598. Надо сказать, что Смилга прав. Миронов — человек экспансивный, склонный к позерству, чувствительный к славе и известности, что не раз проявлялось уже с лета 1918 г. Действительно, вождем могучей «третьей силы» его вообразить трудно. С.И. Гусев (ЯД. Драбкин) с презрительной иронией писал о красноармейцах: армию приходилось строить «из того же самого темного, невежественного, забитого крестьянства, которое не понимало даже того, что помещик неминуемо захочет вернуть себе отнятую у него. и розданную крестьянам землю». Эту простую мысль приходилось вдалбливать месяцами. Крестьянин, пока не испытал на собственной шкуре белой власти, не шел в Красную армию, «воевать отказывался, укрывался в лесах, образуя там обширные «зеленые» банды дезертиров, помогал помещику, когда наступали мы, помогал нам, когда наступал помещик, — словом, основательно «пакостил» и той, и другой стороне»599.
В Зарубежье недавние белые также высказывались о том, что всякого рода «третьи» позиции только работают на руку противнику. О смертельном для белого тыла тандеме большевиков-подпольщиков и сочувствующих им легальных эсеров-общественников писал в известных воспоминаниях «Белая Сибирь» колчаковский генерал К.В. Сахаров. О том, что эсеровский лозунг «Ни Ленин, ни Колчак» всегда на практике означал «Ленина», определенно высказался А.А. фон Лампе. Генерал А.В. Геруа бросает тяжелые упреки генералу А.И. Деникину за способы ведения войны, а именно за непонимание важности союза с местными нерегулярными силами. Это еще один вариант отношения к «третьей силе». Для генерала Геруа «обрегуляривание» партизанских сил и использование таковых для контроля тыла и самооборончески-полицейской службы — естественный ход, которым пренебрегли белые и проиграли600. Обратим внимание на то, что псковский «бело-зеленый» пример в этом отношении может быть засчитан как сравнительно удачный для белых.
В новой истории партия выступает механизмом востребования и выстраивания массовой активности. Можно согласиться с мнением, что партии в 1905–1817 гг. были организациями интеллигентского типа, с очень небольшим охватом населения: 0,5 % в 1905–1907 гг., 1,2 % в 1917 г.601 После крушения самодержавия традиционное сознание большинства населения стремительно социализировалось, полагает С.В. Леонов602. С.В. Лурье проницательно заметила, что эсеры весьма точно (в программе и агитации) выстроили идеологию крестьянской общины, но... без Бога603. А. Грациози писал об устойчивом ядре требований в крестьянских восстаниях 1918–1919 гг. при величайшей пестроте местных условий и обстоятельств. К этому ядру он относил требование «черного передела», самоуправление, свободную торговлю. Грациози отметил, что большинство этих требований вполне эсеровские, но это никак не означало доминирования эсеров в движении или принятия их программы большинством крестьянства. А. Вентури разумно связал эту повсеместную «эсеровщину» с популистским характером партии, которая старалась попасть в шаг с крестьянскими требованиями604. Партия была вторична по отношению к движению. М. Френкин отметил, что разгром большевиками левоэсеровских организаций нанес мощный удар по крестьянскому повстанчеству, лишив его военной и политической поддержки605. В то же время Т.В. Осипова считает, что левые эсеры осенью 1918 г. «потеряли массы»606, хотя многие организации оставались на легальном положении, и фактор разгрома нельзя однозначно счесть определяющим. Такой же вывод сделал и Ю. Фелынтинский607. В конце 1920 г. точно так же «потеряли массы» большевики, что и вызвало поворот к нэпу. На Украине, в сложной обстановке интервенции, массового повстанчества и усиленного насаждения «социалистического земледелия» наиболее ярко проявилось расхождение народного самоназвания «большевик» и ненавидимой фигуры «коммуниста». Это говорит о том, что в ходе Гражданской войны никакая партия не смогла создать устойчивую инфраструктуру в крестьянской среде, которая бы руководилась программными требованиями партийной верхушки. Наоборот, внутрикрестьянское противостояние и отношения деревни и города достаточно легко приобретали нужную партийную окраску.
Большевики и левые эсеры жестко противостояли друг другу в 1918 г. Эсеровская партия также разбилась на группы и направления, которые пытались заново консолидироваться на той или иной платформе. Две небольшие народнические партии — народников-коммунистов и революционных коммунистов — были довольно быстро поглощены РКП(б). Нельзя забывать о значительной переоценке ценностей многими социалистами и революционерами.
Современники и исследователи отмечали близость самоощущений в партиях низов — социалистических и правых, что породило парадоксальное выражение «белое и красное черносотенство»608. Крестьянское сознание с 1917 г. стало практически тотально социалистическим. Но социализм как партийная доктрина и народный социализм как идеал социальной справедливости могли весьма далеко расходиться. Параллельно с победоносным шествием социалистических доктрин начался и возврат населения к религиозной жизни. О социализме как социальной доктрине с симпатией отзывался такой сильный религиозный мыслитель, как епископ Андрей, князь Ухтомский, отрицая социализм как атеистическое учение.
