Я остановил машину на обочине объездной дороги.
Она подняла голову, посмотрела на меня утопающими в слезах глазами, а потом обняла так, как редко когда обнимала. Там, в моих объятиях, она снова превратилась в девочку, с которой я познакомился много лет назад. Я гладил ее волосы, целовал ее шею, мы крепко сжимали друг друга. Я ощутил ее тело в своих объятиях, я почувствовал ее руки на своем теле. Мы снова прониклись той любовью друг к другу, которой давно уже не чувствовали.
Мы возвращались в полной тишине.
Реби, полностью измотанная, заснула через несколько минут.
Моя рука гладила ее руку, тоже заснувшую. Я почувствовал биение ее сердца в моей груди, ее боль была в моих глазах. И, несмотря на то что я находился совсем рядом, я был где-то очень далеко.
Сколько времени пройдет, прежде чем я потеряю ее окончательно?
По пути домой мне все казалось таким простым. Это был один из тех оптимистичных моментов, когда все выглядит правдоподобным, легкодостижимым. Бросить все и уйти, начать с нуля, а не пытаться залатать жизнь, которая не работает. Мы справились с другими кризисами. Но что делать, если равнодушие пытается захватить все вокруг, когда нет никаких причин для этой отчужденности?
– Я люблю тебя, – сказал я ей, пока вел машину.
Включил радио, и в течение следующих двух часов мне было совсем не с кем поговорить.
Вдалеке показались мигающие проблесковые маячки: десятки огней предупреждали о задержке движения.
Две машины, теперь больше похожие на одну, наехали друг на друга. Я медленно проехал мимо, вглядываясь, уколотый болезненным любопытством, и испытывая облегчение, что это был не я.
Я вспомнил о Саре, обо всем, что она потеряла на дороге. Я снова начал обдумывать свой план. Трудный, смелый план. Я представлял себе совершенно иную жизнь где-то далеко. Жизнь, где я смогу видеть луну, лежа в постели, где я смогу приветствовать солнце по утрам, где смогу прятаться от дождя под раскидистым деревом.
Реби проснулась, как просыпаются дети, которые чувствуют, что машина снижает скорость.
Она украдкой посмотрела на аварию.
Может, пришло время рассказать ей о моем плане?
– Реби, – тихо промолвил я, не отрывая глаз от дороги.
– Да… – ответила она, совершенно обессиленная.
– Тебе бы хотелось изменить свою жизнь?
– Я тебя не понимаю, – прошептала она, повернув ко мне голову.
– Я хочу сказать… тебе нравится жизнь, которую мы ведем? Тебе нравится брак, в котором мы едва видимся? Тебе нравится жить со мной вместе? – наконец, я решился спросить ее. – Ты вообще счастлива?
Реби замолчала и вдруг сникла.
Она опустила голову. Посмотрела на свои колени, где одна рука судорожно сжимала другую руку. Снова расплакалась. Снова задрожала всем телом.
– Я люблю тебя, но… – сказала она мне и отвернулась к окну.
Искреннее «я люблю тебя», произнесенное со страхом в голосе.
И такое же искреннее «но», оборвавшее все остальное.
Всю дорогу мы молчали. Я не осмелился сказать ей, что у меня есть план, я не решился, потому что это «но» могло снова все затормозить и испортить.
Только минут через пятьдесят мы смогли въехать в город. Пятьдесят минут, которые мы могли бы использовать, чтобы прогуляться по нашему новому дому, поиграть с Карлито на горке, побродить по окрестным тропам, пообщаться с соседями, сесть на скамейке и понаблюдать за звездами. Пятьдесят минут, чтобы поцеловаться, посмотреть, как солнце прячется за горами, как Карлито растет рядом с нами.
В тот день мы приехали слишком поздно, как и во все последующие дни.
На следующий день воскресенье прошло точно так же, как проходили другие воскресенья.
Понедельник, 8 апреля 2002
В тот день мы с Луизой вошли в кабинет дона Рафаэля.
Как в прошлый раз, когда я «пригласил» ее на кофе, пока она убирала, я проводил свое маленькое расследование. Я окинул взглядом помещение: просторное, аккуратное, с несколькими картинами на стенах, со столом, на котором не было семейных фотографий, с металлическим стаканчиком, полным серебряных перьевых и шариковых ручек. Я не нашел ничего примечательного, пока не посмотрел на маленькую мусорную корзину под столом. Один предмет привлек мое внимание: белый пластиковый стакан, какие обычно стоят рядом с кулером для воды, который здесь показался мне совершенно неуместным. Я взял его и увидел остатки темно-фиолетовой помады на краю. Странно.
Сегодня был понедельник, и это было важно: важнее даже самого стакана. Важно потому, что в тот понедельник дон Рафаэль не появлялся на работе, весь день в его кабинет никто не заходил.
– Луиза, вы ведь выбрасываете мусор из корзин каждый день? – спросил я ее.
– Конечно, мусорные ведра каждый день, – ответила она мне удивленно. – А почему вы спрашиваете?
– Да так, из любопытства. Спасибо.
Кто-то точно побывал в его кабинете в эти выходные, какая-то женщина. Женщина. Но не его жена, решил я.
Женщина. Но не родственница, решил я.
