Я отказался от пути, который в то ранее утро едва не привел меня к бесповоротному решению. Грусть следовала за мной, словно тень, ложась на мои плечи тяжелым грузом, который я уже не мог с себя сбросить. В течение последних нескольких часов я плакал больше, чем могли выдержать мои глаза, но грусть не желала отступать от меня ни на шаг.
Возможно, сегодняшний, а вовсе не предыдущий день стал самым печальным днем в моей жизни. Вчера было переполнено непредвиденными, неожиданными, необдуманными решениями, принятыми в порыве растерянности и безответственности и навсегда похоронившими печаль под обвалом смешанных чувств и эмоций.
Воскресенье, 28 апреля 2002, 7:25
Я вернулся в дом и едва узнал то место, откуда сбежал босиком в полутьме в первую ночь своей новой жизни. Скрипнувшая дверь – теперь настежь распахнутая – служила порталом для людей в их странствиях между кроватями и ванной, ванной и кроватями, кроватями и внешним миром.
Я попытался отыскать свою кровать.
– Доброе утро, – поприветствовал меня седовласый мужчина, направляясь с полотенцем на руке и маленьким красным рюкзаком к общим раковинам.
– Доброе утро, – ответил я, содрогаясь всем телом от страха. Я был уверен, что он следил за мной, что он появился, чтобы расправиться со мной. «В конце концов, за все приходится платить», – подумал я.
Я нашел свою кровать, расположенную наверху, под самой крышей, которая ранним утром едва не упала на меня. Рядом спала молодая пара, раскрывшись, свернувшись калачиком, обнимаясь, как когда-то, много лет назад, мы обнимали друг друга. Внизу спал кто-то еще, накрывшись с головой одеялом и не желая никак просыпаться, как это делала Реби.
Боль всегда заставляет цепляться за любую надежду, какой бы нелепой она ни была, какой бы необъяснимой ни казалась. Но нет, в то утро меня никто не разбудил, никто не ждал, пока я встану, на самом деле меня никто нигде не ждал. И, безусловно, под этим одеялом была точно не Реби – я не осмелился заглянуть.
Там, в сотнях километров от дома, стрелки часов были всего лишь зрителями спектакля под названием жизнь. Мне стало интересно, сколько из тех, кто был там – я насчитал человек двадцать – так же, как и я, заблудились на своем пути.
Группа из пяти человек терпеливо ждала своей очереди, чтобы войти в ванную. Я присоединился к очереди, которая двигалась намного быстрее, чем те минуты ожидания, из-за которых мы спорили с Реби каждое утро.
Я отказался от любых попыток дождаться, пока пойдет горячая вода, к которой привыкла кожа, и что-то почти ледяное обдало мое лицо. От первого соприкосновения меня буквально парализовало, от второго… второго не последовало. И все же это ощущение было намного приятнее того, которое я испытывал дома, умываясь горячей водой.
На верхнем этаже уже подавали завтрак: кувшин с кипящим кофе, еще один кувшин с еще более горячим молоком, корзинка с тостами и несколько маленьких тарелок с вареньем и сливочным маслом.
Я завтракал, не глядя на время, забыв о той спешке, которая покончила с моей жизнью, с нашей жизнью. Вокруг меня люди завтракали, беседуя, смеясь, обсуждая погоду, маршруты, события предыдущего дня. И только седовласый мужчина в противоположном конце зала завтракал один, как и я.
Я чувствовал, что за мной наблюдают. И мне стало все равно. Я положил конец игре воображения.
Намазывая второй тост маслом, я начал думать о прежней жизни: сейчас бы рассвело, я разбудил бы Реби и Карлито – я предпринял огромное усилие, чтобы снова не заплакать, – мы побежали бы наперегонки в ванную, позавтракали, она выпила бы кофе с молоком и тремя ложечками сахара. Потом я взял бы ключи и получил тот первый поцелуй за день, который для меня тогда так мало значил и за который сейчас я отдал бы целую жизнь.
Все пошло не так, как я хотел. Мой план провалился.
Я убежал, как и планировал. Я сделал этот трудный, немыслимый шаг, я проявил храбрость, но только теперь на жизненном пути осталась лишь треть участников – остальных не было рядом. В действительности мне не удалось изменить жизнь, я просто сбежал от нее. Я знал, что грусть станет татуировкой, которую я не хотел бы сделать в реальной жизни.
В этой путанице ощущений я вдруг почувствовал, как меня окружило то, что я давно списал со счетов: неопределенность. С этого момента она надежно заменила однообразие и предсказуемость. И все же, намереваясь принять ее в качестве дорогого гостя, я тут же предавал ее, потому что все еще тосковал по своей привычной, повторяющейся изо дня в день жизни.
Я потерял их обоих.
Я сидел с пустой чашкой в руках, глядя в окно на горы. Дымка все еще не позволяла разглядеть во всей красе вершины, но они представлялись мне огромными. Сквозь туман просматривались большие белые пятна: снег.
Я боялся закрыть глаза.
Я сидел там, застыв с чашкой в руках, всматриваясь в пейзаж, совершенно не похожий на тот, к которому я привык.
Время бежало, но я не обращал на него никакого внимания.
Все уже давно ушли, я остался совсем один и не знал об этом.
