Процедура голосования была очень проста. Как секретарь Совета, я зачитал Декрет, а затем объявил, что, согласно постановлению Временного правительства, народное собрание созвано с целью избрания на законных основаниях постоянно действующего Совета. Я уведомил уважаемое собрание о том, что у нас есть имена трех кандидатов, людей, по нашему мнению, достойных, известных своей честностью и патриотизмом, и мы готовы представить их на суд делегатов. Однако, согласно протоколу, собрание имеет право выдвинуть своих собственных кандидатов на посты членов Совета. Если появятся альтернативные кандидатуры, будет устроено голосование.
Закончив свою речь, я посмотрел на присутствующих. Полная тишина — никакого движения. Я подождал минуты две, а затем как заору во всю глотку:
— Патриоты свободной республики Ронкадор, вы собрались здесь от имени всего народа, — согласны ли вы, чтоб следующие три года страной управляли ваши преданные слуги: генерал Хризанто Сантос, дон Паскуаль Арапати и дон Херманегильдо Чора? Если согласны, крикните «да!»
— Д-а-а! — мгновенно разнеслось под сводами собора на разные лады: по-испански, по-индейски: это было единодушное «да».
— И еще: согласны ли вы, чтобы я, дон Оливеро, делегат Общества Патриотов, исполнял обязанности Секретаря Высшего Совета?
И снова в ответ единодушное «да».
Так наша революция стала законным, свершившимся актом.
Начал выступать генерал Сантос. Говорил он доходчиво и ясно. Когда-то, пояснил он, Ронкадор был мирной и цветущей страной, принадлежавшей американскому народу, который жил на этой земле, обрабатывал ее, а она его кормила. Потом, спустя столетия, сюда пожаловали испанцы: они покорили исконных жителей, установили тиранию. Затем испанских тиранов сменили диктаторы, хищники без стыда и совести: народ страдал от их притеснений, люди обнищали, дома пришли в запустение. Однако, новый дух свободы и равенства, — возвысил голос генерал Сантос, дух, рожденный в Европе и завоевывающий там все новых и новых сторонников в разных странах, дошел и до Америки! Во всех колониях испанскому владычеству приходит конец; сами народы, уроженцы Америки, полны решимости стать хозяевами своей судьбы, взять власть в свои руки, жить друг с другом в мире, вместе, для общего блага, пользуясь сокровищами, дарованными землей.
На этой торжественно-риторической ноте и закончилось заседание. Объявили двухдневный праздник — до конца завтрашнего дня. Вечером на площади разожгли огонь, и под аккомпанемент трех-четырех guitarreros[50] вожди, их жены и дочери допоздна отплясывали в компании жителей Ронкадора. Устроили еще одну корриду, где завалили шесть быков, и еще одну sortija: слава Богу, обошлось без трагических последствий.
Спустя несколько дней все участники разъехались, и если бы Ронкадор тогда посетил какой-нибудь иностранец, он ни за что бы не догадался, что еще несколько дней назад город бурлил от волнений. Обыкновенная страна, заключил бы он со знанием дела, ничем не выделяется среди прочих стран: как и везде, народ трудолюбив и живет в страхе перед Господом.
Впрочем, мне с моими секретарскими обязанностями благодушествовать было рано. Члены Совета вернулись к привычным занятиям: генерал Сантос — к своим птичкам, Арапати — в поместье, судья Чора снова разлегся в гамаке на тенистой веранде. Итурбида оставили за старшего офицера, или адъютанта, и я мог на него положиться во всем, что касалось армейской службы. А сам я занялся вопросами экономики и управления.
По правде говоря, никто никаких препон мне не чинил. На импорт соли мы ввели государственную пошлину, и это означало, что в казну скоро начал поступать постоянный и существенный доход. На другие предметы импорта установили тридцатипроцентный налог ad valorem,[51] но уже через три месяца снизили его до двадцати процентов. Я не буду перечислять все административные рычаги, которые я привел в действие с полного одобрения членов Совета, — это утомительно. Скажу только, что, благодаря этим простым практическим шагам в страну вернулось благополучие, и люди зажили припеваючи.
Гораздо сложнее обстояло дело с разработкой принципов управления. Будь житель Ронкадора чисто рациональным существом, чье счастье целиком зависело от его материального благополучия, тогда все его проблемы легко решались бы при помощи эффективной политики управления. В идеале о его духовном благополучии должна была заботиться церковь, — собственно, такое разделение функций и отражала Конституция. Однако церковь в ее тогдашнем виде была не столько продажной, сколько бессильной. Священники и монахи отличались невежеством, а их нравы и воспитание были не лучше, чем у их паствы. Глава церкви, епископ Андрес Веласко, был слишком стар и немощен. С отделением колоний от метрополии связь с Папой Римским практически прервалась.