Женщина. Марта? Точно, Марта.
Я так привык решать все в одиночку за других, что когда реально что-то происходило, я уже не мог никого обвинить. Я мог только прятаться и бежать.
Я держал стакан в руке какое-то время, достаточно долго. Я мог бы не брать его, мог бы не смотреть на него, мог бы не входить в тот понедельник в тот кабинет. Если бы я не сделал всего этого тогда, то сейчас не шел бы по дороге, которую совсем не знаю, к месту, о котором только слышал.
Я мог бы уйти, но я остался там, сидя в кресле, представляя, как дон Рафаэль проникает субботним днем в офис компании не без участия охранника, которому никогда не помешают хорошие чаевые. Я представил его рядом с Мартой, привлекательной женщиной, полной противоположностью его жены, преданно ждущей его дома, пока он занимается сексом с любовницей прямо здесь, на этом черном кожаном диване.
Всего за несколько минут мне удалось придумать идеальный сюжет с главным героем – стаканом с отпечатками фиолетовой помады.
Я посмотрел на сеньору Луизу. Может, все намного проще: может, это она принесла сюда стакан с водой? Но нет, она никогда не пользовалась фиолетовыми или сливовыми оттенками помады, только классическим красным.
Ручка, которая была до сих пор не найдена, больной, который не хотел, чтобы его вычислили, мой план и теперь вот эта помада на пластиковом стакане. Это были, без сомнения, самые волнующие дни в моей жизни.
– Ваш стаканчик или я его выбрасываю? – ее голос разбудил меня.
– Нет-нет, выбрасывайте.
Она раздавила его своей пухлой ладонью и бросила в мешок для мусора.
Мы вышли оттуда, оба заблудившиеся в собственном неведении. Она, игнорируя причины, по которым я сопровождал ее каждый день. Я, игнорируя факт, что над дверью кабинета моргала камера видеонаблюдения. Идиот.
Вторник, 9 апреля 2002
Вторник, еще один.
То утро прошло, как и все остальные в нашей компании: в ожидании обеда.
Рафа пришел на работу поздно, что было странно, поскольку случалось такое довольно редко. Рафа жаждал крови. Но это была не просто очередная выволочка, это было одно из тех представлений, которые не так просто забываются. Как и всегда, он оставил дверь открытой, чтобы жертве было как можно больнее.
– В последний раз! Вы меня слышите, сеньор Гомес? Не будет больше возможностей. В последний раз! – отчетливо слышалось снаружи. – Я ему говорю, но как об стену горох! Я вас предупреждаю в последний раз! – сказал он, громко ударив по столу. – Какой пример вы подаете своим коллегам? Всем тем, кто приходит на работу вовремя.
Хави что-то пролепетал в ответ, но его слова едва были слышны даже с открытой дверью.
– В последний раз, я клянусь вам.
Громко крикнув еще несколько раз, он закончил свой монолог.
Хави вышел бледный и жутко расстроенный. Он мягко опустился в свое кресло рядом со мной. Хави хотел бы сказать что-то в свою защиту, хотел бы постоять за себя и не смог.
Молодой человек, который только-только купил квартиру в ипотеку, вряд ли мог позволить себе остаться без работы. Молодой человек, который рисковал буквально всем только потому, что не мог себя заставить прийти в офис на несколько минут раньше. Молодой человек со многими достоинствами и всего одним серьезным недостатком.
В тот день я с нетерпением ждал половины восьмого, чтобы начать обследовать столы в своем собственном отделе. Может, для того чтобы найти зеленую ручку, может, для того чтобы вернуться домой как можно позже.
Все ушли, и мы остались, как обычно, вдвоем: Луиза и я.
Она пришла, поздоровалась со мной и сразу направилась в кабинет бухгалтерии. Я решил начать со стола Эстреллы. Окинул взглядом сияющий чистотой стол в поисках ручки: безрезультатно. Можно было сразу переходить к другому столу, но я решил задержаться и заглянуть внутрь ящиков. Сначала я думал, что они будут запертыми на ключ. Но все три оказались открытыми: настоящая сокровищница.
Меня поразил жуткий беспорядок в самом верхнем ящике. На обыск требовалось некоторое время. Я взглянул на дверь: Луиза занималась своей работой. Я выдвинул ящик полностью, и он показался мне бездонным. Несколько пачек бумажных салфеток, ручка, две ручки, три ручки, все неиспользованные, новые, гелевые, черные, какие-то из них могли быть даже моими, небольшая косметичка, пластиковая коробочка из-под средства для макияжа, несколько билетов в кино и куча бумажек, свернувшихся клубочками на самом дне.
Я закрыл его, чтобы открыть следующий: визитные карточки парикмахерских, магазинов одежды, ресторанов, несколько солнцезащитных очков, какие-то чеки, металлическая статуэтка Девы Марии и несколько иконок, карандаш без ластика и еще куча бумажек, среди которых я нашел расчетные листки с ее зарплатой.
Несколько секунд я колебался, но так и не смог устоять перед соблазном. Я взял один расчетный листок и посмотрел. Эстрелла Гальвес Гарсия, родилась 12 марта 1956 года в Мадриде. Этот факт меня удивил: Мадрид. Но больше всего меня удивила сумма заработной платы: 3546 евро чистыми.