Петлюра издал приказ об аресте Зеленого и расформировании дивизии. Борьба с недавними союзниками вызвала необходимость нового союза. Уже в феврале 1919 г. на переговорах в Киеве было принято решение о вхождении зеленовцев в состав Красной армии на правах бригады с выборным командным составом. Союз продлился считаные недели. Зеленый требовал создания широкого «левого фронта» всех социалистических партий Украины и «вольности» Трипольского района. Начало военного коммунизма на Украине и попытка переформировать бригаду вызвали восстание атамана против красных. СНК УССР объявил Зеленого вне закона и в ответ получил ультиматум атамана с угрозой взятия Киева. Восстание началось 21 марта. Под Киевом образовался «зеленовский фронт». 7 и 27 апреля 1919 г. Зеленый, имея несколько тысяч бойцов, пытается захватить Киев. Он объявил себя командующим армией независимой Советской Украины. 25 апреля крестьянский съезд Киевского и Васильковского уездов, организованный Всеукраинским ревкомом и атаманом Зеленым, призвал повстанцев к борьбе против большевиков и Директории УНР.
С начала мая по август 1919 г. атаман ведет упорную борьбу с красными, теряет и вновь захватывает Триполье. В родном селе организует «народный суд», по приговору которого казнено около сотни коммунистов, командиров, чекистов, комсомольцев. Трипольская трагедия надолго станет элементом советской мифологии Гражданкой войны на Украине. 15 июля отряд Зеленого захватил Переяслав на левом берегу Днепра и здесь, от имени Украины, торжественно разорвал Переяславский договор 1654 г.
Летом 1919 г. «зеленый» стало понятием нарицательными для повстанцев, которые четко не выбрали политической ориентации и действовали партизанскими методами против любых властей. В это время атаман поддерживал Повстанческий комитет (независимые украинские социал-демократы) и восстановил связи с Петлюрой, получив от того, при личной встрече в Каменце в сентябре 1919 г., оружие и боеприпасы.
В Киевской губернии Зеленый провел крестьянско-повстанческий съезд, на котором признал Украинскую Директорию верховной властью, но потребовал от нее избрания «народного парламента». Даже кончина атамана символична. Согласно разным версиям, он то ли был смертельно ранен в начале декабря 1919 г. в бою с белыми, то ли заманен в краснопартизанский отряд и там расстрелян552.
Молодая Черноморская губерния образовалась по итогам покорения Кавказа и выселения местных горских народов в Османскую империю. К моменту революции в черноморском крестьянстве преобладали русские, со значительной, до 30 %, долей армян. Губерния делилась на Новороссийский, Туапсинский и Сочинский округа. Население же здесь было весьма разнообразным. Во-первых, это вполне зажиточное крестьянство, во-вторых, заметное количество интеллигенции, в том числе пытавшейся реализовывать те или иные социальные проекты в благословенных местах — толстовцы и прочие. В-третьих, большое количество дачников.
В годы первой революции сформировался и функционировал Черноморский комитет Крестьянского союза, возникший летом 1905 г. в Геленджике. Его организовали выходцы из кружка толстовцев, однако быстро сформировавшаяся разветвленная сеть организаций вышла в своей деятельности за пределы толстовских представлений. Б.А. Трехбратов делает вывод, что Черноморский комитет ВКС представлял собой зародыш крестьянской партии. За годы революции состоялись восемь съездов и конференций комитета. От толстовских установок он перешел к наступательной революционной тактике553.
Кубанская область и Черноморье все более привлекали внимание как курортная зона. Тема обострилась в связи с необходимостью реабилитации множества раненых в годы войны554.
Революционные события поначалу мало затронули побережье. Мимолетные Черноморская и Кубано-Черномор-ская республики 1918 г. сменились властью ВСЮР. «Матросская» Кубано-Черноморская республика в 1918 г. наделала множество изуверских жестокостей в отношении «буржуазного» населения. Занявшие Новороссийск добровольцы в 1918 г., фактически с негласного разрешения командования, предались безудержной мести. Уцелевшие красные активисты попрятались по лесам и составили первые кадры вооруженных противников добровольческой власти. Множество брошенных или разоренных дач и хуторов послужили им надежным прибежищем.
Черноморье дало один из примеров устойчивого военного крестьянского самоуправления в противостоянии белой государственности. Приграничный Сочинский округ оказался в орбите внимания молодой Грузинской республики. А.И. Деникин, в свою очередь, бескомпромиссно боролся против всяких покушений на русские территории. В этот конфликт неоднократно вмешивалась Великобритания.
Жизнь на Черноморском побережье в близком соседстве с зелеными описали весьма разные люди и в разное время. Один из них — литератор из крестьян Иван Наживин555. Другой — офицер и племянник «курского зубра» и столпа черносотенного движения Н.Е. Маркова — Анатолий Марков556. Люди различных воззрений рисуют, в интересующем нас отношении, вполне согласованную картину. Хотя, например, для Маркова Наживин — не более чем прохвост, меняющий убеждения по мере личных ущемлений от революции.