Подобным образом обстояло дело и с анархизмом. В 1917–1918 гг. анархизм завоевал значительные позиции в радикальном революционном движении. Известна знаменитая оккупация особняков анархистскими группами в Москве, пресеченная, с перестрелками, в апреле 1918 г. силами ВЧК. Низовой анархизм был следствием желания сельского сообщества отгородиться ото всех нагрузок, которые традиционно накладывало на деревню государство. Интересно, что в партизанско-повстанческом движении в Гражданскую войну просматривались сходные явления в разных регионах. Так, в угольных регионах Донецкого и Кузнецкого бассейнов родились симпатии к анархизму в широких кругах сельского населения, постепенно оставлявшего сельские занятия. Это вылилось в поддержку Махно в одном случае, в анархистские партизанские формирования Рогова и Лубкова — в другом. Проблемой связей и перекличек в анархистском движении в разных регионах России продуктивно занимался А.А. Штырбул.
Массовый анархизм также не имел выраженно партийного лица. Анархизм в массах воспринимался как выражение свободолюбия, нежелания подчиняться государственному насилию. Анархизм как эмоция выступает неизбежным этапом революционного процесса, если ориентироваться на понимание этого процесса П.А. Сорокиным. Таким образом, эмоция анархизма — воли, нежелания вписываться в социальные институты, как традиционные, так и новые, навязываемые новой властью, во многом мотивировала наиболее активный сегмент молодого крестьянства в разных потоках повстанческого движения.
Крестьяне, востребуя лозунги, аргументацию, уровень образования своих партийных городских знакомых, никогда не были целиком ведомы в политических решениях. Наиболее яркий пример — Тамбовское восстание. Союзы трудового крестьянства не были идентичны эсеровским ячейкам, и движение в целом не руководилось эсеровскими структурами. Сам А.С. Антонов ко времени развития массового движения должен быть назван «бывшим эсером». Он сохранил народнический строй мысли, но уже не руководствовался хоть в какой-то мере партийными установками своей когда-то партии. Большевики любили подчеркивать эсеровскую принадлежность всякого рода заговорщиков и врагов нового строя. Правда в этом то, что многие народнически мыслившие люди оказывались в рядах активных противников большевиков. Но часто они уже не были членами работоспособных эсеровских организаций.
Отрывочная информация о небольшевистских партиях в деревне скорее подтверждает соображение о бесконечной мимикрии, с одной стороны, и «классовых» прочтениях врага — с другой. Так, в Керенске «имеется организация революционных коммунистов из восьми активных членов. Председатель — известный богач, левый с.-р., все остальные, за исключением одного, — анархисты, бывшие левые с.-р. Ведут агитацию, пользуются доверием крестьян и приступают к организации волостных ячеек». Коммунист-богач, анархисты из бывших эсеров указывают на то, что деревня успешно отыгрывала легальные возможности выгодных группировок. Еще одно подобное свидетельство: в Чембарском уезде, по недостоверным, правда, данным, обнаружилась организация левых эсеров и меньшевиков (вместе?). Они пользовались популярностью и выступали под лозунгом Учредительного собрания. Разбрасывались прокламации: «Да здравствует Колчак!» Дезертиры устраивали собрания, на которых также присутствовали дезертиры Сердобского уезда Саратовской губернии. Имелась связь с последними и дезертирами в районе Ртищева, а также сношения с Шильциным и Кудряшовым — главарями восстания 1918 г. По недостоверным сведениям, оружием снабжались от чембарского уездного военкома. Организация выступала под лозунгом: «Да здравствует Колчак и его Учредилка!»609 Опять-таки левые эсеры и меньшевики с «Колчаком и его Учредилкой» вяжутся плохо. Очевидно, речь идет либо о весьма основательно испорченном информационном «телефоне», либо об огульном приписывании эсерства и меньшевизма противникам РКП(б). В селе Ивановка Льговского уезда открылась организация правых эсеров во главе с «офицерами и бывшими полковниками Воротниковым, Петуховым, Гетманским и др.» (7 сентября 1919 г)610. Такое сгущение в одном селе эсеров-полковни-ков вызывает обоснованные сомнения.
На уездном уровне партийная жизнь и борьба были ипостасью местного противостояния или же бытием малодееспособных группок интеллигенции.
Коммунистические же силы в деревне были чрезвычайно малы. 18 мая 1919 г. Калужский губком РКП(б) на расширенном заседании подвел итоги партийной мобилизации. Она прошла с большим успехом во всех уездах губернии. Калужская городская и уездная организации направили на Восточный фронт 100 человек, Козельская — 118, Мосальская — 94, Тарусская — 62, Людиновская — свыше 50 коммунистов. Партийные организации губернии к этому времени послали на Восточный фронт 550 коммунистов. Значительная часть мобилизованных выехала на фронт во второй половине мая 1919 г. «Тихон Ларичев — такова, товарищи читатели, фамилия шкурника, бывшего коммуниста, отказавшегося ехать на фронт и задумавшего еще оправдаться тем, что он в старые времена несколькими комиссиями был освобожден от воинской службы. Запомни же, трус, что для коммуниста нет болезней, если долг требует жертвы!» — клеймила уклониста местная газета. То есть на губернском уровне несколько сотен коммунистов — это максимум, который можно собрать в чрезвычайных обстоятельствах