
Тишина.
Шаги замерли прямо в кабинете. Тишину нарушал лишь женский голос, напевающий какую-то песню, шуршание одежды и скрип моих ног, которые не справлялись с моим весом. У меня затекли плечи, болели колени и живот. Я начал шевелиться, чтобы усесться удобнее на полу, но колени не выдержали нагрузки, и тело предательски рухнуло на пол.
– А-а-а! – раздался крик, за которым вновь последовала гробовая тишина.
– Сеньора Луиза! Сеньора Луиза! Это я! – крикнул теперь уже я, чтобы хоть как-то остановить щетку, готовую вот-вот опуститься прямо на мою голову.
Мы оба дрожали от страха.
Мы смотрели друг на друга, с трудом узнавая.
– Вы меня напугали до смерти! – сказала она все еще дрожащим голосом, подходя с практически невыполнимым намерением помочь мне подняться. – Почему вы там прячетесь? – спросила она, помогая мне поднять стул, который я уронил, когда падал сам.
– Я и не прячусь. Просто сегодня утром я потерял ручку и подумал, что оставил ее где-то здесь. Вот и залез под стол, чтобы посмотреть, не завалилась ли она, – я врал как мог. – Извините, что напугал вас. В любом случае, я ухожу, потому что уже поздно.
– Не стоит уходить из-за меня. Даже не переживайте. Я начну убирать с другого конца, и, если скажете, как выглядит ваша ручка, может, вместе мы найдем ее быстрее.
Ко мне пришла помощь, когда я меньше всего ее ждал.
– Она похожа вот на эту, – я показал ей ручку из стаканчика, – только с зелеными чернилами. Я всегда пользуюсь такими, – снова соврал я. – Я потерял ее как раз сегодня утром, – опять ложь. – Если вы найдете ее, то сделаете мне огромное одолжение.
– Не волнуйтесь, я помогу вам поискать ее. Если она вдруг окажется в мусорном ведре, то я точно ее увижу.
Я заметил искорки радости, какой-то призрачной надежды в глазах женщины, которой, как я предположил, было уже за шестьдесят. Позже я узнал, что ей было всего пятьдесят четыре. И в поисках моей ручки она увидела возможность хотя бы на день изменить рутину своей работы. Она продолжила что-то напевать себе под нос.
На всякий случай я задержался еще минут на десять и потом попрощался с Луизой.
– Не беспокойтесь, если я ее найду, то оставлю на вашем столе, – сказала она мне с улыбкой.
– Большое спасибо и до завтра.
– До завтра… – и снова вернулась к песне, которую я не знал.
В тот день я вернулся домой поздно, очень поздно.
Карлито уже спал. Реби не захотела разговаривать со мной. Я пытался ей что-то объяснить, придумывая ложь на ходу, как делал это в последнее время: слишком много работы, и все от меня чего-то требуют и так далее. Вопреки ее гневу и во многом благодаря ему, я чувствовал себя спокойно. Мне было приятно думать, что она все еще переживает и заботится обо мне, что она скучает по мне. Я был рад почувствовать в ее гневе остатки любви, которой уже давно не замечал.
Я сел на диван рядом с ней – приблизился, несмотря на ее нежелание быть рядом. Я свернулся калачиком рядом с ней в ожидании чего-то, в ожидании какой-нибудь реакции. Реакция последовала, но она не имела ничего общего с тем, что я думал.
– Мне пришлось все делать самой! Переодевать его, мыть, готовить ужин, укладывать спать, – крикнула она мне, рассерженно глядя в глаза.
Я сдался и отвернулся в сторону.
Я не знал, что сказать в ответ на столь объективную истину. Она не беспокоилась обо мне, не злилась из-за того, что не увидела меня раньше, не скучала по мне и по той любви, которая была между нами когда-то. Нет. Она злилась от усталости, от того, что никто не пришел к ней вовремя на помощь. Нет, дело было не в привязанности, не в утешении, не в любви… только в разделении обязанностей.
