— Вот, дети, вы получили наглядный урок истории. Ваня Забегалов был моим лучшим учеником, а теперь он бьет немцев. Мой сын… мой сын тоже бил немцев до той… до той поры, пока еще билось его гордое русское сердце… И многие мои ученики стали теперь героями войны. И старики, и юноши, и даже дети — все поднялись на врага… И через сто и через двести лет о нашей эпохе будут писать книги… о том, как великан-народ поднялся, смял и уничтожил наглую и мерзкую орду…
Славный старик растрогался, прослезился и расцеловал меня, исколов своими усами.
С этого дня все школьники, даже незнакомое, здоровались со мной на улице. А после того как я побывал в школе у девочек, все девочки стали мне улыбаться и при встрече со мною страшно краснели. И одна из них предложила мне переписываться, когда я уеду обратно на флот, и подарила мне свою карточку. У нее были белокурые волосы, и она говорила на «о», как все жители Решмы. Маргарита была хорошим товарищем, она раздобыла у брата много марок и подарила их мне — не в обмен, а так, совсем даром. И в воскресенье она пригласила меня в театр, на утренник для школьников, и мы сидели с нею в третьем ряду и смотрели «Коварство и любовь» Шиллера. Маргарита вздрагивала и крепко держала меня за руку, когда злой отец не разрешал Фердинанду жениться на Луизе. А когда Луиза умерла, отравившись, из глаз Маргариты брызнули слезы и закапали на рукав моей синей фланелевки. Когда мы вышли из зала, она заметила, что как хорошо, что теперь нет таких родителей и что каждый на ком хочет, на том и женится.
— У тебя есть отец? — спросил я.
— Нет. Отца убили в самом начале войны. А теперь мама вышла замуж. Недавно совсем, с месяц назад.
— За кого?
— За артиста, ты его сегодня видал. Он играл Фердинанда.
— Он такой молодой?
— Нет, это он на сцене молодой, а дома ему тридцать два года. Он к нам месяца два как приехал.
— Он не обижает тебя?
— Нет, он довольно добрый. Но отец был добрее. Он меня так любил! Он всегда привозил мне игрушки. Он до войны был инженером на химкомбинате. И добровольцем пошел на войну.
Ну, а в театр ты часто ходишь? — постарался я переменить разговор.
— Когда только есть время. Через маму и отчима я всегда могу достать пропуск. Хочешь, еще пойдем?
Мы вышли на улицу. Вдруг за спиной послышался хриплый голос старого марочника:
— Мой молодой филателист! Не можете ли вы мне оказать маленькую услугу? Не достанете ли мне на сегодняшний вечер билет? Вы знаете, я целую вечность не был в театре, а сегодня дают «Гамлета», мою любимую пьесу, и играет, прекрасный актер…
— Это мой отчим, — вставила Маргарита.
— Я вам за это, — продолжал марочник, сверля меня своими острыми, как у крысы, глазками, — презентую несколько отличнейших марок.
Мне был ужасно противен этот старик с красным носом, и я вовсе не хотел оказывать ему услугу. Но Маргарита вмешалась в разговор:
— Конечно, я вам достану пропуск. Вы подождите, я сейчас.
И она ушла.
— Вы знаете, молодой друг, — продолжал старик скрипучим голосом, — иногда так хочется встряхнуться, посмотреть хорошую игру. Если я получу на сегодня билет, вы завтра заходите ко мне и выбирайте марки, какие захотите.
— А где вы живете? — спросил я.
— Зачем вам знать, где я живу? Я в три часа всегда на почте.
Вот хитрый старичишка! Никому он не говорит, где живет.
Маргарита уже спешила к нам с билетом.
— Вот, пожалуйста. Перед началом отметите в кассе, — сказала она.
— Спасибо, большое спасибо, девочка. Завтра, молодой человек, вы получите свои марки.
Когда мы отошли от театра, Маргарита сказала:
— Я хочу, чтобы у тебя была самая лучшая коллекция во всей Решме!
— Ну, Рита, ты, значит, настоящий друг! Я, конечно, когда уеду на флот, стану писать тебе письма.
И мы условились с девочкой, что завтра вечером я обязательно приду к ним в гости.
Завтра понедельник — выходной день в театре, и все будут дома.
Я дошел с нею до угла Московской (она жила на Московской) и вернулся домой.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,в которой Иван Забегалов попадает в ловушку
Наверное, в Решму только что пришел поезд, потому что много народу шло от вокзала. Все шли с чемоданами, мешками и тащили за собою санки с грузом. Вдруг я увидел высокую женщину, которая несла на руках ребенка. Почему-то мне вспомнился городок на Черном море, норд-ост, снежная буря и та женщина, которая унесла ребенка из развалин разбитого дома. Эта была одета совсем по-другому — в рыжий тулуп, повязана пестрым платком, но меня будто что-то подтолкнуло, и я пошел за ней.
Женщина вошла в пустынный и глухой переулок, спускавшийся к реке. Она шла мимо бесконечного забора. Вдруг она оглянулась. Я прижался к стволу березы, росшей у чьих-то ворот, и женщина меня не заметила. Она повернула вправо и вошла в ворота. Окна этого дома были заколочены, и вид у него был совсем нежилой. Я стоял, не шевелясь, ожидая, что, будет дальше.
