В той стране время не измеряли и не фиксировали его ход, так что об ощущениях можно было судить только по их силе. Сморивший их сон, сбив накал эмоций, стер и всякое представление о времени. Сколько они спали? — пять минут? Пять дней? А может, пять лет? Они проснулись среди тех же молодых людей, но поскольку ощущение времени исчезло, невозможно было сказать, как долго они проспали. Проснувшись, они не нашли своей старой одежды, — она исчезла, а вместо нее рядом лежали прозрачные хитоны, наподобие тех, что носили все подземные жители.
Во сне Веточка вспомнила родную речь: так бывает в определенных состояниях, когда, под влиянием каких-то скрытых пружин, открываются вдруг шлюзы памяти. Стряхнув остатки сна, Веточка воскликнула: «Я — Витэн, я — Витэн». Так ее звали до того, как она потерялась, и — кто знает? — может, добрая миссис Харди назвала ее земным именем Веточка, слыша, как найденыш часто повторяет похожее слово?
С родной речью вернулось и кое-что еще, — она вспомнила себя ребенком десяти-одиннадцати лет. В ее бытность страной правили мудрецы, обитавшие в пещерах и решавшие все вопросы посредством обсуждения. Ей захотелось узнать, где сейчас находится пещера правителей-мудрецов, и она обратилась с вопросом к тем, кто стоял поближе.
— Видите ли, — объяснила она, — много лет назад я заблудилась — забрела в гроты, где не было музыки, и сбилась с дороги. И вот сейчас нашлась! Это мой спутник он родом не отсюда, но тоже заблудился и хочет остаться.
Ее слушали серьезно, искренне и заинтересованно, а затем кто-то указал на грот на третьей террасе, к которому вела широкая лестница. Набросив хитоны, Оливеро с Веточкой направилась туда. По внешнему убранству грот ничем не отличался от увиденных в пути, разве что был более просторным. Отличие состояло в другом. Вдоль стены на равном удалении друг от друга стояли пять каменных скамей; на них восседали пять бородачей. Перед ними — пустой пятачок: в него-то и вступили Оливеро с Веточкой, войдя в грот.
Их появление не вызвало никакого волнения среди мудрейших, но и не осталось незамеченным. Первым заговорил сидевший в центре, напротив входа: ровным спокойным голосом он спросил, что привело их к Судьям.
В ответ Витэн поведала свою необычайную историю. Пару раз она прерывала рассказ, словно желая убедиться, что безмолвные, неподвижно сидящие Судьи действительно ее слушают, и каждый раз Судья в центре изрекал одно слово: должно быть, оно означало «Продолжай».
Когда рассказ был окончен, Веточке велено было подождать вместе с Оливеро за пределами пещеры и зайти, когда прозвонит колокольчик. Так они и поступили: вышли на террасу, присели на камень и стали разглядывать арену. Внизу бурлило то же беспорядочное движение. На террасах располагались группы поменьше, причем чем ниже, тем людей было больше: на нижней террасе группы насчитывали человек по пятьдесят, а на верхней — всего пять. По ступеням же вверх и вниз двигались группы по два-три человека, — они то и дело ныряли в дальние пещеры.
Пока они с Веточкой сидели возле пещеры Судей, ожидая, когда их вызовут, они заметили, как в их сторону по верхней террасе движется группа из пяти человек. Все в обычных длинных одеяниях; у всех непокрытые яйцеобразные головы с венчиком волос над ушами; у каждого мягкая белесая борода. Тот, что шел посередине и говорил, держал голову прямо, а его спутники сосредоточенно смотрели себе под ноги, размышляя о сути сказанного. Когда оратор закончил свою речь, он тоже принял сосредоточенное выражение, опустил голову, а следующий из собеседников, наоборот, встряхнул головой и выпрямил спину, собираясь взять слово. Они шли отрешенно, никого не замечая, и, казалось, не обратили никакого внимания на Оливеро и Витэн.
Наконец, из пещеры донесся звук, наподобие тех, что издает ксилофон, когда по нему медленно ударят молоточком: Оливеро и Витэн вновь приглашали предстать перед Судьями. Вердикт огласил мудрец, сидевший в центре. Итак, сначала они спустятся на нижнюю галерею и останутся там до тех пор, пока не насытятся плодами юности. После присоединятся к тем, кто переходит на среднюю террасу, чтоб познать прелесть ручного труда, после чего Оливеро, которому возраст давал такое право, перейдет на верхний этаж, где в беседах оттачивают искусства спора и обмена мнениями. Там он пробудет долго, дабы приобщиться к высочайшей радости, — созерцанию в одиночестве, а после укроется в дальнем гроте.
Эти указания были даны бесстрастным голосом, без единого жеста. Когда стало ясно, что Судье нечего добавить к сказанному, притихшие Оливеро и Витэн медленно вышли из пещеры и спустились по ступенькам на нижнюю террасу. Они присоединились к первой повстречавшейся им группе и влились в ее ряды, не вызвав ни у кого удивления или вопросов.
Здесь большей частью ходили парами — мужчины с женщинами. Гуляли, обнявшись, держась за руки, не выказывая при этом особой взаимной привязанности.
