Скатившись по гулкому трапу в горячее и душное корабельное нутро, он увидел, как в полутьме, пропахшей горячим машинным маслом, ходят вверх-вниз, матово поблескивая, поршни главной машины, и остановился пораженный. По пояс голый матрос, трюмный машинист с жестяной носатой масленкой в руке, показался ему, всегда смотревшему в корень, главней господа бога! «И я таким могу...» Не было на том матросе ни мундира, ни крестов. И пусть! Не ваше благородие он был и не ваше превосходительство. Так-то вот! Спрятанный от всех за многопудовой сталью, он работал, и от его работы зависело самое главное: ход корабля, движение во времени и в пространстве. С того все и началось. Он тоже захотел быть главным. Поверил вдруг, что такого можно достичь.
Как-то в редакционном коридоре остановил меня старичок Марусин.
— Извините, — сказал тихим голосом. — Добрый день, Геннадий Сергеевич. Я имею смелость отвлечь вас. Я понимаю, но мне кажется, что я могу быть полезен. Вы слышали такое имя — Нагель?
— Нет, — ответил я. — Нагель? Кто такой?
— Мне говорили, что вы собираете материалы для книги, уж и не помню, кто говорил, и в вашем этом труде так или иначе, я понимаю, будет отражен опыт еще дореволюционного автостроения.
— Я ж вам и рассказывал! Но я не про автомобили хочу писать, а про историю, — обиделся я.
— Пардон, пардон...
Тут надо сказать, что в тот день я надел новый кожаный пиджак, еще не обмятый и нестерпимо пахнущий кожевенной промышленностью. В моих движениях была скованная сдержанность, и самому мне казалось, что я смотрю на себя будто чуть со стороны, иду пиджаком вперед, и было мне от этого неловко, но я ничего не мог с собой поделать и мучился.
— Мой папа, — продолжал Марусин, пристраиваясь ко мне и глядя на меня так, будто видел меня первый раз. — Мой папа был инженером-технологом. У нас на квартирных дверях, милая деталь тех лет, была прибита медная дощечка «Инженер Марусин». С ятью, разумеется, и с твердым знаком. Тогда инженер был большой редкостью. Начало века, надежды, мечты... Инженеры — жрецы технологий, вершители судеб, кудесники! На инженеров взирали снизу вверх, от них ждали нового слова. И вера, конечно, была, вера, что авиация, электричество, химия — все это сделает человечество счастливым, здоровым, бодрым. Никто не представлял, что возникнут новые проблемы, что техника и ее развитие — это как цепная реакция. Одна проблема порождает минимум две новые! Но это я отвлекся. Прошу простить. Так значит, о Нагеле Андрее Платоновиче вы ничего не слышали?
— Нет. Ничего не могу припомнить...
— Прелестно! Я вам завидую, молодой человек. Сколько радостей, Геннадий Сергеевич, предстоит вам испытать, когда вы будете знакомиться с его одиссеей!
Странный он, старичок Марусин, подумал я, и запомнил это имя — Нагель Андрей Платонович.
Жюльен Поттера, инженер, конструктор автомобилей, следил за своей внешностью как какой-нибудь мичман с флагманского корабля. Еще в студенчестве он отпустил себе аккуратную эспаньолку, холил ее французскими одеколонами, считая, что борода придает мужчине загадочность и спортивную решительность в стиле времени. Его черная шоферская куртка, залитая газолином и касторкой, сверху всегда была расстегнута, так чтоб выглядывал наружу тугой воротничок белоснежной сорочки и небрежно повязанный бантик фасона «Риголетто». Жюльен был нервным молодым человеком, решительным в оценках. Он полагал, что Россия, по-видимому, не имеет своего автомобильного будущего. «Русский гражданин неверно ориентирован, — рассуждал он. — У вас только царь и Лев Толстой, а все остальные виды деятельности в глазах общества не заслуживают внимания».
Бондарев не пытался как-то переубеждать коллегу. У Поттера было достаточно оснований сердиться и на правление Руссо-Балта, и на самого себя за неосторожное решение приехать в чужую страну, и на саму эту бескрайнюю страну, которую он, в общем-то, не понимал и не хотел понять.
Ему обещали — как это у русских — «золотые горы», да? Ему обещали и полную свободу в конструкторских решениях для создания наилучшего автомобиля, а как дошло до изготовления первых моделей, оказалось, что в правлении Руссо-Балта сидят скряжистые господа, мужики, крестьяне «аля рус», хитрые, тупые, и на новое дело рубля из них не выжмешь, боятся обмана как на ярмарке.
В период становления автоотдела, естественно, многое приходилось покупать за границей — магнето, шестерни, шарикоподшипники, которых Россия не изготовляла, а таможенные тарифы на все эти детали были так высоки, что даже при беглом подсчете получалось, что много выгодней покупать за границей сразу готовые автомобили. «Мужики» выжидали.
Уже складывалось мнение, что на русском бездорожье хорош «опель», очень солидно иметь «олдсмобиль», богатые люди в обеих столицах, в Питере и в Москве, катались на «олдсмобилях». Государь император из высших государственных соображений, подчеркивая нерушимость союза с Францией, ездил на французских «делоннэ-белльвилях», огромных машинах с хрустальными стеклами и золочеными отражателями фар. В царском гараже было таких лакированных гиппопотамов что-то около дюжины, и члены правления Руссо-Балта делали выводы.