Не прошло и минуты, как женщина вышла. Ребенка при ней не было! С необычайной быстротой, прежде чем я успел опомниться, она перебежала улицу и «крылась в противоположных воротах.
«Двор проходной, она уйдет за реку», подумал я, соображая, что делать.
В этот момент человек в ватной телогрейке (лица его я не заметил) вдруг появился в переулке. Не заметив меня, он вошел в ворота, где был оставлен женщиной ребенок. Не прошло и нескольких секунд, как он вышел обратно с ребенком. Он быстро зашагал по переулку.
Я кинулся за ним. Мужчина в телогрейке свернул в соседний переулок. Я не отставал. Он вдруг замедлил шаги, и я замедлил тоже. Он прибавил шагу, я тоже прибавил. Он пошел так быстро, что я, задыхаясь, едва поспевал за ним. Вдруг он свернул в какую-то калитку.
«Уйдет!» подумал я и следом за ним, не раздумывая, вскочил в эту калитку. В полутьме я увидел пустой двор, крыльцо и дверь, в которой торчал большой, ключ. Стираясь, чтобы не скрипнули ступеньки, я на цыпочках поднялся на крыльцо. Кругом все было тихо. Я толкнул дверь — она слегка приоткрылась. Я вошел в темные сени. В сенях никого не было. Я остановился, не зная, куда дальше итти.
Вдруг кто-то с силой оттолкнул меня к стене, дверь с грохотом захлопнулась, и я услышал, как ключ два раза повернулся в замке.
Я остался один в темноте.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,в которой Иван Забегалов встречает в Решме «зеленую стрелу»
Не надо было быть слишком догадливым, чтобы понять, что я очутился в ловушке. И я сам был кругом виноват. Что же теперь будет? Кто прячется тут, в этом доме? Я старался держаться подальше от дверей, хотя знал, что это бесполезно. В темноте они могут пришибить меня, как собаку.
В доме стояла мертвая тишина. Было тихо, как в могиле, и с улицы тоже не доносилось ни звука. А вдруг они меня подожгут, как там, в Н.? Нет, так просто не удастся им со мной покончить. Будь что будет! И я стал изо всей силы барабанить в дверь кулаками и кричать. Может быть, кто-нибудь пройдет мимо и услышит…
Я отбил себе руки, когда наконец на дворе послышались шаги. Кто-то поднялся на крыльцо. Чей-то старческий голос спросил недовольно:
— Эй! Кто там стучит?
— Откройте. Меня заперли, понимаете, и…
— Заперли?
Ключ два раза повернулся в замке. Дверь распахнулась.
— Мой молодой филателист? — спросил удивленно тот же старческий голос.
И я увидел — кого бы вы думали? — старого марочника.
— Как вы здесь очутились? — продолжал он. — И кто вас тут запер?
Я сказал, что мы играли тут с товарищами и они надо мной подшутили. А убежав, забыли отпереть дверь.
Плохие шутки, — недоверчиво покачай головой старик. — Очень плохие шутки. Ну что ж, идите. Эй, молодой человек! А это не вы обронили?
В руках он держал маленький носовой платок. Я подошел к старику. Нацепив свои очки, он внимательно разглядывал платок.
— Нет, уверен, что это не ваш платок, — сказал он задумчиво. — Само собой разумеется, не вы его потеряли.
А я увидел: в уголке платка была вышита небольшая зеленая стрелка, точно такая же, как на платке кассирши кино «Ударник» в городе Н.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,в которой Иван Забегалов убеждается, что попал впросак
Я чувствовал, что мне дозарезу надо с кем-нибудь поделиться, рассказать о женщине, передавшей ребенка, и о том, что «непрошенные гости», о которых говорил Петр Сергеич, каким-то образом очутились в тихой Решме. Но не со старым же марочником мне делиться! Почему он очутился на краю города, во дворе пустующего дома? Может быть, он из той же компании?
Придя домой, я застал мать в постели. Она мучительно кашляла, ей было совсем плохо. Я опустился на колени подле кровати и прижался щекой к её руке. Рука была сухая и горячая.
— Доктор у тебя был?
— Нет, завтра будет. Ты где пропадал, сынок?
— Я? У одного… у Проши с химкомбината, с которым познакомился в поезде, — сказал я неправду, чтобы не огорчать мать рассказом о своих приключениях.
И лишь только у меня это вырвалось, я сразу решил: если к кому-нибудь я могу пойти; так только к славному Проше.
Какая досада, что придется дожидаться утра — на улицы спустилась тьма, и итти к Проше было поздно.
Назавтра я поднялся чуть свет.
— Ты куда же, сынок? — спросила мать, увидя, что я надел свою бескозырку.
— Схожу на химкомбинат. Мы достанем тебе хорошего врача. Проша поможет.
— Только не пропадай долго.
Я прошел три километра по оттаявшей снежной дороге и вошел в бюро пропусков комбината. Девушку в будке сказала, что она пропуска мне выдать не может, но по телефону вызовет товарища Прохорова в проходную. И через несколько минут ко мне вышел Проша.
— Ты? Пришел наконец-то, Ваня, русский моряк! — воскликнул он так весело, что я почувствовал: вот этот мне поможет.