Зеленые грабили, убивали одиночных офицеров и солдат, нападали на посты. Приморское шоссе к концу лета 1919 г. окончательно стало непроезжим. Что интересно, А. Марков отмечает психологический перелом. Осенью 1918 г., на подъеме, вскоре после занятия Новороссийска добровольцами, офицеры по одному и по двое ездили и ходили, не опасаясь нападений, даже когда видели костры зеленых на горах. Через неполный год те же люди чувствовали себя окруженными «зеленой стихией», немногочисленные и не очень боевые гарнизоны склонны были в лучшем случае защищать самих себя в укрепленных пунктах, не проявляя желания идти в горы. На небольших пограничных постах офицеры фактически были обреченными заложниками: их солдаты имели связь с зелеными и готовы были сдаться при серьезном нападении, офицер оказывался заведомым призом победителей.
Марков пишет, что летом 1919 г. на стороне белых были фактически только лица, непосредственно связанные с армией. Для большинства населения окрестностей Геленджика, где служил автор, зеленые были своими, а добровольцы — врагами. В таких условиях эффективная борьба с ними, учитывая благоприятнейший рельеф местности, равно как и мало-мальски эффективная работа контрразведки, оказывались невозможны.
В то же время в селах могли благополучно существовать официальные лица от Добровольческой армии, если они были из местных и были в контакте с населением. Так, в Береговом на положении коменданта находился некто Коген, бывший толстовец. Он, безусловно, знал местных зеленых, но жил с ними вполне мирно. Он был зарублен карателями-черноморцами, когда возмутился против расправ.
«Не страшны были в военном смысле и те банды «зеленых», т. е. дезертиров, которые скапливались в тылу, в неприступных горах. Правда, к ним, несомненно, пробрались уже большевистские агенты, которые и использовали их для своих целей, инсценируя разные бессмысленные выступления, вроде захвата какого-нибудь села на несколько часов, и расстраивая жизнь тыла, и без того очень расстроенную. Перепуганные поселяне бросали насиженные гнезда и со всем своим скарбом устремлялись в города. В Черноморской губернии были заброшены таким образом все культурные хозяйства, тысячи десятин виноградников, огородов, садов, посевов: по ночам являлись шайки грабителей и грабили одинокие хутора и усадьбы и иногда брали заложников, чтобы потом получить с них выкуп. Зеленые пытались местами выдать себя за партийных работников, но это, конечно, было только красивой позой: большинство из них просто дезертиры, меньшинство просто уголовный элемент, и на все это — несколько агитаторов-большевиков, стремящихся создать в тылу армии тем больше затруднений, чем блистательнее были успехи ее на фронте»* Один из сюжетов этого бытия на Черноморском побережье описывает Наживин. Местный парень, некий Алешка, растревожил обывателей рассказами о сорокатысячном корпусе то ли красных, то ли зеленых. В Уланку явился отряд зеленых, оставивший после себя несколько трупов и ушедший в город при появлении карательной экспедиции. Местный урядник в таких условиях, конечно, старался проявлять минимум активности. По соседству с Уланкой в Широком три местных парня во главе с предприимчивым Алешкой обошли соседей с «обыском», получив в качестве убогих трофеев «старое ружье Винчестера без затвора и старую генеральскую шпагу, который можно было в печке мешать», и поутру скрылись. Вскоре в Широкое явился отряд зеленых, «долго обстреливал дачу доктора Дробного, у остальных забрал у кого скот, у кого одежду, у кого деньги и золотые вещи, у кого мед и другое продовольствие и со всем этим добром удалился снова в неприступные горы... тот Алешка, который принес нам в Широкую весть о появлении сорокатысячного корпуса и который потом ночью произвел у всех обыск, был уличен «зелеными» в какой-то грязной истории и расстрелян. Труп его валялся в канаве при дороге...».
Однако со временем зеленые становились все более дерзкими, хозяйственная жизнь все более разрушалась. Свое видение черноморской зеленовщины оставил один из белых моряков. «Кавказские горы давали хорошее укрытие разного рода зеленым. Вначале они состояли из укрывавшихся от мобилизации местных жителей и были малоактивными, но постепенно усиливались. В связи с поражениями на фронте банды зеленых сильно пополнились дезертирами и направленными партией из городов коммунистами, и скрывавшиеся командиры приступили к военной организации отдельных отрядов.», составивших вскоре целую армию. Осенью 1919 г. казачьи части были стянуты к крупным центрам, приморское шоссе и прилегающая местность оказались во власти «покрасневших» зеленых558. Однажды эсминец «Живой» получил задание освободить захваченный зелеными поселок на побережье, с убийством коменданта. Десантная партия уже никого не обнаружила. Репрессия выразилась в том, что в домах «подозреваемых» (в соучастии?) изъяли полтора десятка гусей, пошедших в командный котел559.
