Постановление правительства
Статья 1. Бывшая колония Ронкадор — это свободная и независимая республика; ее правительство формируется на основе выборов; законы принимаются решением народного собрания и исполняются без принуждения и привилегий.
Статья 2. Власть управлять страной от имени народа дается сроком на три года совету трех представителей, избираемых всеобщим голосованием; в их полномочия входят дела государственные, военные, экономические и административные. Совет назначает Секретаря, который имеет право замещать любого члена Совета в случае его нетрудоспособности.
Статья 3. В Ронкадоре существует только одна конфессия — католическая, и Церковь не имеет права вмешиваться ни в какие дела, кроме духовных. Церковь избирает достойных епископов, осуществляет подготовку священников и управление приходами. Церковные пожертвования — исключительно добровольное дело прихожан. Все принудительные сборы в пользу церкви подлежат упразднению.
Статья 4. Помимо обычных функций управления, Совет наделяется следующими полномочиями: 1) содержать государственный и военный аппарат, 2) взимать налоги, 3) заключать дружественные и торговые договоры, 4) организовывать общественные работы, 5) устанавливать правила импорта и экспорта ввозимых и произведенных в стране товаров.
Статья 5. Правительство обязано ежемесячно представлять общий отчет о доходах, расходах и состоянии казны. Раз в три месяца оно обязано публиковать подробный отчет о доходах и расходах населения.
Статья 6. В обязанности главнокомандующего, который является одним из трех членов Совета, входит планирование численности армии, контроль за назначениями, руководство национальной обороной и все другие мероприятия, связанные с армейской службой.
Статья 7. Каждый гражданин мужского пола, старше шестнадцати лет, должен быть готов, в случае необходимости, защищать свою страну.
Статья 8. Правосудие отправляется судьями, которые находятся на государственном жаловании, однако в остальном независимы от какого-либо политического влияния; их назначает судебная коллегия, и она же их отзывает, по требованию граждан. В каждом приходе имеется свой мировой судья, назначаемый на эту должность местными органами правосудия и им же подотчетный.
Статья 9. Во главе администрации в каждом городе или районе стоит мэр, избираемый населением и ответственный за состояние экономики в своем крае. По желанию избирателей мэр имеет право исполнять функции и мирового судьи, однако если мировой судья назначается на эту должность на неограниченный срок местными органами правосудия, то мэр избирается населением на два года.
Статья 10. Правом голоса обладает каждый женатый мужчина и каждая вдова, являющиеся кормильцами семьи. Священники не имеют права участвовать в выборах, равно как и в любых других политических или судебных делах.
Статья 11. Все внешнеторговые операции осуществляются под контролем правительства.
Статья 12. Ростовщическая деятельность упраздняется.
Настоящая конституция провозглашена Временным правительством генерала Сантоса. По его поручению, секретарем Временного правительства назначен известный в своих кругах доктор Оливеро, недавно прибывший из Англии, почитаемой во всем мире за самую свободную страну, ученый с большим опытом, знаток английского законодательства и общественных институтов. В воскресенье, через четыре недели после указанной ниже даты, Временное правительство в полном составе предстанет перед народным собранием, дабы заручиться его поддержкой.
Ронкадор, 1 мая 183 — г.
Генерал Сантос отсутствовал тридцать шесть часов и вернулся только к вечеру второго дня, и то лишь на одну ночь. У него все складывалось как нельзя лучше. Под предлогом подготовки к празднику он успел переговорить с двенадцатью солдатами своей роты. Все они были либо метисами, либо чистокровными индейцами. Всех их он заставил поклясться в неразглашении тайны, и все они выразили готовность выполнить любой его приказ. Каждому в отдельности он сказал о готовящемся перевороте с целью провозглашения республики; затем собрал их всех вместе и попросил отобрать из списка роты имена тех, на кого каждый из двенадцати мог при чрезвычайных обстоятельствах положиться, как на самого себя. Их не надо было заранее ставить в известность о нашем плане; просто утром, в день праздника этих людей нужно было уговорить встретиться всем вместе на восточной стороне площади, чтоб посмотреть спортивные состязания. Сам генерал как командующий парадом будет при исполнении служебных обязанностей и, естественно, верхом. Старший в группе должен внимательно следить за его движениями. Как только он заметит, что генерал вытащил шпагу и занес ее над головой, он со своим отрядом должен без лишнего шума отправиться к себе в казармы и вооружиться. После чего сразу же вернуться на площадь, где будут даны дальнейшие инструкции.
Я поинтересовался, кто будет охранять казармы. Генерал сказал, что они будут под наблюдением солдат его роты, и, естественно, своих офицеров они не задержат.
Еще он предложил подать сигнал готовности как можно раньше, — одновременно с выездом того, кто убьет диктатора. За те несколько секунд, пока он будет мчаться по площади, никто не заметит, что военные взяли наизготовку, — ведь все взоры будут прикованы к всаднику. Зато они выиграют несколько секунд и сумеют приготовиться. Иначе среди начавшегося столпотворения военные могут попросту пропустить сигнал.