Часто случалось так, что группа по какой-то причине распадалась на отдельные парочки, а когда опять сходилась, то партнеры оказывались новыми. И это всех устраивало. Не только пары, но и сами группы не отличались постоянством: бывало, что, спустившись к бассейну, накупавшись и наигравшись, группы перемешивались, и в них оказывались совсем другие люди. Лидеров в группах не было, но по какому-то негласному обычаю численность каждой не превышала пятидесяти человек.
Они много времени проводили в воде и за играми, напоминавшими Оливеро земные кошки-мышки, жмурки или лапту, — словом, массовые развлечения. По террасе прогуливались; там же спали и занимались любовью со всей непринужденностью людей, привыкших отправлять на публике свои естественные потребности. Поскольку время никак не измеряли, пары жили по зову плоти, — один акт (сон) предшествовал другому (совокуплению). Но с какой частотой или продолжительностью чередовались эти акты, сказать трудно. Время для этих людей не существовало, земная шкала была к ним неприменима.
Стоило девушке забеременеть, как ее удаляли в отдельный большой грот, где за ней ухаживали опытные служанки. Разрешившись от бремени, она возвращалась в группу и снова предавалась утехам плоти, и так продолжалось до тех пор, пока женщина не рожала в среднем три раза. Поскольку беременность не наступала с непреложностью часового механизма, и плод вынашивался медленно, то период этот в целом был продолжительным.
Веточка сразу переняла привычки и усвоила повадки сородичей, а вот Оливеро ждали суровые испытания. К играм молодежи он еще мог отнестись с покорным благодушием, но на плотские радости отказывался смотреть как на невинные забавы. Он сердился и мучился ревностью, следя за тем, как Витэн прогуливается под ручку с одним из юнцов, а уж наблюдать, как она занимается любовью с другими, было просто выше его сил: он прятал от всех перекошенное судорогой лицо. Но постепенно у него это прошло; земные терзания забылись и больше его не посещали.
Оливеро научился простому языку этого подземного народа. Это было не сложно, — в нем отсутствовали неправильные окончания и абстрактные понятия. Пожалуй, единственная трудность заключалась в его абсолютной непохожести на другие языки: ни индоевропейских корней, ни перекличек с каким-либо известным языком в нем не наблюдалось, и, потом, существовал он только в устной форме. Говорившие на этом языке люди не видели необходимости в записи, и поэтому не имели алфавита, не писали писем, не читали книг.
Естественно, Оливеро гораздо быстрей, чем Витэн, пресытился радостями, дарованными нижней террасой, а, выучив местный язык и полностью излечившись от земных страстей, он сгорал от нетерпения перейти к следующей ступени и познать другие стороны жизни этого неведомого мира. Вскоре он попрощался с группой и перешел на среднюю галерею. К этому времени они с Витэн настолько слились с общим хором, что им и в голову не пришло устроить сцену расставания.
На средней галерее Оливеро пришлось дожидаться вакансии: дело в том, что место в артели (так назывались небольшие группы на этой ступени) можно было получить только в том случае, если кто-то из подмастерьев переходил на высшую ступень. Здесь, на втором уровне, царила строгая дисциплина, каждая артель занималась одним делом, — бралась за работу и выполняла ее по строго заведенному графику. Оливеро повезло: для него сразу нашлось местечко в артели сборщиков пищи.
Для новичка лучше не придумать, поскольку у них была самая простая работа: собирать по пещерам и гротам земляные орехи и грибы, которыми питалось население; пополнять запасы еды на каждой террасе и доставлять мудрецам в пещерах их ежедневный рацион. Так Оливеро познакомился со всеми уголками огромной подземной сети пещер и гротов. До самых окраин он, конечно, не доходил, — артели было запрещено покидать пределы «музыкальных» гротов, чьи звоны служили им единственным ориентиром в сложной паутине переходов и лабиринтов. Для сбора грибов артельщики использовали корзины, сплетенные из высушенных корней земляных орехов; поэтому орехи собирали вместе с корневищами и стеблями и непременно целыми стручками. Все утилизировалось: стебли и корни шли на плетение корзин, а коконы с волокнистой мякотью использовали как сырье для изготовления прозрачных полотнищ, из которых шили тоги.
Поработав сборщиком плодов, Оливеро перешел в артель прядильщиков и ткачей. Здесь главным инструментом служило веретено, тонко выточенное из цельного хрусталя, — граненая отшлифованная игла, посередине которой крепился диск из дымчатого стекла или халцедона: он придавал вращению веретена скорость и устойчивость. Итак, вначале волокна толкли в каменной ступе пестиком, отделяя друг от друга, затем связывали воедино и прикрепляли к зубцу на кончике веретена. Вращали веретено, зажав в правой руке между большим и указательным пальцами. Волокна скручивались в тонкую нить, — получалась пряжа. Ткань изготавливали из этих нитей, сплетая их в единое полотно. Эта работа делалась вручную: на вертикальной каменной раме с зубцами устанавливалась основа примерно из ста нитей, и через нее пропускали уток с пряжей. Получалась материя вроде марли, только шелковистая.