тронутый, д’Эона передергивает, он поводит плечами и на всякий случай закрывает лицо одной из лучших масок доппельмейстера, точной копией своей с легкой усмешкой.
— Чушь снилась картежная, — сказал утром Лузин Шарабану. — Среди всего прочего — портрет с ружьем и собакой. Ты не помнишь, как звали любимую собаку Алексея Константиновича?
— Три клички помню. Вичка, Скампер и Каро. Я, знаешь ли, одно время очень даже кличками собак интересовался, длинными, многоименными псов с родословной, комнатных и охотничьих девятнадцатого столетия. Хотел роман написать в стиле ретро, который начинался бы с Угадая и Откатая.
— Представляю, — покивал Лузин. — «Угадай, Откатай и Прошмондовка мелькали в траве».
Глава пятнадцатая«Мы» и «я»
Должно быть, никто на свете не понимает, что такое близнецы, кроме них самих. Существуют досужие статьи на эту тему, но ни одна из них не соответствует действительности, то есть ее полноте, недоказуемости, необъятности. Даже и известные пьесы, Шекспира например, равно как и не менее известные местные пошлые кинокомедии (кстати, почти все сценические и сценарные байки о близнецах почему-то комедийны), в сущности, не несут никакой информации вообще, повествуя о путанице, возникающей из-за того, что Двойнюшечку принимают за Двойняшечку. Комедия положений: Двойняшечке Двойнюшечка испортил погремушечку, Двойнюшечка Двойняшечку как дернет за рубашечку. В кино всё пытается возникнуть милая девушка, не знающая, с кем из братьев она спит, невинная изменница, невольная блудница. И хоть не все близнецы двойняшки, неполное сходство не отменяет одинаковых голосов (с одинаковыми интонациями, речевыми дефектами, даже словарем), одинаковых или подобных снов, конгруэнтных чувств, моментальной связи без мобильника и скайпа, лишнего знания друг о друге, особой оптики восприятия мира, фасеточного внутреннего взора с удвоенным полем зрения, а также особой степени взаимопонимания и взаимопомощи, открывающей особые возможности на зыбком поле Фортуны. Об остальном мы можем только догадываться, потому что о своей бинарной жизни близнецы большей частию молчат, то ли не находя слов, то ли не желая открывать секретов своих. У некоторых народов близнецов считают детьми небесных людей. Не кажется ли двойняшкам, что они смотрятся в зеркало? Кто ответит.
Но, двойняшки ли, близняшки ли, почти у ста процентов дидимов один из двоих — ведущий, другой — ведомый; и никто не занимался статистикой — всегда ли ведущим оказывается тот, кто появился на свет первым.
Автор одного из самых оригинальных эссе о близнецах, петербургский профессор К., предположил, что многое в близнечной жизни определяется особым эмбриональным опытом, отличным от того, коим обладают обычные новорожденные, познавшие внутриутробное одиночество.
Полнота одиночества, известная любому младенцу, близнецам открывается только тогда, когда один из них погибает.
По версии вышеупомянутого профессора К., в большинстве случаев умирает ведущий. По его же определению, в душевном смысле и в чувственном, а иногда и в духовном все близнецы — сиамские.
Придя домой из больницы, где только что скончался его брат, ведомый старик антиквар сел в его любимое кресло-корытце и долго сидел, не зажигая света.
На улице горели фонари. Мелькали фары машин, поэтому хрусталики люстры и жирандолей играли, переливались привычным блеском, напоминавшим братьям детскую елку, наряженную их матушкой-белошвейкой. «Почему мы всегда вспоминаем мамину елку, когда смотрим на радужные огоньки хрусталей?» — спрашивал, бывало, ведущий. Теперь ведомому предстояло научиться говорить «я вспоминаю» вместо «мы вспоминаем». Сидя в темноте, он осознал, что они всегда говорили о себе во множественном числе, они были «мы», и на старости лет переучиваться ему не хотелось, поэтому он заплакал, и никто не видел его слез.
Они всегда все решения принимали вместе, то были одинаковые решения, но к ведущему всё приплывало чуть-чуть раньше.
Он и сейчас чувствовал, что запаздывает.
Стали бить часы, одни за другими, так, как они захотели с братом. Ему пришло на ум — не остановить ли часы, вместо того чтобы завешивать зеркала черным, но он медлил, спрашивая себя, не будет ли это предательством, уступкой одинокому горю. Тут брат издалека сказал ему: «Пусть часы идут». Он обрадовался, лег спать, не раздеваясь, на диванчике брата, уснул без сновидений, проснулся от холода ни свет ни заря, подумал: всё, отдам коллекцию в Русский музей, не хочу, чтобы она была тут моей, пусть там будет нашей. «Хорошо!» — подтвердил ведущий издалека.
Когда он позвонил в музей после похорон брата, он слушал себя со стороны, не дрогнет ли голос, когда придется выговорить «я хочу передать» вместо «мы хотим», но голос не дрогнул, брат откуда-то молча похвалил его.
В тот же день ему отзвонили оба незваных гостя, один утром, другой вечером, два одинаковых разговора, словно и они были какие-то антиблизнецы из некоего антимира. Обоим, само собой, понадобилась табакерка с зеленой мартышкой: уступите ее, вы видите, ваш брат ушел, и вы уйдете, вы старый человек, что же вы так упрямитесь? Он хотел сказать: можно подумать, что вы бессмертны, — но не стал тратить слов, сказал только: «Я передаю наше собрание в музей, всю коллекцию целиком». В музее, услышал он в ответ, найдутся люди посговорчивее вас, все равно табакерка будет моя. Он положил трубку после второго звонка, отключил телефон, подумал, сказал: «Не будет. Мы не согласны. Ни я — тут, ни он — там». Брат опять похвалил его. Он пошел на кухню, бывшую реставрационной мастерской на двоих, взял скальпель.
