Тропа начала подниматься вверх. Шаги становились все короче и тяжелее.
Спустя час подъема при помощи палки, служившей мне третьей ногой, я остановился, не отрывая глаз от земли. Дорога расплывалась, терялась среди гигантских камней. Шаги больше напоминали прыжки и выпады. Я задействовал руки, опираясь о каменные коридоры, образовавшиеся вокруг меня. И хотя мне казалось, что я едва продвигался вперед, что жизнь моя ускользала от меня на каждом метре, что я уже не видел разницы между смертью в озере и смертью среди скал, все же продолжал карабкаться дальше.
Тропа полностью растворилась.
Именно тогда я заметил небольшие аккуратно сложенные пирамидки – придорожные камни.
Волна усталости смывала остатки энтузиазма, храбрости и иллюзий. С каждой минутой я все больше отдыхал и все меньше продвигался вперед.
Пятьдесят шагов – пообещал я сам себе – и передышка.
Сорок шагов. Я отсчитывал и останавливался.
Тридцать шагов.
Двадцать, десять, остановка.
Пока я мысленно отсчитывал шаги, несколько человек обогнали меня. Среди них был и седовласый мужчина, который все с тем же грустным выражением лица поприветствовал меня.
– Добрый день!
– Добрый день! – не помню точно, что я ему сказал, потому что слова еле-еле слетали с моих губ. – Пристрелите меня прямо здесь, – прошептал я. Думаю, что он не услышал.
Люди обгоняли с обидной легкостью.
Все приветствовали меня, все подбадривали.
– Ну, давайте! Осталось уже чуть-чуть! Вам что-нибудь нужно? Вы в порядке?
В тот день в пустынных горах заботу обо мне проявило больше человек, чем за последние несколько лет в многолюдном городе.
Двадцать шагов, отдых. Двадцать шагов, отдых. Двадцать шагов – это был мой предел.
Во время одной их таких передышек меня обогнала молодая пара. Та, что спала в обнимку возле моей кровати. Они поздоровались со мной и продолжили путь, который в то время был и моим путем, пока она упрекала его за слишком тяжелый подъем.
Пятнадцать шагов, отдых. Пятнадцать шагов, отдых.
От последнего домика для отдыха я шел уже два часа, шесть в общей сложности. Никогда не чувствовал себя настолько уставшим.
Но худшее ожидало меня впереди. И ждать мне пришлось недолго.
Тропа вдруг стала слишком сложной. Островки снега заставляли мои ноги скользить на каждом шагу. Каждое скольжение приводило к тому, что мелкие камни скатывались вниз, прямо в пропасть. Рюкзак весил все больше. Три раза я чуть не упал, два раза грохнулся со всей силы.
Я начал потеть так, как еще никогда не потел. Вспомнил тот день, когда сушил рубашку в туалете. Мне казалось, что сердце бьется в каждом уголке моего тела: в висках, на запястьях, в ногах, на шее…
Когда оставалось всего сто метров до вершины, когда я думал, что страдания мои закончились, склон преподнес мне новый сюрприз. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, остановиться полностью, на мгновение я даже забыл, как дышать.
Я медленно опустился на землю. Сидел неподвижно, цепляясь за камни, пытаясь восстановить дыхание, которое потерял. Немного отдохнул. Снова встал на ноги, зацепив несколько маленьких камней, которые тут же полетели вниз… не останавливаясь. Я посмотрел им вслед, и меня охватила паника: склон был практически вертикальным, один неверный шаг – и мое падение будет столь же бесконечным.
Я задрожал всем телом: страх одержал победу надо мной. Цепляясь ногтями за камень, я стоял в единственном положении, которое считал безопасным, не в состоянии даже пошевелиться. Никогда еще не было такого, чтобы тело мне не подчинялось и ни на что не реагировало. Мне было страшно, очень страшно. Большего страха я не испытывал ни разу в жизни.
Я стоял неподвижный, ошеломленный, напуганный, умоляя о помощи, не имея возможности даже открыть рот.
Я представил, как провожу ночь в полном одиночестве. В эту холодную ночь мои руки окончательно замерзнут и больше не смогут удержать тело. И оно упадет, как упала вся моя жизнь, на самое дно.
Я ждал.
Вдалеке показался лучик надежды: на вершину поднимались три человека.
Когда они были всего в нескольких метрах, я попытался попросить о помощи и не смог. Я не мог говорить, я не мог объясниться жестами, потому что руки крепко вцепились в камень. Я мог только плакать. К счастью, они остановились.
– Добрый день! С вами все в порядке? – спросил меня возглавлявший группу человек, наклоняясь ближе, чтобы разглядеть мое лицо.
– …
Я ничего не ответил, я не мог и рта открыть: все мои мышцы были настолько напряжены, что губы попросту не слушались.
– Вы упали? У вас все в порядке? – спросил меня второй.
Они видели мои руки, приклеенные к камню, видели, как сильно дрожат мои руки, как слезы бегут по щекам. Видели мой взгляд, наверняка потерянный.
– Вы можете двигаться?
– …
Я молчал.