На роль убийцы генерал отобрал индейца по имени Итурбид, который не так давно пострадал от произвола диктатора. Этот рослый силач и прекрасный наездник пользовался у офицеров заслуженным авторитетом, и ему фактически присвоили звание лейтенанта. Кое-кому из офицеров-испанцев такая прыть не понравилась: они не хотели, чтоб в их рядах служили аборигены. И вот, напоив Итурбида вином, они спровоцировали его на неосторожные замечания в адрес диктатора, а потом донесли о них своему начальнику. Диктатор пришел в ярость оттого, что какой-то подонок, которому он выказал особую милость, злоупотребляет своим служебным положением, и, не разобравшись, собрал на плацу свою армию и публично, при всем честном народе сорвал с мундира Итурбида офицерские знаки отличия. Короче, его с треском выгнали, и он впал в жуткую нищету и отчаяние; мечтал только об одном — отомстить обидчику за несправедливое унижение и позор.
Договариваться с таким человеком в открытую было бы крайне рискованно. Выйти на него через кого-то из служивших в генеральской роте тоже было затруднительно, поскольку, получив офицерские погоны, Итурбид утратил социальную связь со своими соплеменниками а, лишившись звания лейтенанта, он опозорил себя в глазах офицеров, и обратного хода ему не было. Другими словами, он стал изгоем, хотя окрестные мальчишки по-прежнему уважали его за силу и ловкость. Выход был один: послать конюха на поиски Итурбида и уговорить его быть на мосту в тот час, когда генерал будет возвращаться домой. Генерал всегда сочувствовал земляку, и Итурбид об этом знал, поэтому ломаться не стал, а сразу согласился встретиться в условленном месте. Встреча состоялась утром: Итурбид пересел на лошадь конюха и какое-то время ехал рядом с генералом. Тот рассказал ему о плане, и, слово за слово, индеец связал себя клятвой хранить молчание, а потом и согласился участвовать в операции. Со своей стороны, генерал пообещал ему, в случае благополучного исхода, полную поддержку и капитанский чин в будущей республиканской армии. Не забыли они и о таких «мелочах», как экипировка, пика, лошадь. Потом разъехались: Итурбид повернул назад, в город, а генерал поехал домой.
В ту ночь мы допоздна выверяли каждую деталь предстоящей операции, стараясь шаг за шагом исключить возможные осечки. И все же в одном пункте мы просчитались: набрать текст воззвания и распечатать его типографским способом мы уже не успевали, да и сделать это было негде. Во всем Ронкадоре имелся единственный типографский станок, и тот находился в распоряжении властей. В сердцах я уже готов был поменять весь план, но мудрый генерал Сантос вовремя удержал меня, заметив, что даже если декларация и будет напечатана, то едва ли кто-то сможет прочитать ее: ведь в стране поголовная неграмотность, так что будет даже лучше прочитать воззвание вслух.
Содержанием подготовленного мной документа генерал остался весьма доволен. Единственное, в чем он засомневался, это во вступлении: он полагал, что этот текст для индейцев — все равно что китайская грамота. Но зная, что риторика — это главный инструмент любого правительства, он не стал придираться к фразам. Статьи постановления он одобрил: они показались ему на удивление хорошо приспособленными к условиям страны и жизни народа, и вообще он был поражен моей политической хваткой. Помня, что именно благодаря этому качеству я был ему рекомендован, я не стал возражать, проявляя ложную скромность, и с достоинством принял похвалу.
Все оставшееся до операции время я, сохраняя внешнее спокойствие, больше молчал и вид имел задумчивый, но сам-то я знал, чего мне стоит сдерживаться: сердце готово было выскочить из груди. Я приготовил несколько рукописных копий воззвания, а больше делать было нечего, — оставалось только ждать. Генерал безотлучно находился в Ронкадоре; домой он вернулся под самый праздник. По его словам, все было готово. Отданы последние распоряжения, все расставлены по местам — в казармах и в соборе. Остальное — в руках Божьих.
Назавтра я выехал на рассвете, чтоб успеть к началу церемонии освящения десятины. Собор «подновили»: самые облезлые стены задрапировали пыльными знаменами, а алтарь украсили зажженными свечами и уставили разноцветными сосудами. В центральном нефе толпился народ, в основном деревенские жители, судя по их скромному и набожному виду. Все прошло так, как я описывал со слов генерала, только еще более формально и поспешно. Хор пел из рук вон плохо, церемония еле-еле тянулась. Я укрылся в темном углу поближе к выходу, чтоб меня не было видно из-за столба солнечного света, падавшего через открытую дверь: мне не терпелось увидеть лицо человека, который скоро расстанется с жизнью. Наконец, послышался равномерный топот, и раздалась отрывистая команда. Маршировавшие солдаты встали как вкопанные, музыка смолкла, и в наступившей тишине в проходе выросла высокая плотная фигура в генеральском мундире. Диктатор! При нем было пять-шесть офицеров, в том числе и мой друг генерал Сантос. Разглядеть его я толком не успел. Поближе мне удалось увидеть его только после окончания службы: он стоял лицом к выходу, в лучах солнца, — вид у него, надо сказать, был угрюмый и тупой, во взгляде — ни капли доброты или понимания. В общем, жалости он у меня не вызвал.