— Моряки молодцы, — говорил он. — Вот жаль, что нет пьес о моряках. А я давно мечтаю сыграть героя-моряка в какой-нибудь хорошей пьесе. Уж я бы его так сыграл! Всю душу бы вложил я в эту роль!
И я подумал, что из Николая Дмитриевича действительно на сцене выйдет форменный морской офицер.
— Будешь приходить к нам? — спросила меня Маргарита, провожая на крыльцо.
— Обязательно!
— Ты приходи часто-часто, мне скучно без тебя. Слышишь?
— Буду приходить, часто. Хочешь — каждый вечер!
— Хочу…
Я летел домой, как на крыльях.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой Иван Забегалов узнает о разных приятных и неприятных вещах
Было уже очень поздно, братишки спали за занавеской с птицами, но мама не спала.
— Тебе принесли телеграмму, — встревоженно сказала она, лишь только я появился на пороге. — Что-нибудь случилось?
В телеграмме было написано:
«Весь экипаж поздравляет тебя Иван ты принят Нахимовское училище точка Третьего выезжай застанешь корабль базе готовим проводы подарки точка Приветствуем твою маму братишек поздравляем их будущим морским офицером Ковалев».
— Значит, уезжаешь? — спросила мать, когда я поделился с нею своей радостью.
— Ну, еще не сегодня. Третьего — это будет… это будет в четверг, — успокоил я ее.
— Весь в отца пошел, — тихо сказала мама, глядя на меня, и слезы потекли у нее из глаз. — На всю жизнь в моряки. Он тоже хотел быть всю жизнь моряком, все его тянуло к морю. Все звал нас всех к себе в Севастополь.
— Вот и я вас возьму, — подхватил я. — Окончу училище, буду служить на корабле, стану офицером — наймем квартиру в Севастополе.
— Севастополь-то еще не наш, — вдруг сказал Петюха из-за занавески.
— Будет нашим, — обрезал его Митюха. — И квартир настроят. Это ничего, что сейчас разбиты. А твой альбом, Ванька, мы спрячем и с собой привезем. — И он высунул из-за занавески свою славную рожицу. — Да, про тебя тут старый марочник спрашивал. Почему, говорит, не приходишь, не берешь свои марки. Ты что, ему еще что-нибудь отдал?
Но я уже не слушал ни Петюху, ни Митюху. Эх, побежать бы сейчас к Маргарите, к Проше, поделиться с ними радостью! Ну, да ладно, успеется и завтра.
Я очень плохо спал в ту ночь. Все время просыпался, ворочался и с трудом снова засыпал. И во сне видел себя на мостике, в морском походе…
С утра я побежал вместе с братишками, в школу, и через час вся школа знала, что я принят в Нахимовское училище и еду в Тбилиси. Мне все стали завидовать.
— Ты прямо в Тбилиси, значит? — Нет, сперва заеду на флот, на корабль. Вот видите, со мной желают попрощаться.
Моя телеграмма даже замусолилась, столько ребят ее перечитали. Из школы я поспешил к Маргарите.
Подойдя к дому Маргариты, я вдруг лицом к лицу столкнулся со старым марочником. Мне показалось, что он что-то высматривает и вынюхивает. Он был похож на старую, хитрую лису.
— Все время мы встречаемся с вами, Забегалов, — прохрипел он, в первый раз за наше знакомство называя меня Забегаловым, а не «молодым человеком» и не «юным филателистом». — Приходите сегодня на почту за марками. Я посмотрел тогда «Гамлета», едва не опоздал, но остался очень доволен. Такой актер!.. Такой актер!.. А вы сюда? В этот дом? Ну, я вас жду, приходите!
Я что-то буркнул в ответ и постучался. Мне открыл Маргаритин отчим.
— Входите, юный Колумб, — сказал он ласково. — Маргариточка вас всегда рада видеть.
В комнате у Маргариты топилась печь. Девочка сидела возле нее на корточках и смотрела в огонь.
— Ты пришел? Наконец-то! — воскликнула она.
— Ты знаешь, я послезавтра уезжаю, — сказал я.
— Уезжаешь?
— Ну да. Ты ничего не знаешь. Меня в Нахимовское училище приняли. И я получил телеграмму. Вот, хочешь, прочти. Это пишет мой командир, капитан-лейтенант Ковалев, — сказал я с гордостью.
Но она подержала в руках телеграмму и даже не прочитала ее.
— Я тебе буду писать, — продолжал я. — Каждую неделю. Обо всем. Хочешь?
— Пиши, — как-то безжизненно сказала Маргарита.
Она совсем не обрадовалась, что я буду морским офицером. А я-то думал, что она мне друг.
— Ну, я пойду, — сказал я сердито. — Я ведь только зашел попрощаться. Прощай.
— Подожди! — Маргарита схватила меня за рукав. — Ты не знаешь, как ты, именно ты мне нужен… Даже мамочке я не могу ничего сказать. Потому что она умрет, если про это узнает. Только тебе я одному скажу… ужасную, самую ужасную вещь на свете!
— А что-случилось?
— Такое случилось, Ваня… — Она прижалась губами к моему уху и зашептала быстро-быстро: — Я пришла нынче из школы и открыла своим ключом дверь. Мамы не было дома, и я услышала, что у него кто-то есть. И я думала, что это кто-нибудь из актеров, наверное, но это была совсем незнакомая женщина, молодая, красивая, высокая. Я никогда ее в городе не видала. И я подумала, что, наверное, в театр приехала новая актриса. И уже хотела пойти к себе, как вдруг услышала… как вдруг я услышала, — повторила она задыхаясь, — такое услышала, от чего я чуть было не закричала… Ванечка, они — страшные люди! Если б ты знал, Ванечка, какие они ужасные люди! Они думали, что их никто не слышит…
— Ну?