И тут они тоже заволновались. Я заметил это по их лицам, почувствовал по разговорам. Мы все знали, что на высоте почти три тысячи метров человеку из города было не место. Человеку, не нашедшему свой диван, свой пульт и свое пиво. Человеку, заблудившемуся среди скал, заблудившемуся в мире, который ему даже не принадлежал. Человеку, который все потерял.
– Давай-ка, Начо, попробуем снять с него рюкзак.
И тот, кого назвали Начо, заставил меня просунуть руки через лямки, чтобы снять этот груз.
Задача оказалась непростой. Мы оба приложили неимоверные усилия, но камень никак не хотел отпускать меня, а я не хотел отпускать его. Но вместе мы сделали это.
Они сняли с меня рюкзак и помогли твердо встать на ноги. Я же цеплялся за них, как цеплялся до этого за камень: вонзая в их руки свои ногти, – так тонущий хватается за своего спасителя, неизбежно таща его ко дну.
– Сейчас я пойду впереди вас… Вы, ребята, обвяжите его веревкой вокруг талии и дайте мне ее конец в руки, хорошо?
– Да, – ответил кто-то из них.
Они обступили меня, к поясу привязали веревку. Возглавлявший группу встал передо мной и потянул за собой.
– За тобой пойдут два человека, так что, если ты вдруг поскользнешься, они тебя поймают, не волнуйся. Ты меня понимаешь?
– …
– Ты только продолжай идти вперед и, главное, не отпускай веревку. Ты меня понимаешь?
– Да, – наконец, прорезался мой голос. – Только не дайте мне упасть, – умолял я, – не дайте мне упасть, пожалуйста…
– Никто не позволит тебе упасть, не волнуйся.
– Пожалуйста, не дайте мне упасть, – умолял я.
В этот момент я понял, что идея покончить с собой, прыгнув в озеро, никогда бы не сработала.
Так мы и шли: один тянул меня спереди за веревку, за которую я крепко держался, двое других время от времени подталкивали меня сзади.
Мы поднимались очень медленно. Каждый шаг требовал нечеловеческих усилий. Думаю, нам потребовалось двадцать минут, чтобы пройти всего пятьдесят метров. Но постепенно страх утих, мышцы на лице расслабились, и паника, казалось, прошла.
Даже не помню, как мы добрались до небольшой эспланады. Все самое сложное осталось позади.
Посмотрев вниз, я понял, что мы сделали это. От вершины нас отделяло всего несколько шагов. Я подумал, что через несколько секунд мы будем на самом верху. Но случилось то, чего я меньше всего ждал.
Мы остановились, они вдруг сняли веревку с моего пояса и пошли вверх с моим рюкзаком. Меня бросили одного в нескольких метрах от вершины.
– Последний отрезок ты должен пройти сам, ты должен покорить эту гору! – крикнули они мне сверху.
– Давай, друг! – послышались голоса других людей, которые отдыхали на вершине, наблюдая со стороны за этим представлением.
Там, наверху, я был готов провалиться сквозь землю скорее от стыда, чем от страха.
Я снова застыл. Мне было трудно пошевелиться.
Медленно-медленно, едва переставляя ноги, не глядя вниз, не озираясь по сторонам, я начал подниматься по каменным выступам высотой около полуметра. Раз, два, три, четыре, пять, шесть… и последний… мне удалось добраться до вершины.
И что-то в моем мире вдруг изменилось.
Мы с жизнью впервые посмотрели друг другу в глаза. И оттуда, с высоты, я улыбнулся Пеппи.
Воскресенье, 28 апреля 2002, 17:35
Стоявшие на вершине зрители, включая моих троих спасителей, начали аплодировать. Я обнял по очереди каждого – это был единственный способ поблагодарить их за помощь.
И там, на вершине – а не на дне – моего мира, я почувствовал себя живым. Там, в самом высоком месте, куда я когда-либо поднимался, я понял всех тех, кто отдает свою жизнь за горы, всех, кто не может перестать подниматься, даже если на пути одни препятствия. Там я понял, что расстояния существуют для того, чтобы человек их преодолевал, ради удовольствия, ради того, чтобы ощутить себя живым.
Уставший, я сидел в углу с разбитым телом, горящими ногами и пылающим сердцем. И хотя я был уже готов выбросить белый флаг, я чувствовал себя победителем. Победителем, сидевшим в углу ринга моей жизни.
Я пил воду, дышал, смотрел, и самое главное, видел. Теперь видел.
Долина, изрезанная камнями, огромными, острыми. Долина, раскрашенная зелеными, коричневыми, серебряными красками где-то там, внизу, где вода замедляла свой бег, где едва виднелись цветные точки. Огромная пила с острыми зубьями, прорезающими густой туман, уже постепенно спускающийся вниз.
Живым, я почувствовал себя живым.
Спустя полчаса, насладившись отдыхом в полном одиночестве, я начал спуск, который, за исключением верхушки крутого склона, был весьма приятным.
Я по-прежнему шел медленно, пропуская вперед остальных путников, каждый из которых подбадривал:
– Давай, уже осталось меньше!
Меньше для чего? Чтобы прийти куда?
Я потерял все, вплоть до своего пункта назначения. И когда вы не знаете, куда направляетесь, вряд ли вы знаете, сколько осталось идти. Меня опередили еще пять или шесть человек.