А. Марков пишет о том, что первые отягощения и жестокости Черноморье увидело от добровольцев, а не от красных. Кубано-Черноморская республика мало затронула местных крестьян, как и проход Таманской армии. Добровольческая же армия стала возрождать государственность, зачастую с негодными средствами. К тому же к концу 1918 г. последовала мобилизация в войска. Черноморское крестьянство отнеслось к мобилизациям в Белую армию весьма прохладно. Уклонявшиеся, уйдя в горы, образовали зеленые отряды.
Государственные службы под властью ВСЮР восстанавливались даже с некоторым избытком. Так, возродилась пограничная служба, хотя не только охранять морскую границу, но даже бороться с контрабандой было практически незачем в условиях Гражданской войны. На побережье селились семьи офицеров, включая семьи генералов Романовского, Эрна, Маркова.
Действия добровольцев были на удивление неудачными. Прибывший военный начальник в большом селе Береговое приказал публично выпороть отцов неявившихся призывников, чем произвел тягостное впечатление. Наживину по прибытии в Геленджик выпало познакомиться с безобразнейшим поведением чинов контрразведки. О том же пишет в воспоминаниях живший в Геленджике не у дел недавний начальник штаба Донской армии (в атаманство П.Н. Краснова) генерал И.А. Поляков: «Что представляла контрразведка Добровольческой армии, испытал лично и я, проживая весной 1919 года в Геленджике как частное лицо, находясь, как начальник штаба Всевеликого Войска Донского, в 4-месячном отпуске. Произвол ее чинов дошел до того, что я вынужден был пригласить к себе начальника пункта и решительно ему заявить, что при повторении некорректностей его чинов я протелеграфирую ген. Романовскому и попрошу его оградить меня от издевательств. Мое заявление подействовало, и меня оставили в покое. Легко себе представить, что же они проделывали с теми, кто не был в состоянии себя защитить»557. Наживин рисует картинку подобного произвола в отношении себя.
При этом добровольческая власть была представлена самыми скромными силами, базировавшимися на побережье. Горы и леса оставались для них малодоступны. Дезертиры и всякого рода обиженные стали пополнять ряды лесного воинства, превращаясь в зеленую армию. В июне из Новороссийска для карательной экспедиции явился Черноморский конный дивизион, состоявший из казаков и кавказских горцев. Эта экспедиция превратилась в «Тамерланов погром» с сожжением сел и хуторов, казнями и всевозможными безобразиями. Дивизион отозвали, но ряды зеленых и их ожесточение после такого «умиротворения» только выросли.
Наживин пишет: «Настроение крестьян в нашем крае было смутное и тяжелое. Большевики определенно и сразу напугали их, хотя здесь они прошли своей Таманской армией только мимоходом, и так как это был медовый месяц большевизма, то они почти совсем не грабили и почти не убивали. Но все же широты их размаха народ определенно испугался и, когда в горах появились первые разъезды добровольцев, многие крестьяне буквально плакали от радости». Однако для борьбы с немногочисленными и неопасными местными большевиками были присланы карательные отряды из горцев с гвардейскими офицерами во главе. Жестоко вели себя и казаки. Кубанцы, отождествляя местных мужиков с большевиками, беззастенчиво грабили, восстанавливая свои потери от большевиков. Из рук вон плохое администрирование, неоправданные показные жестокости, взяточничество естественно сдвигали настроение местных крестьян в «зеленую» сторону. Очередной администратор генерал Корвин-Круковский за считаные дни смог пополнить ряды зеленых нелепой и жестокой трудовой мобилизацией, от которой местные жители, естественно, укрывались в горах.
Зарисовка Наживина о путешествии по побережью такова. «Был вечер. Ехать на ночь сорок верст лошадьми до Геленджика мне определенно не советовали: по дороге шалят «зеленые», — так под цвет зеленых кустиков, называли здесь укрывшихся в них дезертиров. Но я видел уже столько опасностей, что одной больше ничего уже не составляло.
— Ничего, доедем как-нибудь… — успокаивал меня извозчик. — Ну а ежели, между прочим, какие и выйдут, так вы ложитесь в линейке, и я скажу, что везу из больницы тифозного. Авось не стронут.
Поехали. Лежать мне скоро надоело, и я сел. Извозчик неодобрительно покосился на меня. Благополучно проехали цементные заводы, место репутации незавидной, и выехали уже в горы, в места пустынные.
— Ну, слава богу: хулиганов проехали, теперь разбойники начались. — проговорил извозчик.
Я глянул вперед: на ярко освещенном луной шоссе у моста стояло шесть черных молчаливых фигур. Я быстро лег на линейку. Черные фигуры молча подпустили нас к себе, заглянули в линейку и, ни слова не говоря, пропустили мимо.
Проехали благополучно и Кабардинку.
— Ну, теперь слава богу, доедем уж. — сказал ямщик. — Тут уж не грабят.»