Мы отодвинулись друг от друга: не помню, кто сделал это первым. Мы сели на противоположные стороны двухместного дивана. Между нами было всего двадцать сантиметров, но даже этого было много, чтобы повернуть голову и разглядеть ту Реби, в которую я влюбился много лет назад.
Телевизор спас нас в тот день, как и во все предыдущие дни, когда между нами на диване усаживалось неловкое напряженное молчание. В ту ночь он пытался показать нам обратную сторону человеческой сущности: в программе несколько человек один за другим показывали истинное лицо, обмениваясь словами, криками и оскорблениями.
– Сегодня в нашей студии особый гость – журналистка… – Шквал аплодисментов.
Она вышла из-за кулис в баклажановом платье и на высоченных каблуках и направилась к белому креслу. Я представил себе, как она разгуливает в подобном наряде по Басре или бегает по Кабулу, как с фотокамерой в руке она пытается выяснить, не подают ли слишком горячий суп заключенным Гуантанамо или слишком холодный чай в следственных изоляторах России. Слушая, как и что она говорит, я не мог избавиться от этих образов.
Внезапно мое внимание привлекли звуки ссоры между этой журналисткой и кем-то из гостей студии. Тема была весьма курьезной:
– Вы забыли свои трусы у нее дома в тот день, когда муж вернулся из командировки? Да или нет?
– Ну, правда заключается в том, что…
– Да или нет? Это не столь сложный вопрос. Вы забыли в ту ночь свое нижнее белье в ее постели?
– Да, забыл, но дело в том, что… – и аплодисменты ведомой публики прервали повествование.
– Да? Что ж, этим все сказано, – ответила журналистка.
Программу продолжили новые вопросы, новые споры, сопровождаемые криками, оскорблениями и угрозами.
Реби встала и, не проронив ни слова, отправилась спать. Я выключил телевизор.
На несколько минут воцарилась тишина.
Гробовая тишина.
Где проходит эта грань между спокойствием и скукой?
Вторник, 2 апреля 2002
Это начало входить в привычку. Я снова остался на работе до последней минуты, чтобы немного покопаться в чужих жизнях. Теперь я думаю, что эта ручка была не чем иным, как предлогом, чтобы заполнить чем-то пустоту в жизни.
После вчерашнего меня еще ждали два стола в бухгалтерии, которые я не успел осмотреть как следует. Ничего интересного: у одной девушки я нашел припрятанную пачку сигарет, вторая очень любила конфеты. Эти набеги на чужую территорию не принесли мне абсолютно ничего нового.
Я уже собирался покинуть офис, когда мы с Луизой снова пересеклись: она только приступала к работе, я же никак не мог завершить свою. Я предложил ей кофе, и она с удовольствием согласилась. Она обрадовалась, это было заметно по ее лицу, по глазам, носу, даже по ее ушам. Это было заметно по ее швабре, по ее халату, по ее белым рабочим туфлям с золотыми пряжками, но вовсе не из золота. Она искренне обрадовалась, и дело было даже не в угощении, а в том, что кто-то заметил ее существование.
Мы провели вместе несколько минут – больше, чем я должен был, меньше, чем она ожидала, – болтая на самые разные темы, как бы прощупывая друг друга. За этими разговорами, что зародились по стечению обстоятельств и привели к обоюдному интересу, я открыл для себя очаровательную, простую и удивительную женщину, и ее возможности, ее прошлое, настоящее и, прежде всего, ее будущее не имели для меня важного значения.
В тот день, который уже давно перешел в ночь – ночь, когда я опять приехал слишком поздно домой, – она рассказала мне, что в студенческом возрасте получила степень бакалавра, и это было крайне необычно для женщин той эпохи.
Меня захватила эта дружеская и интересная беседа, так уже давно ничего не трогало. Мне нравился этот обмен фразами, словами, мнениями между двумя людьми. Мне нравилось, что в жизни все же нашлось время для чего-то настолько простого.