Не спеша достал он пакетную табакерку с полки из-за застекленной дверцы шкафа.
Всякий раз, открыв табакерку, он поражался, как сверкает мельчайшей огранки бликами взгляд маленькой мартышки, она не сводила с него глаз, сидя на подоконнике давно исчезнувшего дворца, а за окном внизу катил саночки свои мужичок с ноготок лет четырех.
Точно впервые, на донышке прочел он: «Споминай обо мне», — голосом брата прочел. А потом вслух, своим, обращаясь туда, к брату.
Глава шестнадцатаяОглавление романа в духе Дюма
— О пребывании д’Эона в Санкт-Петербурге, — сказал Шарабан, — написано в романе Пикуля «Пером и шпагой». Надо же, только что в голову пришло: «перо и шпага», в сущности, то же, что «слово и дело».
— Спасибо за перевод с русского на русский, — усмехнулся Лузин.
— Между прочим, одно из моих прозвищ — Моноглот. В отличие от полиглота, я переводил именно с русского на русский: с матерного на разговорный, с высокого штиля на блатарский, с арго на литературный, ну, и тэ дэ. Как я понимаю, в книжке нашей дальше идут вклейки оглавления из биографии шевалье, изданной в Брюсселе в год смерти Пушкина. Автор той инкунабулы, некто Гайярде, основывался на длинной автобиографии д’Эона, многотомной, как последующие исследователи считают, сочиненной, невероятной, на энное количество процентов состоящей из вранья и являющейся посему натуральным литературным трудом. Итак:
Физиологические особенности мужчины и женщины, или чем изменник отличается от изменницы — София-Шарлотта настойчиво просит императрицу Елизавету Петровну прислать к ее двору фрейлину Надежду Штейн. — Шевалье д’Эон возвращается во Францию и расстается с женской одеждой. — Ветрянка. — Первое письмо маркиза Лопиталь, посвященное Terza Gamba. — Шевалье д’Эон на службе в армии Верхнего Рейна. — Его привязанность к семье Броглио. — Волнение и тревога о Надежде Штейн. — Письмо г. Пуассонье, врача Елизаветы. — Исчезновение Надежды. — Догадки и предположения на этот счет. — Отчаяние и подвиги шевалье д’Эона. — Он ранен. — Экстер, Ультропп, Мейнлосс и Остервик. — Неожиданное замужество Софии-Шарлотты Мекленбург-Стрелицкой. — Политические причины этого брачного союза. — Лорд Бьют и король Георг III. — Шевалье д’Эон уезжает инкогнито в Англию. — София-Шарлотта, королева, снова требует фрейлину Надежду Штейн. — Второе письмо маркиза Лопиталя по поводу Terza Gamba. — Смерть императрицы Елизаветы Петровны. — Письмо императрицы Екатерины II королеве Софии-Шарлотте. — Тайна, связанная с рождением Георга IV, короля Англии.
[…] — Безразличие Людовика XV. — Смерть мадам де Помпадур. — Граф Броглио возвращается. — Он забывает о шевалье д’Эоне. — Что приводит последнего в отчаяние. — Соблазны, связанные с королевой английской. — Просьба к герцогу Шуазелю о прекращении службы во Франции. — Молчание вместо ответа. — Возмущенный, он заявляет Людовику XV о своих правах через монаха и господина Терсье. — Возможные пагубные последствия гипотетического оправдания. — Кабинет, подобный бочонку с порохом. — Отель де Франс и городские матросы. — Испуганный Людовик XV посылает эмиссара в Лондон. — Шевалье д’Эон забывает всё при первых словах короля. — Записка, которую он ему пишет. — Великий тайный проект. — Граф де Герши снова пытается схватить своего соперника. — Этот последний просит совета у главных персонажей Англии. — Ответ Вильяма Пита (лорда Четэма). — Стратегические меры шевалье д’Эона. — Ночные дозоры. — Он позволяет осудить себя заочно как пасквилянта.
Внезапное откровение Трейссака де Вержи. — Начало его взаимоотношений с графом де Герши. — Навязанная роль. — Граф д’Арженталь и Мармонтель. — Желудок и совесть. — Кинжал и вексель. — «Я не убийца». — Узник долговой тюрьмы. — Радость, доставленная д’Эону признанием де Вержи. — Симпатическое письмо графу Броглио. — Вопросы и упреки. — Уловка Людовика XV, позволяющая не высказывать своего мнения. — Страх графа де Герши. — Способ, изобретенный английскими министрами, чтобы выдать ему шевалье д’Эона. — Дом окружен. — Полицейские агенты Софии-Шарлотты. — Анонимное письмо и лорд Мэнсфилд. — Обращение к герцогам Йоркскому и Кумберлендскому, деверям королевы. — Граф де Герши обвинен в попытке отравления и убийства. — Индикт, произнесенный судьями Олд-бейли против графа де Герши. — Его шталмейстер спасается бегством. — Французский посол взывает о помощи к английскому королю. — Постановление о Noli prosequi, исходящее от последнего. — Граф де Герши вынужден покинуть Англию и свое посольство. — Его отчаяние. — Скупец превращается в мота. — Подлые выпады против матери д’Эона. — Негодование и месть последнего. — Он публикует свое письмо графу де Герши. — Смерть графа. — Сын де Герши у могилы отца.