220. Итак, причины дезертирства — сугубо материальные, а также весьма растяжимая «несознательность». Однако же выясняется, что наряду с кулаками в дезертирах и середняки (а это после земельного передела большинство крестьянства), а также «шкурники» (кто угодно). Дезертирство уменьшается, однако в лесах создаются целые шайки. Население к дезертирам враждебное, кроме мусульман, которые, однако, составляют порядка половины этого самого населения. Каждая позиция оказывается парадоксальной, и общая внятная картина не складывается. Отчасти это следствие самой ситуации, текучей, изменчивой, различной даже в разных уездах одной губернии.
Сводка деятельности Центральной и местных комиссий по борьбе с дезертирством за 1 — 15 августа 1919 г., то есть вскоре после расширения возможностей органов по борьбе с дезертирством, показывает такие итоги.
В Ярославском округе применено 98 случаев условной конфискации имущества, 22 случая условного лишения дезертиров надела. Привлечено к принудительным общественным работам 32 укрывателя, оштрафовано за укрывательство 247 семей на сумму 99 500 рублей. В Костромской губернии на 5 сел наложен штраф в 121 100 рублей.
В Орловском округе конфисковано имущество у 220 дезертиров и укрывателей. В Западном округе — у 58. В Нижегородской губернии 44 укрывателя привлечены к общественным работам, наложены штрафы: 200 тысяч рублей на Смольковскую волость, 50 тысяч — на Б. Поляну Лукояновского уезда, 430 тысяч — на Ключи, Малиновку, Колом и Фундриково.
Работали и выездные трибуналы. Выезд в Севск дал 13 условных расстрелов и 3 тюремных заключения. В Рыльске разобрано 13 дел. За время работы здесь трибунала, под влиянием этой работы, в укомдез направлено 2993 дезертира, в основном добровольно явившихся221.
Аналогичная сводка за 16–31 августа показывает в Орловской губернии 29 конфискаций имущества, в Курской — 42 лишения надела222.
Как видно, по крайней мере по официальным данным, имущественные репрессии не были широкими.
Борьба с дезертирством натыкалась и на организационные, ресурсные трудности. Очень плохо кормили в запасных частях. Согласно второму информационному бюллетеню ПУРа (за 20 июня — 7 июля), снабжение красноармейских частей на территории Новгородской губернии неудовлетворительно, за исключением Валдайского уезда; нет обмундирования и продовольствия. В Псковской губернии — полное отсутствие денежных знаков223. В Симбирской губернии положение с дезертирством ухудшилось из-за отсутствия помещения для пойманных дезертиров, вследствие чего им приходится оставаться под открытым небом. Естественно, что «большинство дезертиров скрываются в труднопроходимых лесах. Посылаемые по волостям отряды успеха не имеют» (сводка за 25 августа — 1 сентября)224.
В то же время среди красноармейских частей, которые несли службу во внутренних губерниях, велась настойчивая пропагандистская и просветительская работа. Например, в феврале 1919 г. Владимирский губком докладывал о весьма разнообразных и многочисленных мероприятиях. Среди них и школы грамоты в частях, и организация в селах изб-читален, гарнизонные клубы, электротеатр для красноармейцев и многое другое225. Грандиозные агитационные усилия, даже при полной материальной скудости и самых тривиальных идеях, безусловно, воздействовали на молодую красноармейскую массу. Дело было в огромном запросе на общую образованность, на небанальные формы коммуникации, который доминировал в молодых поколениях. Большевистский навык пропаганды и агитации встретился здесь с сильным запросом снизу.
Злостные дезертиры иногда успешно мимикрировали, проявляли упорство в уклонении от службы. Дезертир Сизов выдавал себя за комиссара по борьбе с дезертирством (!), снабжал других дезертиров документами и даже зачислял в несуществующий продотряд, пользуясь похищенными бланками Богородицкого военкомата. Вместе с двумя подельниками, не догадывавшимися об истинной личности Сизова, он под предлогом конфискации украл в селе поросенка, угрожая его хозяину револьвером. В ноябре 1919 г. его дело слушал тульский ревтрибунал. Сизов был приговорен к высшей мере наказания как неисправимый преступник226. Дезертир А. Писарев был осужден в феврале 1920 г. на срок «до окончания Гражданской войны» и сидел в Калужском лагере. Одновременно с ним были осуждены на 3 года заключения в концлагерь условно 54 «незлостных дезертира». Писарев бежал из концлагеря в августе 1921 г., но снова был пойман и передан на этот раз карательному отряду при Калужском губюсте227.