Очень показательный пример связан, опять-таки, с оценкой настроений зеленых — реальных и потенциальных. На уединенном хуторе под Геленджиком жил отставной гвардейский генерал, «который своим генеральским басом всюду и везде бубнил: — Чепуха все это. Деникин — баба, а Добровольческая армия — банда! Нужна железная дисциплина. Только тогда наш «добросовестный» и работает, когда его железной рукой за шиворот держат. И нечего дурака валять: нужно скорее царя ставить!» И поселяне, а по рассказу и зеленые, верили этому «настоящему», не говорящему «демократических слов» генералу, как никому. Однажды на генеральском хуторе перессорились рабочие. На шум тут же примчались зеленые «с ржавыми винтовками на веревочках»: «Генерала грабят?» «Генерал поблагодарил их за добрососедские отношения, предложил им покурить, и вот все уселись с цыгарками на бревнышках. И стал генерал их уговаривать: какого черта они в горах сидят — ведь когда-нибудь придется же вылезать из кустов? Те отвечали, что авось скоро подойдут красные. Генерал засмеялся: Добровольцы были как раз в апогее своего успеха, прошли уже за Киев и стояли под Саратовом, — какие же красные? Другому не поверили бы, конечно, но Х-у поверили.
— Ну, а когда так, так пусть уж лучше ставят царя настоящего, а кадетам служить все равно не будем!.. — решил один из зеленых, и — остальные молчанием одобрили».
Из сюжета ясно, что представления о красных были исключительно от противного — от неприятия «кадетов». Действовала железная логика противоборства. И Наживин, издавший свои записки в 1921 г. в Вене, и Марков, завершивший их в 1940-м в египетской Александрии, пишут об одном и том же выразительном случае. Видимо, этот сюжет с генералом и его разговорами с зелеными широко разошелся и запомнился.
Осенью зеленые фактически владели всем побережьем. Сухумское шоссе стало почти непроезжим, грабили и «чистую публику», и бедных греков-колонистов.
Под удар зеленых попала даже совсем не родная для кавказского побережья часть. В Геленджике базировалось эвакуированное из Царицына Саратовское губернское управление и небольшая команда Саратовской бригады государственной стражи при нем. Налет зеленых 8 января 1920 г. практически прикончил команду в 35 человек.
В бою погиб помощник командира бригады государственной стражи Н. Арнольди и 4 стражника, двое были ранены, а 2 офицера, 2 чиновника и 20 стражников попали в плен. Захваченный цейхгауз подарил зеленым 571 английскую винтовку с 40 тысячами патронов, были разграблены личные вещи стражников, сожжены дела в канцелярии560.
После январского налета на Геленджик зеленых прибывшая белая часть наделала много жестокостей, которые опять-таки не работали на успокоение края.
Вопрос о том, насколько зеленое движение было перехвачено сознательным действием коммунистических организаций, или же просто часть военных руководителей сделали ставку на явного победителя, а потом задним числом стала описывать выполнение «партийного задания», остается дискуссионным561. По мнению А.А. Черкасова, более справедлив второй вариант. Дробов, ориентируясь на воспоминания Фавицкого, пишет, как небольшие отряды зеленых Черноморья в 5 — 10 человек росли и менее чем в два месяца выросли в двенадцатитысячную самостоятельную зеленую армию562. Н.Д. Карпов рисует картину вполне осознанного оседлывания большевиками из Кавказского краевого и Бакинского комитетов РКП(б) крестьянского повстанчества. При этом подбирались большевики с эсеровским и меньшевистским прошлым, чтобы до времени скрыть их большевистскую принадлежность. В результате Крестьянское ополчение Сочинского округа и Советская зеленая армия, сформированная из местных партизанских групп под Новороссийском уже сразу под влиянием большевиков, объединились в Красную армию Черноморья во главе с РВС. Решение принимал съезд представителей воинских частей, которые на две трети состояли не из местных жителей. Это были недавние солдаты нестойких деникинских формирований, которые в 1918 г., в свою очередь, являлись красноармейцами Северо-Кавказской Красной армии или такими же красноармейцами Кубано-Черномор-ской советской республики, ушедшими в Грузию. Их голоса и решили вопрос о политическом «покраснении»563. Любопытно, что военное командование КОЧ в лице Вороновича пыталось еще в феврале 1919 г. затеять переговоры с белыми, но неудачно.
В 20-х числах марта 1920 г. состоялись переговоры члена РВС Шевцова и атамана Майкопского отдела Кубанского войска генерала Данилова. При этом Данилов полагал, что имеет дело с прежней зеленой армией, и интересовался возможностями пропуска кубанцев на побережье. Шевцов объявил о Красной армии Черноморья, но слукавил, заявив, что гражданскую власть по-прежнему осуществляет КОЧ. В результате казаки сдали без боя Майкоп одному Шевцову, который до подхода частей Первой конной армии окарауливал город освобожденными из тюрьмы политзаключенными564.
В мае 1920 г. в Сочинском округе утверждаются большевики. Несколько руководителей ополчения было расстреляно. Сочинский округ смог организовать съезд представителей от сел, снова стали формироваться районные штабы. Уже в июне от разорения и новых тягот пытаются избавиться местные меньшинства, которые могли указать новые желательные адреса: сотни греческих семейств просились на Кубань или в Грузию, в Грузию же стремились местные грузинские семейства. Н. Воронович, обосновавшийся в нейтральной зоне между Сочинским округом и Грузией, начинает формировать новые повстанческие части, организуется новый Главный штаб. Теперь уже советские мобилизации вызывают новый отток местного населения в горы. Зеленоармейцы, естественно, имели самую широкую поддержку в селах. С конца августа 1920 г. на территории округа активно действовал крупный Закубанский отряд полковника Кучук-Улагая. Насколько можно понять, он объединял казаков, местных грузин и армян, русские черноморские крестьяне в нем явно не преобладали. Далее следует «вторжение» Армии возрождения России генерала Фостикова