Снова тишина.
Я мог бы что-то сказать и объяснить ему, мог бы рассказать всю правду, но не видел в этом уже никакой необходимости.
Он подождал несколько минут ответа, но так и не получил его. А затем продолжил:
– На следующий день я встретился с ней и все рассказал… Рассказал, что видел вас вместе в кафе, видел, как вы сидели в укромном уголке, как обнимались, и что на несколько секунд ваши губы соприкоснулись.
Он замолчал, и снова воцарилась тишина.
Я молчал.
– Ну что нам оставалось думать? На следующий день Реби решила уйти из дома: я заехал за ней в торговый центр, проводил ее до дома родителей, где она забрала Карлито, нашел место, где бы они смогли оба переночевать и остаться на какое-то время, если понадобится… я сделал все, что мог для нее.
Тишина. Тони ждал ответа. Я молчал.
Он продолжил:
– Но потом мы поняли, что ошиблись, поняли, что… Произошло кое-что, что все изменило. Бедная Сара…
Впервые за время своего побега я вдруг понял смысл письма Реби: ту жестокость, горесть, боль, которые сочились из каждой строки. Но почему мы не поговорили об этом? Может, потому что мы вообще больше ни о чем не говорили.
– Реби попросила меня об этом… Поначалу я не хотел верить, я пытался все сгладить, но она настаивала, и я видел, насколько она была грустной и одинокой… как ты этого не заметил? – он вздохнул. – Мне правда очень жаль…
И я знал, что он искренне раскаивается.
Эти слова, подобно волне, мягко размывающей замок из песка, смыли остатки ненависти, все еще тлевшей в душе.
В ту ночь я не был храбрым – никогда им не был – с Тони. Вот почему я не нашел в себе сил – и даже не искал – рассказать ему о Саре, признаться в том, что нам обоим прекрасно знаком автор этого видео. Слишком личная тайна, слишком постыдная.
Дождь хлынул с новой силой.
Мы смотрели, как вместе с ним медленно утекает время.
– Что будешь делать теперь? – спросил он меня.
– Не знаю, – осмелился я заговорить впервые за целое утро. – Думаю, что продолжу путь дальше, на север, попробую забыть ту жизнь, которая уже давно перестала быть моей.
– А Реби? – спросил он удивленно.
– Слишком многое оборвалось между нами. Карлито всегда будет связывать нас, но мы уже никогда не будем такими, как раньше, когда нас связывало совсем другое – любовь.
– Не говори глупостей, ничего еще не оборвалось. Все это было ошибкой, простым недоразумением.
– Нет, Тони, нет. Недоразумение не длится недели, месяцы, годы… Недоразумение не имеет ничего общего с пренебрежением, взаимным пренебрежением, ленью подарить или принять поцелуй, руганью на пороге дома, что даже дверь не решаешься открыть, игрой в молчанку. Недоразумение – это не холод простыней, это не мимолетный поцелуй в щеку, не призрачное «до завтра». Последние несколько месяцев были худшими. Наступил момент, когда нас стала объединять просто привычка. Иногда мне кажется, что даже и ее не было.
Я замолчал, и все снова погрузилось в тишину.
Потом продолжил:
– Нет, так будет лучше для нас обоих, для Карлито. Я не хочу, чтобы он рос в атмосфере равнодушия двух взрослых людей среди накопленных ими обид. Я не хочу, чтобы он рос рядом с людьми, которые когда-то так любили друг друга, а потом с такой же неистовой силой позабыли об этом. Я не хочу, чтобы он рос, полагая, что это и есть любовь. Всплывет еще немало вещей, которые мы бросим друг другу в лицо. Может, не в первый и даже не во второй день после примирения. Но, в конце концов, вопросы и упреки будут неизбежно. Я не хочу снова пройти через это. Сейчас я постепенно свыкаюсь с мыслью, что она уже не будет со мной рядом. Я любил ее, мы так любили друг друга…
Мы любили друг друга настолько, что я думал: покончу с собой, если когда-нибудь ее потеряю. Но в итоге я потерял ее, мы потеряли нашу любовь и надежду на то, чтобы вернуться домой и жить вместе, просыпаться каждое утро и благодарить жизнь за подаренное сокровище.
Мне просто нужно еще несколько дней, чтобы забыться, только и всего.
Дождь не прекращался целый день.
Мы сидели вдвоем в гостиной и говорили обо всех тех вещах, о которых перестали говорить уже много лет назад. Мы болтали о далеком прошлом и совсем недавнем настоящем, но особенно о тех годах, когда мы были как единое целое, когда мы были друзьями. Еще больше мы говорили о том объятии, что разрушило все между нами, между ними.
Мы вспоминали о соревнованиях во дворе, велосипедных прогулках в окрестностях деревни, ярмарочных днях, ночах, когда спали на соседних кроватях, спали беспробудно, о перекусах во дворе, кострах из мусора и листьев, о первых свиданиях с девушками и первых походах в кино…
Мы вспоминали ту хижину, объединявшую нас две недели, а потом навсегда разделившую всего за три дня.