Борьба с уклонением от мобилизации в Красную армию и дезертирством велась постоянно и далеко не всегда успешно. Крестьяне, особенно бывшие фронтовики, предпочитали скорее скрываться в лесах, нежели вновь становиться в строй. Прибывший из Москвы председатель комиссии по борьбе с дезертирством, проводя проверку городских служащих, продемонстрировал А.Л. Ратиеву — курскому жителю и впоследствии мемуаристу — специальные карточки трех цветов — белые, зеленые и красные: «Вот эти, белые, подписывает тот, кто первый раз сбежал или совсем по призыву не явился, зеленые — это уже хуже. Кто второй раз попадается, тот дает клятву и обязательство свою вину и бессознательность искупить верной и геройской службой. Красные, это уже для злостных. Тут он сам себе вперед смертный приговор подписывает. Попадется еще, на, смотри, читай, нет тебе больше пощады! Ликвидируем их на месте!.. В городах… управляемся. А в селах — дело другое, оттуда в армию не больше как процентов 10–15 попадает. Это я про Курскую губернию говорю. Они у вас здесь как узнают, что наш отряд подходит, сразу же в другую волость переходят или в лесах, где есть, прячутся. Те, кто раньше в армии и на фронте был, оружие с собой черти таскают, а за ними и молодежь идет. Откуда только они о нас узнают, доискаться не можем. Вот недели две будет, как мы к Путивлю лошадей забирать поехали — так нас таким огнем встретили — на подмогу курсантов вызывали. Артиллерией то село побить пришлось. Особенно злы там, где эти самые раскольники живут, бородачи. Как такое село попадется, и не приступишься. Все они там до единого, отродье кулацкое»228. Надо сказать (данные советские), что и белым в той же Курской губернии мобилизации не дались. По деревням являлся ничтожный процент: «...по деревням, самым небольшим, 200-300 дезертиров. Это обычное явление. Специальные отряды ходят по деревням в поисках дезертиров. Забирают отцов и подвергают порке шомполами за сыновей. Пойманных дезертиров обычно порют шомполами, но бывает и расстрел, если близко к фронту»229.
Доклад секретного отдела ВЧК о повстанческом движении за ноябрь 1920 г. ставит знак равенства между дезертирами и зеленой армией, выделяя такую повстанческую категорию, как «дезертиры (зеленоармейцы)». Характеристика такова: «Эта категория представляет собой сырой материал, из которого вожаки лепят что угодно. По социальному своему положению дезертиры большей частью представляют собой зажиточные элементы деревни, обалделые, очумленные, деклассированные, боящиеся и красных и белых, стремящиеся зажить скорее спокойной «хозяйской» жизнью, они бросаются из одного лагеря в другой и попадают в лапы белогвардейцев, явных и тайных, которые их организуют, вливают в шайки, объединяют и т. д.». В зависимости от состояния фронта колеблется размах дезертирства и, соответственно, бандитизма. Затяжной характер бандитизм принял, по мнению авторов документа, в Витебской, Смоленской, Минской и Гомельской губерниях. Национальные противоречия, природные условия, новая граница создали для него благоприятные условия. Здесь бывали случаи активного участия в бандитизме местных коммунистов. Здесь также сопрягались победы РККА, уменьшение дезертирства, увеличение доверия населения к советской власти230.
Белые правительства применяли более солдафонские методы борьбы с дезертирами. Агитация была менее изощренная и настойчивая, чем у большевиков. При сопротивлении мобилизации оставался один ресурс — полицейский и карательный. Постои и бесчинства отрядов становились важным резоном для ухода в партизаны или на повстанческое положение.
Таким образом, крестьянин в Гражданской войне оказывался главной фигурой самим фактом массовости крестьянского сословия. Зеленые выступили как вариант повстанческого движения, мотивированного прежде всего извлечением из деревни не продовольственного, а человеческого ресурса. Политическим или же исключительно социально-бытовым мотивом руководствовался дезертир из РККА — это вопрос, который неизбежно требует уточнений при попытках дать более или менее внятный ответ. Мотивы теснейшим образом переплетались. В современном официальном пространстве дезертиры периода Гражданской войны из РККА рассматриваются как люди, совершившие воинское или общеуголовное преступление. Попытки В.А. Овчинникова (Боровск) добиться реабилитации дезертиров (выявленных и наказанных органами советской власти) как политических противников советской власти услышаны главной военной и генеральной прокуратурами не были.
Раздел 2 В зеленых
Согласно данным деникинского Освага на начало апреля 1919 г. глухое волнение из-за беспрерывных реквизиций и мобилизаций охватило губернии Ярославскую, Тверскую, Московскую, Тульскую, Орловскую, Пензенскую и Саратовскую. К этому добавлялись Тамбовская губерния, вновь восстающая, несмотря на подавление предыдущих восстаний, и Вятская, в ожидании прихода колчаковских войск231. Нетрудно заметить, что речь идет о разных регионах, но на первом месте стоит классический центральнопромышленный регион, который вскоре даст мощное зеленое движение. Советский автор, изучавший дезертирство, указал, что дезертирские восстания весной 1919 г. охватили Тамбовскую, Воронежскую, Саратовскую, Ярославскую и смежные уезды Костромской, Вологодской и Череповецкой, Тверскую, Псковскую, Витебскую, Московскую и Рязанскую губернии232. Совпадения в списках неслучайны. Рассмотрим, как разворачивалось зеленое движение по разным регионам и губерниям.