538.
Интересно, что политические попытки сформировать несоветскую белорусскую государственность принесли в 1918–1920 гг. весьма скромный результат. В то же время политически-повстанческие структуры смогли стать устойчивыми и боеспособными вплоть до конца 1920-х гг. Они оформились в рамках «Зеленого Дуба» — политической крестьянской партии и одновременно боевого партизанского формирования. «Зеленый Дуб» в не меньшей степени обозначал присутствие зеленых в политике, чем более известный Комитет освобождения Черноморской губернии. По чоновским данным на ноябрь 1921 г., банды Смоленской губернии «почти все имеют местный характер», а банды Витебской, Минской и отчасти Гомельской губерний — политический539. Возможно, речь шла о белорусском компоненте в идеологии повстанцев белорусских губерний. Очерки деятельности «Зеленого Дуба» даны, например, Н.И. Стужинской и П.Н. Базановым. Одним из важных сюжетов, который может получать при освщении разные акцентировки, является вопрос о степени национальной мотивации зеленодубцев. Многие атаманы сотрудничали с НСЗР и С540.
Надо сказать, что национальные белорусские кадры, как в сегменте интеллигентном, так и крестьянско-повстанческом, оказались в тисках сложного политического выбора, между соблазнами советского «национального строительства» и жестким административным и культурным натиском второй Речи Посполитой. В результате многие атаманы вынуждены были лавировать, пытаясь опереться на польскую, частично, в начале 1920-х — и литовскую поддержку. Боевые силы на отошедших к Польше территориях оказались, на значительный процент, в рядах КПЗБ, под жестким руководством Коминтерна. Сам же «Зеленый Дуб», по информации из прессы «Братства Русской Правды», вошел в ее состав. Братская пресса сообщала об этом: по постановлению правящего центра объединенных партизанских отрядов Западной России (в том числе «Зеленого Дуба») — от Псковского края через Советскую Белоруссию до Западной Украины включительно, вся данная организация, со всеми партизанскими и повстанческими отрядами, округами, отделами, террористическими группами, крестьянскими братствами перешли под знамя и высшее политическое руководительство Братства Русской Правды под наименованием «Западно-Русский Центр боевых дружин Братства Русской Правды», приняв полностью лозунги Братства541. В этом разделении сил можно видеть тяжелую драму как белорусского, так и общерусского сознания на обширных пространствах Западной России.
Борьба в восточных районах Речи Посполитой была весьма ожесточенной и много после окончания (1925) так называемой активной разведки со стороны СССР. Так, с 1926 г. на Гродненщине создавались подпольные пионерские (!) организации, их юные «секретари» попадали в польские тюрьмы. Число казненных в Западной Белоруссии с 3 в 1928 г. выросло до 33 в 1931-м и 207 в 1932-м. Число арестов, соответственно: 6028 в 1928-м, 16 743 — в 1931-м, и обвальный рост в 1932-м — 48 829. Общее число политзаключенных составило 2800 человек в 1928, 10 тысяч и 12 тысяч в 1931 и 1932 гг.542
Борьба с дезертирами в западных губерниях и зелеными оставалась актуальной и после 1919 г. В конце октября 1920 г., уже после перемирия с Польшей, беспощадно требовал бороться с дезертирством и «разложением» в прифронтовых губерниях командующий Западным фронтом М. Тухачевский. Чоновские подразделения на Смоленщине активно боролись с дезертирством и весь 1922 г. Ельнинская рота ЧОН отчитывалась о борьбе против дезертирства и в мае 1924 г.543
По итогам 1921 г. в штабе Западного фронта вынесли такое резюме. В северных уездах Смоленской губернии, Демидовском (Пореченском), Бельском и отчасти Духовщинском, которые граничили с Велижским и Суражским уездами Витебской губернии, пораженными бандитизмом, находили приют все злостные и незлостные дезертиры. Леса на много верст, обширные заболоченные места способствовали группированию дезертиров. «Контрреволюция» стала объединять прежде всего «сознательных дезертиров» в ячейки, в которые влились преступные праздношатающиеся элементы544.
Фактически в начале 1920-х гг. деревня на обширных пространствах белорусских, северо-западных губерний, Смоленщины жила в двух измерениях, «советском» и «бандитском», с дневной и ночной властью. Западный фронт продолжал существовать еще и в 1922 г., при нем работала Полномочная комиссия ВЦИК.
После окончания войны с Польшей в красной лексике стало преобладать название «бандиты» вместо зеленых. Гнездами бандитизма считались Велижский и Суражский уезды. Игуменский уезд, с большим процентом мелкой шляхты, также был беспокойным местом. Советские источники используют выражения «зараженная местность», советский аппарат оценивался крайне низко: часть связана с бандитами, часть относятся к своим обязанностям как к нежелательной повинности.
Данные конфигурации закладывались здесь еще с 1918 г. Близость границы и наличие в Польше савинковских и балаховских кадров делали возможным закордонное повстанчество, которое в большей или меньшей степени поддерживалось местными повстанческими кадрами. Повстанцы активно перемещались из уезда в уезд, затрудняя советским органам борьбу с ними.