– Хочешь еще кофе? – женский голос вдруг выдернул меня из забытья.
Во всем зале была только она: молодая девушка с двумя кувшинами в руках, которая подошла к моему столу. Несмотря на свой возраст, она обратилась ко мне на «ты», и мне это понравилось. Рыжеволосую девушку с двумя косичками, торчащими из головы, с пятью серебряными колечками, пронзившими каждое ухо, с жемчужиной в носу, с глазами, похожими на бронзовые облака, повсюду сопровождала карликовая собачка, не прекращающая кусать ноги в ярких радужных носках.
– Да-да, спасибо, – пролепетал я.
Пока она наливала мне кофе, я рассматривал ее. Вдруг вспомнилось, что в мире есть и другой вид одежды, помимо пиджака, строгих ботинок и галстука. Ее голос застал меня врасплох: сладкий, взрослый и одновременно какой-то детский, но главное – в отличие от моего – счастливый.
– Холодно, да? – сказала она, заметив, что я не перестаю греть руки о чашку.
– Да, – ответил я, по-прежнему не выпуская чашку из рук.
– Да, это первое, что всегда удивляет горожан. Люди думают, что, поскольку приближается лето… – сказала она мне, насмешливо улыбаясь, приняв меня за одного из тех туристов, который решил просто сменить обстановку и отдохнуть от головокружительной жизни большого города.
Мы оба замолчали.
Не спрашивая разрешения – наверняка и не нуждаясь в нем, – она села рядом со мной, тогда как собака продолжала заниматься своим делом. Одной рукой, украшенной сразу четырьмя кольцами, она указала мне на самую высокую гору.
– Там появляются первые лучи солнца… те, что ты видел сегодня утром.
Я снова ощутил озноб. Я начал дрожать всем телом, вспомнив о своем секрете и опасаясь угрозы со стороны еще одной камеры безопасности. Оставил ли я какие-то следы? В голове снова понеслись галопом мысли и воспоминания.
Она что-то почувствовала, замолчала, думаю, в ожидании моей реакции: то ли я встану и уйду, то ли, наоборот, позволю ей и дальше находиться рядом со мной.
На самом деле это мне хотелось остаться рядом с ней.
Вскоре беседа возобновилась.
– Знаешь, мало есть в жизни вещей, от которых ты никогда не устаешь. Одна из таких – восход солнца.
Я снова расслабился.
– Ты тоже его видела?
– Конечно, я вижу его каждый день, поскольку просыпаюсь слишком рано. Я здесь работаю, ну скорее, скажем так, я тут живу, так что каждый день я встаю возле окна и наблюдаю, как рождается новый рассвет. Каждый день уникален, и каждый надо проживать так, как будто он последний, – она посмотрела на солнце. – Сегодня утром я видела, как вышли вы оба, – сказала она мне с улыбкой, как у Реби в детстве, – ты и солнце.
И тут она рассмеялась, и этот смех заставил меня улыбнуться впервые за последние дни.
– Ну, конечно, я не всегда шпионю за гостями, – сказала она, подмигнув. – Иногда я помогаю готовить завтрак, убирать, собирать вещи… в общем, делаю все, что необходимо.
Она взяла одну из чистых чашек, стоявших на столе вверх дном. Налила молока, добавив к нему немного кофе. Положила ложечку сахара, вторую, третью…
– Просто мне нравится очень сладкий, – оправдалась она, заметив мой взгляд.
Я отвернулся в сторону гор.
Небо снова увидело, как я заплакал.
Несколько секунд мы оба молчали.
Я слушал, не сводя глаз с окна, как она пьет маленькими глоточками.
Молчание.
– Эй, ты в порядке?
Я не пошевелился, продолжив смотреть в никуда.
– Извини, если я тебя побеспокоила… – по ее движениям я понял, что она начала вставать, чтобы уйти, чтобы я снова остался в одиночестве.
Я повернулся к ней весь в слезах, стекающих по лицу, без колебаний, зная, что в зале больше никого не осталось.
– Нет, пожалуйста, не уходи…
Мы посмотрели друг на друга, ничего не зная друг о друге. Она снова села рядом со мной и пальцами с раскрашенными во всем цвета радуги ногтями стерла росу с моих щек.
Она не удивилась, не показала своего смущения, не заставила меня почувствовать себя неловко.
– Не уходи, расскажи мне об этом месте, расскажи мне, что там, за его пределами, расскажи мне что угодно, только не уходи…
И эта маленькая девчушка, совсем не испугавшись, не бросив меня одного, начала рассказывать тысячу историй о горах, об этом приюте, о зиме и о лете, о своей собаке и о своей жизни…
Больше часа мы болтали о разных вещах… ее и моих.
За один день она узнала обо мне больше, чем Реби за последние несколько месяцев.
После многих-многих минут беседы, после еще одного кофе с тостами, после взглядов и улыбок, которыми мы обменялись, она попрощалась, сказав «до встречи», и ушла на кухню.
Настоящее «до встречи», не одно из тех, что обычно говорят друг другу, даже если «встреча» так никогда и не происходит. Эта встреча была потом и до того, как я покинул это место.
Она уходила, и за ней следовали звон привязанной к одежде погремушки и маленький пес, настолько крохотный, что едва доходил до щиколотки.