После Петербургской автомобильной выставки, на которой были представлены первые «руссо-балтики», государь пожаловал Рижскому заводу величайшую честь («авансом, господа, авансом...») — впредь и во веки веков носить па радиаторах государственный российский герб, двуглавого орла. Но конструктор Поттера был честолюбив и энергичен. Он жаждал больших почестей себе и своим конструкциям. Слава итальянского князя, так радушно встреченного московскими автомобилистами, тоже имела значение. В конце концов стояла задача удивить, ошеломить, завоевать эту непонятную страну, и он, Жюльен Поттера, должен был сделать это! Он решился.
30 мая 1909 года на двухместном «руссо-балте» Поттера принял старт в гонке Рига — Петербург, покрыв расстояние в 600 верст не просто по плохой, а по очень плохой дороге за 9 часов, показав среднюю скорость без малого 70 верст в час! И что? Были короткие сообщения в петербургских газетах, победителя снимали фотографы, дамы на Невском, приличные дамы, хлопали в ладоши и посылали воздушные поцелуи. Новых заказов Руссо-Балт не получил.
— Вашим бонзам совершенно безразлично, будет иметь Россия свой автомобиль или не будет! — кричал Поттера. — Я выиграл гонку на русской машине, оставив позади и немцев и французов! Я дал России модель для ее дорог! Но Россия не хочет! Не желает поддержать меня. Я не нужен...
Требовалась выдержка и по крайней мере деликатность, чтоб его не обидеть.
— Жюльенчик, — сказал Митя Бондарев, кладя руку на его куриное плечо. — Ты Россию не отождествляй с теми, кого назвал бонзами. Они сами по себе, Россия сама по себе. Надо выбить от правительства деньги на расширение дела. Нужна еще одна победа. И, может быть, еще одна. Надо, чтоб о нас заговорили.
— На это время требуется, — поддержал Строганов. — У нас медленно запрягают, но быстро едут.
— О чем ты, Базиль! Кто запрягает, кто едет?
— О том же я, о чем и Митька! Одной победы мало! Надо что-нибудь эдакое вывернуть... ну, я даже не знаю что, но надо!
Им стоило большого труда уговорить Поттера принять участие в гонке Рига — Петербург — Рига и организовать эту гонку, пригласив знатных иностранцев.
Старт давали ранним утром. Ночью прошелестел за окнами короткий дождь, прибил пыль, зелень в полях выглядела по-весеннему свежей.
Рядом с 24-сильным «руссо-балтиком» с синим двуглавым орлом на радиаторе у стартовом черты стояли громадный 70-сильный «опель» и 50-сильный «мерседес». Механики с воспаленными глазами последний раз проверяли моторы. Моторы ревели во всю мощь, сизый дым из выхлопных труб стлался по мокрой земле, тяжело стекая к обочине.
— Звери, — сказал Строганов и поднял воротник макинтоша, прикрывая от ветра свою борцовскую шею. — Форменные зверюги, Митька!
— Ничего, ничего...
— Только чтоб Жюльенчик не растерялся...
Утренний ветер шумел в придорожных деревьях. Судьи сверяли хронометры. Поттера был бледней обычного, но держался молодцом. Далеко за поворотом шоссе высоко в небо поднимались дымы невидимой деревни. До старта оставалось меньше минуты. Решалась их судьба. Они действительно верили, что надо обратить на себя внимание в верхах, надо привлечь пристальный взгляд государя, и все изменится. Дадут деньги, дадут заказы, автоотдел из пасынка превратится в большой завод по производству русских автомобилей. Как же медленно двигалось время! Сколько ж можно было ждать, пока раскошелятся в правлении. До чего ж осторожные тупицы там заседали! Почему свое нужно брать с боя? Свое принадлежит тебе — и дело, и успех, и слава. Ан нет! Не время было вспоминать, но, получив инженерный диплом, Митя Бондарев оказался не у дел. Он приехал в Ригу имея рекомендательные письма от Фондю, знаменитой фирмы и от Андрея Платоновича Нагеля, крупнейшего авторитета в автоделе.
По всем предположениям его должны были встретить если и не с радостью, то по крайней мере доброжелательно. Как бы не так! «Инженерная композиция... проекты автомобильного завода, все это интересно весьма и очень, но нам нужны конструкторы на повседневное дело. Нам хлеб нужен, — так ему заявили. — Хлеб, мякина, а не пирожные». И его определили рядовым конструктором, даже не в автоотдел, куда он так рвался. Для начала дали задание спроектировать и построить сноповязалку, идею которой предложил изобретатель Джунковский, однофамилец или даже родственник того Джунковского, который руководил русской тайной полицией.
Надо было проявить понимание авторского замысла, силу воображения, реализм, предусмотрительность, чувство материала, пространства, тяжести, скорости, инерции, ощущение конструкции в целом. Требовалось доказать господам членам правления, мужикам «аля рус», что он не просто инженер по диплому, а инженер божьей милостью. Попробуй-ка докажи! И он доказал! Сноповязалка оказалась настолько удачной и выгодной в производстве и такой был на нее спрос, что его имя запомнили. Он попросил о переводе в автоотдел. Его поддержал Поттера, юный гений, автомобильный Моцарт. И к тому дню в то утро, когда двухместный «руссо-балтик» ждал старта у белой черты, он, Дмитрий Дмитриевич Бондарев, был руководителем автоотдела и первым кандидатом в вице-директоры Русско-Балтийского вагонного завода, крупнейшего машиностроительного предприятия России.