Обращаться за помощью к членам Совета было бесполезно. Хотя все трое были люди в высшей степени достойные, воспитанные в католической вере, священников они попросту презирали, — что новоиспеченных, светских, что традиционных, ортодоксов. Особую неприязнь они испытывали к монахам, этим откровенным греховодникам, которые, к тому же, по мнению членов Совета, беспардонно влезали в чужую жизнь. Народ в Ронкадоре простой, и свои языческие суеверия люди наивно переносили на христианство. Pai,[52] или святого отца, они почитали как наместника Божьего, неукоснительно следуя любым, даже самым нелепым его советам и охотно выполняя любые предписания. Естественно, среди святого братства находились особенно циничные распутники, использовавшие слепое доверие прихожан, и не только, чтобы поглумиться над глупым людским суеверием, но и для того, чтобы плести интриги, создавать атмосферу доносительства, которая, конечно же, была им на руку. Понятно, что членам Совета самим ворошить это осиное гнездо не хотелось, вот они и уполномочили меня разогнать всю эту братию и реформировать устаревшую церковную пирамиду, а кроме того, они просто привыкли к юридической рутине и действовали в зависимости от обстоятельств.
Я бы еще долго вынашивал программу политики просвещения, если б не познакомился с неким отцом Лоренцо. Дело в том, что я начал расспрашивать всех подряд о книгах по истории церкви в Южной Америке, и вот однажды вечером ко мне заявился этот святой отец, монах, служивший при соборе кем-то вроде ризничего, и со словами, что это может быть интересно, вручил мне рукопись. На титульной странице значилось Memoria sobra las Misiones,[53] и это, по сути, был отчет о миссионерской деятельности иезуитов в южноамериканских колониях, написанный уже после их изгнания с континента. Внешне отец Лоренцо мало чем отличался от остальных монахов ордена; к тому же, он был еще и толст, и нечистоплотен. Зато по его круглому, слегка насмешливому лицу было видно, что человек он умный, а его прямой взгляд говорил о честности. В душе он был немного циник и лентяй, — я это сразу понял, но историей он интересовался всерьез и был знатоком светской литературы. Он стал расхваливать рукопись, обещая, что я найду в ней массу интересных фактов, уточняющих традиционный взгляд на миссионерскую деятельность иезуитов.
Святой отец оказался прав: следующие несколько дней я не мог оторваться от рукописи, тем более, что ясный почерк безымянного автора-испанца не представлял никаких трудностей для понимания. Что я знал об иезуитах до того, как открыл рукопись? То же, что и другие. Общество иезуитов основал в шестнадцатом веке испанец Игнатий Лойола, не скрывая своей цели — обратить в христианскую веру язычников. Члены ордена проходили суровую школу знаний и дисциплины. Орден посылал своих эмиссаров во все концы света, и для них не существовало границ: они проникали в самые отдаленные уголки Азии, Африки и Америки. В Америке они обратили в христианство многие кочевые племена индейцев, представляясь им потомками святого Фомы, провозвестниками вечного мира и счастья индейских народов. Как и везде, они скопили там огромные богатства и приобрели большой вес и влияние, что позволяло им беспрепятственно вмешиваться в дела политиков. В конец концов раздражение и зависть светских властей достигли точки кипения и, не без участия самого Папы Римского, иезуитов выдворили с Южноамериканского континента.
И вот теперь я узнаю, что, оказывается, их административная система и общая политика отличались гораздо большими бескорыстием и идеализмом, нежели любой из режимов, когда-либо правивших несчастными индейцами. Если верить рукописи, выходило, что иезуиты прибыли в страну, где мирное население целиком зависело от произвола мародерствующих португальских переселенцев, — те огнем и мечом покоряли жителей и держали их в страхе. Вопреки тысяче опасностей, иезуиты проповедовали индейцам, приучали их жить оседло, прививали им навыки сельского хозяйства, учили ремеслам, а также искусству обороны. Сколько раз эти новые индейские поселения грабили и сжигали, и каждый раз на место убитых иезуитов вставали их братья, собирали камни на пепелищах и заново начинали благое дело колонизации.
В своей миссионерской деятельности иезуиты руководствовались одним принципом: они — особая организация, отличная как от светской, так и от духовной власти. Разумеется, они не уставали подчеркивать, что подчиняются Папе — своему духовному наставнику, — и Королю, помазаннику Божьему, но на практике институт власти, ими созданный, был совершенно независим от какой-либо внешней, посторонней силы. Собственно, сложилась парадоксальная ситуация, которая оказалась возможна только в силу труднодоступности района, где иезуиты основали свою миссию.
Братство жило по законам строжайшей дисциплины, так что сбои были исключены. Во главе общины стоял старший, он жил в Канделарии, — это центральная область, откуда ему было легко добраться до любого, самого отдаленного уголка провинции. В подчинении у него находилось два лейтенанта: один жил в районе реки Парана, а другой — на границе с Уругваем.