Я рассказал ему о том, как страдал, пока он был в больнице, о том, как ждал его возле окна, и как обрадовался, когда увидел, что они вернулись… Но я так и не смог объяснить ему, что чувствовал в тот момент, когда оборвалось наше последнее объятие.
Он рассказал мне о том, что пережил в больнице, и поделился последними воспоминаниями. Так я узнал, как упала хижина, как они мчались на скорой помощи, как потом он сдавал кучу анализов, и все это время думал о том, как бы быстрее вернуться домой, чтобы провести это лето со мной, чтобы увидеть меня и снова испытать теплоту наших объятий…
Дождь не прекращался. После нескольких минут молчания, в течение которых каждый из нас вспоминал что-то свое из такого далекого детского прошлого, мы продолжили говорить уже о других вещах.
Монтсе спускалась вниз несколько раз, но не вмешивалась ни в один из наших разговоров. Поначалу я был благодарен ей за то, что она позволила двум друзьям, когда-то почти братьям, снова напомнить об этом друг другу. Но, в конце концов, именно я предложил ей остаться с нами у огня.
Они рассказали мне свою маленькую историю о том, как они встретились на перекрестке взглядов, о своем недавнем прошлом и настоящем, о своих надеждах… не осмеливаясь пока даже думать о будущем.
Мы сидели все трое перед огнем – я на одном диване, они, свернувшись калачиком, на другом. И Тони рассказал мне о событиях последних дней в компании. О событиях, про которые, как ему казалось, я ничего не знал.
– В прошлую пятницу я получил какое-то странное письмо по электронной почте с анонимного адреса. По правде говоря, я не придал ему особого значения и тут же удалил, подумав, что это вирусная рассылка или спам. Я приехал домой, и после ужина, уже ближе к двенадцати… – он посмотрел на Монтсе, которая утвердительно покачала головой, – мне позвонил один старый знакомый из мадридского филиала. В четырех словах он обрисовал суть катастрофы. Я сначала решил, что это какой-то розыгрыш, но когда включил компьютер… – Тони замолчал в ожидании каких-либо вопросов.
– Что случилось? – спросил я, изображая любопытство на лице.
– Сара и Рафа занимались сексом прямо у него в кабинете.
– Сара? И Рафа?
– Представь только! Кто-то установил камеру, и больше часа они провели в кабинете наедине абсолютно голые. Можешь представить, что обсуждал весь офис в понедельник за утренним кофе. Большинство из нас видело это вживую, а остальные узнали уже потом. Время шло, а Рафа не появлялся. Если честно, мы думали, что больше не увидим его. Потом через десятые руки я узнал, что его выгнали из дома, что у него отобрали машину, заблокировали все карты… зато жена оставила ему немало синяков и царапин на лице. В общем, кошмар.
– Ого, и я такое пропустил, но кто мог это сделать? – испуганно спросил я.
– Ну это, конечно, догадки, но все сошлись во мнении, что это был Хави. Возможно, так он хотел отомстить за то, что Рафа оставил его на улице.
Я вздохнул с облегчением. Хави стал моим прикрытием.
– А Сара? – поинтересовался я.
– Ах да, Сара. Сара больше не приходила ни в понедельник, ни потом. Мы больше о ней ничего не слышали.
– Бедная Сара… – сказал я с сожалением, стараясь этим как-то утешить себя, усыпить ноющую, как открытая рана, совесть.
– Да, но… она знала, на что шла, и все равно сделала это. Хотя, конечно, это было для всех неожиданностью, потому что почти все думали, что он с Мартой… ну, ты понимаешь.
– Да, – ответил я, вспоминая последние слова Сары, сказанные во время нашей встречи в кафе: «Я уже несколько недель встречаюсь с человеком, которого интересует только секс, не более того. Только на этот раз все по-другому. Только секс, но все равно мне страшно, потому что я боюсь ошибиться даже в этом…» Сара мне во всем призналась, а я тогда так ничего и не понял.
Мы продолжали говорить о компании всю ночь. Это была беседа двух коллег, обмен сплетнями и слухами, воспоминания, которые уже были историей. Мы обсуждали рождественские корпоративы, опоздания Хави, время, потерянное возле кофейного автомата, количество молоденьких женщин в бухгалтерии, подбор исключительно «квалифицированных» кадров, как в случае с Мартой, сумасшедшие, порой навязчивые идеи некоторых клиентов…
И в этой карусели чужих жизней я вдруг нашел ключик к одной из важных для меня тайн. Обсудив практически всех в компании, перемыв косточки Саре, Годо, Хави, Рикардо, очередь дошла… до нее.
– Ты разве не слышал? – Тони тут же ответил сам себе: – Ах да, конечно! Тебя ведь уже не было. В понедельник ее положили в больницу. Бедняжке действительно очень плохо. Между нами, я не думаю, что она протянет больше месяца.
– Что?!! – до меня только-только дошел смысл его последних слов.
– Ты не знал? Уже более пяти лет она борется с раком, но становится только хуже.
Я онемел. Еще одна вещь, открывшаяся мне в эти дни: иногда, даже достигнув самого дна, можно продолжить падение. Теперь я понимал, откуда взялись все эти рецепты, больничные листы, ее частые отсутствия на работе… все, что я осуждал, руководствуясь собственным невежеством и злобой.