В Велижском и Суражском уездах, наиболее «бандитских», в 1921 — начале 1922 г. нередко единственный на волость коммунист-предволисполкома не ночевал дважды подряд в одном месте, боясь бандитов, и при этом получал из центра весь набор предписаний и циркуляров по продналогу, лесозаготовкам, топливному трехнедельнику и т. д. Крестьяне жили меж двух огней. Бандиты вводили свои налоги, включая ведра самогона, и получали все требуемое. Бандиты с оружием отправлялись на операции, а на вечеринки и свадьбы уверенно являлись без оружия545. В июне 1922 г. на уровне комиссии ВЦИК решался вопрос о выселении из Гомельской губернии семьи братьев Медведевых. Благодаря поддержке семьи бандиты Медведевы оставались неуловимыми, причем действовали, используя «подручный бандитский элемент». Характерный штрих: три бандита по их поручению напали на винзавод в Стародубском уезде, так как готовилась свадьба сестры Медведевых. Попытка облавы не удалась — свадьбу отложили546.
«Всего бандитов в Суражском и Велижском уездах по последним сведениям (начало 1922 г.) насчитывается не более 60 человек, и несмотря на то, что борьба с ними ведется с 1918 года, ликвидировать банды такими мерами и силами борьбы удастся лишь в течение 5 — 10 лет. С наступлением весны, а затем лета бандиты, без сомнения, останутся неуловимыми». Губерния мало внимания уделяет бандитизму, работает только Губчека, 100–150 красноармейцев выбиваются в уездах из сил547. Председатель Велижского уездного исполкома заявил в середине 1922 г., что деревней правят бандиты, а налеты делает советская власть. Губисполком заявлял, что Велижский и Суражский уезды исстари бандитские; в 1910 г. здесь было 200 бандитов, ныне — 250, так что ситуация вполне обычная. Точно тот же мотив наблюдался в объяснениях тамбовских властей, что было показано ранее. Уездные власти ожидали налетов на волисполкомы, которые никем не охранялись548.
Советские органы пристально отслеживали активность повстанцев: составлялись карты, списки банд и «главарей». Однако искоренить «бандитизм» оказывалось весьма непросто549.
Сборник весьма интересных воспоминаний советских активистов о борьбе с контрреволюцией, вышедший в 1948 г.550, оперирует исключительно названием «бандиты», в соответствии с трактовкой вооруженного повстанчества как политического бандитизма. Но это те же кадры, которые двумя-тремя годами ранее именовались зелеными и зеленодубцами. Это подтверждает и широко известная записка Ленина Э.М. Склянскому от конца октября — начала ноября 1920 г.: «…Прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом «зеленых» (мы потом на них свалим) пройдем на 10–20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100 000 р. за повешенного…»551Ленин и в начале 20-х применительно к западному региону употребляет вполне понятное для всех и привычное для всех имя зеленых.
Западный регион не знал белого фронта. Зеленое движение, в ипостаси организованного дезертирства, кадров Народного союза защита родины и свободы, балаховских, жигаловских и прочих смогло стать здесь значительным военно-политическим фактором. Этому способствовал характер местности с обилием лесов и труднодоступных районов, возможности использовать всегда небескорыстных, но все же государственно организованных соседей, наконец, национальный белорусский фактор как дополнительный мобилизующий компонент.
Украинские атаманы не были зелеными. Махновцы понимали себя как махновцы, григорьевцы — как Григорьевцы. Однако имелось одно исключение. Повстанческий атаман юга Киевщины Даниил Ильич Терпило (1886–1919) принял кличку Зеленый, с которой и вошел в историю Гражданской войны. Выходец из многодетной сельской семьи, он окончил двухклассное земское училище, открывавшее путь в сельские учителя. Однако судьба сложилось по-другому. В годы первой русской революции прошел путь от эсеров до анархистов-коммунистов, за участие в революционном терроре ссылался на поселение в Архангельскую губернию. В Первую мировую — полковой писарь, в 1917 г. окончил Житомирскую школу прапорщиков. Зеленый отличился тем, что успел сменить довольно много знамен, оставаясь левым, а также не теряя национальной украинской и сугубо местной трипольской мотивации. Близость к Киеву делала формирования Зеленого чувствительными для любой власти на Украине.
В декабре 1917 г. он возродил в родном Триполье местную организацию украинских социалистов-революционеров и организовал отряд Вольного казачества. Летом 1918 г. уже как атаман Зеленый возглавил восстание против германцев и гетманцев в Киевском и Каневском уездах. Со своей Днепровской повстанческой дивизией участвовал в штурме Киева в составе войск УНР. Однако попытка С. Петлюры направить дивизию Зеленого в Галичину на помощь Западноукраинской народной республике вызвала неподчинение атамана и объявление независимой Трипольской республики. Атаман, опираясь на поддержку уездного съезда, ультимативно потребовал от Директории провозгласить советскую власть в Украине и утвердил в подконтрольных селах вольные советы. Зеленый выступал «за самостоятельную Советскую Украину без партийной диктатуры».