— И они разговаривали, не стесняясь… обо всем своими словами. Они хотят сделать что-то ужасное… я не знаю — поджечь или взорвать что-то…
— Что ты говоришь?
— Тише, ради бога, тише, — шептала Маргарита, зажимая мне рот. — Он, он услышит. А та женщина — она вовсе не актриса, я не знаю, кто она, но она — не актриса…
— Молчи! — сказал я, оглядываясь и беря себя в руки. — Давай-ка лучше рассматривать, рисунки.
Сердце у меня колотилось.
— Мне кажется, змея вползла к нам в дом, — глядя на огонь, сказала Маргарита. — Я боюсь его, я так боюсь его… и ненавижу. Ой, как я его ненавижу!
— Ты потерпи, не бойся, — старался я успокоить Маргариту. — Я знаю, куда надо пойти.
— Дети, обедать! — вдруг раздался в соседней комнате голос Маргаритиного отчима.
— Идем, — позвала Маргарита. — Надо пойти. А то он что-нибудь заметит.
Да, и нам пришлось пойти, и я жалел девочку. Бедная! «Зеленая стрела», словно зеленая змея, вползла в их тихий дом и обвилась вокруг матери, дочери и сына. «Зеленая стрела»! Кто мог подумать?
И вот мы снова сидели все в столовой, только без Маргаритиной мамы, которая была занята в театре.
Маргарита наливала суп, угощала. Она держалась отлично, а кусок ну прямо-таки не лез мне в горло. Я смотрел на ее отчима, и он уже не казался мне таким красивым. Почему-то мне вспоминался мой отец, и его батарея, и старый учитель, у которого фрицы убили сына, и Маргаритин папа, которого убили на войне… Я думал: они погибли за родину, а ты сидишь тут, ешь наш, советский хлеб, и никто не знает, какую страшную ты готовишь нам пакость. И люди смотрят на тебя в театре и хлопают тебе, подлому фрицу, не зная, какой театр ты разыгрываешь в Решме. Да, ты фриц, подлый фриц, хоть, может быть, ты и русский! Вот взять бы эту тарелку с горячим супом и запустить ее тебе в твою смазливую мерзкую рожу!.. Но я сразу же вспомнил совет Петра Сергеича: никогда не торопиться. «Поспешишь, — говорил он, — людей насмешишь». И еще: «Один непрошенный гость в тылу опаснее полка пехоты на фронте».
Не помню, как я распрощался. Фриц приглашал меня заходить и радушно пожимал мне руку. Рука у него была мягкая и теплая. Я старался не глядеть на него, чтобы он ничего не распознал в моих глазах. Маргарита, как всегда, проводила меня на крыльцо.
— Так значит, до завтра? — спросила она шопотом.
— До завтра, — повторил я. И крепко сжал ей руку, словно говоря: «Держись, крепись! Завтра все будет в порядке».
Ни ей, ни мне не могло даже притти в голову, при каких обстоятельствах мы встретимся еще сегодня.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,в которой Иван Забегалов лицом к лицу сталкивается с «зеленой стрелой»
Я обещал Маргарите сообщить обо всем «куда надо». Но поверят ли мне? Скажут — девчонка выдумала или ей показалось. Я уж раз попал впросак, хватит. Эх, если бы здесь был Петр Сергеич! Но его не было, и я решил тотчас же итти к Проше.
Значит, в Решме уже не одна «зеленая стрела», а целых две. Нет, три, потому что старичок с марками уж наверное с ними в компании. Впрочем, Проша во всем разберется, пойдет со мной куда надо, и, если он за меня поручится, мне поверят.
Я помчался на химкомбинат, но Проши там не оказалось. Дежурная мне сказала, что он сегодня в городе и, наверное, целый день на комбинате не будет. Я побежал к нему на квартиру. Проходя мимо почты, я услышал за спиной старческий голос:
— Эй, молодой человек! Вы мне нужны, на минутку.
Я обернулся. Старый марочник стоял с альбомом и делал мне отчаянные знаки.
— Только вас еще нехватало! — отмахнулся я от него и побежал дальше.
— Молодой человек! Вы мне очень нужны! Подождите! — кричал мне вслед старый марочник.
Но я от него убежал. В проулке я увидел Прошу. Он выходил из ворот своего дома, как всегда, в кожаном пальто, с пакетиком подмышкой, завернутым в газетную бумагу.
— А, Ваня, русский моряк! — приветствовал он меня издали. — А я собрался в баню.
Я спросил его, не может ли он пройти со мною в одно место.
— Опять шпионы? — спросил Проша. — Нет уж, я лучше в баню.
— На этот раз я не ошибаюсь. Вы только послушайте…
Вокруг никого не было, и я рассказал Проше о Маргаритином отчиме, о женщине, которая к нему приходила, о старом марочнике.
Проша слушал внимательно и насторожился, когда я упомянул о «зеленых стрелах».
«Ага, заинтересовался», подумал я.
— Ну что ж, — сказал Проша, — надо проверить. Хорошо, что ты никому ничего не говорил. С начальником я знаком и сам тебя к нему сведу. Только сначала надо позвонить ему, а то без пропуска не пустят. Зайдем на почту.
На почте в будке был телефон-автомат. Проша опустил гривенник, набрал номер и сказал: