Он присел на кровать рядом с братом, в халате на голое тело, и скрестил загорелые ноги.
— Расскажи, Дрю. Что происходит? Поймали грабителей?
Он был точно таким, каким был всегда, и Эндрю почувствовал себя незаметно втянутым в эту знакомую атмосферу. В переменчивых впечатлениях детства Нед всегда представал как некая центральная точка «дом», и это ощущение все еще сохранялось. Сейчас, когда он сидел здесь, рядом с ним, на кровати, мысль о том, что Нед мог убить Маурин, казалась дикой. Но это было лишь следствие сентиментальной расслабленности, разве нет? Он не должен попадаться на удочку сантиментов.
Нед дотянулся через него до мятой пачки с сигаретами на столике возле кровати. Он взял ее, смахнув на пол груду открыток с приглашениями, и прикурил две сигареты. Одну он отдал Эндрю.
— Не говори, — сказал он. — Не надо, если слишком измучен. Просто посиди. Или разденься, если хочешь, и ложись в кровать.
— Со мной все нормально, — сказал Эндрю.
— Ты был у копов. Так мать сказала.
— Да.
— Дрю, это не поможет. Бог знает. Но… пойми, такое может случиться с каждым. Чем бы ты ни занимался, как бы ты ни был счастлив, всегда надо держать это в уме. Такое может случиться. В одно мгновение все может пропасть. Вот так и надо смотреть на жизнь, надо быть готовым к этому, не позволив задавить себя, когда такое произойдет.
Мог ли он говорить это, если бы он убил Маурин? Да. Эндрю поднялся. Так стало легче.
— Вроде потери десяти тысяч в Хилахе, — сказал он.
Нед широко улыбнулся. Он не почувствовал иронии брата. Нед не был ядовитым по натуре и не замечал этого в других.
— Точно, — сказал он. — Вроде этого. Стряхивай пепел на пол. Все нормально.
Какое-то время Эндрю стоял, продолжая мусолить сигарету, и внезапно опять осознал: Маурин мертва. Боль, которая появилась вместе с этой мыслью, сделала его жестким даже по отношению к брату.
Он сказал:
— Маурин не была убита взломщиками. Вообще не было никаких взломщиков. Кто-то убил ее и подстроил так, чтобы стало похоже на ограбление.
Он заставил себя посмотреть на Неда. Тот выпятил нижнюю губу и накрыл верхнюю. Это была детская гримаса, из которой он еще не вырос: Нед задумчивый, Нед, сбитый с толку, Нед, сообщающий о своем полном внимании. Нед, почти наверняка застрявший, до тех пор пока не придумает новую ложь.
Но сейчас это не имело значения. Нед был на своей территории. Он бы врал в любом случае.
Эндрю сказал:
— Что ты делал вчера у меня дома?
— У тебя дома? — Нед раскрыл глаза так широко, что они стали почти круглыми. — У тебя дома — я?
— Хочешь сказать, ты там не был?
— Да. Я имею в виду… нет, я там не был.
— Розмари позвонила тебе, не так ли, после ланча с Маурин, после криков в моем офисе?
— Разумеется, Розмари звонила мне.
— И она рассказала тебе, что Маурин собирается дать ее родителям полный отчет о Лас-Вегасе, Хилахе и блондинке?
— Да, конечно, она рассказала.
— И после этого, — сказал Эндрю, не спрашивая, а утверждая, — ты пошел к нам домой, чтобы попытаться отговорить Маурин.
— Но, Дрю… — голос Неда задрожал. — Дрю, ты сумасшедший. Я клянусь…
— Чтоб у меня оторвалась селезенка?
Эндрю достал из кармана бумажный самолетик и расправил его. Он придерживал его большим и указательным пальцами.
— Я нашел это за креслом. Он сделан из проспекта клуба «Книга месяца», который пришел с почтой вчера утром. Когда я отправлялся в офис, он был на кофейном столике. Я мог отдать его копам. Я не отдал, потому что не думаю, что ты убил. Я мог ошибиться. Вот это я и хочу выяснить.
Нед лежал на кровати, голубовато-белый халат сполз с него. Он с изумлением таращился на самолетик. Потом его рот растянулся в глупейшей улыбке.
— Вот здорово, — сказал он. — Прикинь. Сделать этот проклятый самолетик и даже не помнить.
— Уже лучше.
— Но, Дрю, я… я ненавижу врать тебе. Клянусь, я хотел все рассказать тебе, но…
— Когда ты был там?
— Ровно в пять часов. Поговорив с Розмари, я подумал о том, что она мне рассказала, и в конце концов решил, что будет лучше встретиться с Маурин, хоть это и не так важно. Мы ведь собирались пожениться в любом случае. У Розмари есть свои собственные деньги, их более чем достаточно, чтобы как-то перебиваться, пока я не получу свой доход обратно. Она ведь все это тебе объяснила, да?
— Да.
— Так что ты должен понимать. Рассказала бы Маурин Тэтчерам или нет, не имело большого значения, разве что они разочаровались бы во мне. Именно так я все и представлял себе: да, Розмари очень любит своих родителей, ей было бы лучше, если бы я сумел отговорить Маурин.
— Ты сказал Розмари, что собираешься поговорить с Маурин?
— Нет. Я никому не говорил. Я был там в пять, как уже сказал, и позвонил снизу. Никто не ответил. Я решил, что она еще не вернулась. Потом я поднялся. Я помнил, как накануне вы оба психовали из-за той блондинки, и подумал, что если буду болтаться рядом с домом, то, возможно, когда она вернется, она просто меня не впустит. У меня был ключ, который ты дал мне, ты знаешь. Поэтому я вошел и решил ждать в квартире. Я сел на тахту в гостиной и наверняка просидел там минут двадцать. Я чувствовал какое-то беспокойство. Как раз потому, вероятно, я и сделал этот самолетик. Проспект, должно быть, лежал там на столике, и я, наверное… Как бы то ни было, спустя какое-то время все это показалось мне забавным. Розмари сказала, что Маурин пошла прямо домой. Я подумал, может она вернулась и заснула. Дверь в спальню была закрыта. Я открыл ее, вошел и… увидел ее на кровати, мертвую, застреленную из пистолета, лежавшего рядом.
Он подтянул ноги и придвинулся чуть ближе, положив ладонь Эндрю на колено.
— Дрю, необязательно рассказывать, что я почувствовал. Боже мой… лежит там, мертвая. Это был твой пистолет. Тот маленький, немецкой работы, с выгравированной рукояткой. Я был с тобой, когда ты его покупал, помнишь? Я смотрел на нее, а вокруг все было как обычно. Я имею в виду — свет был включен, кругом порядок, как будто она только что все прибрала. Я стоял там и не знал, что делать.
— Значит, это ты подстроил, чтобы все походило на ограбление?
— Да. Именно это я и сделал. Я пооткрывал ящики, разбросал одежду, выдернул подушки из кушетки в гостиной, взял деньги из кошелька, а потом… Дрю, я должен был, чтобы все сделать убедительным. Я снял с нее кольца, то аквамариновое, которое у нее было, и обручальное кольцо. Они у меня. Прямо здесь.
Он спрыгнул с кровати и стал рыться в верхнем ящике шкафа. Он вернулся к Эндрю, держа в руке два кольца.
— Видишь? Я сделал все, что мог. Я даже поцарапал замок на наружной двери и попытался отколупнуть дерево вокруг него. Если бы у меня были подходящие инструменты, я бы раскурочил замок. Помнишь, как ребенком я любил болтаться с колотушкой и связкой ключей? Но у меня ничего с собой не было, и я решил… ну вот, я сделал, что смог. Но копы разбираются. Они могут отличить настоящее от подделки.
Эндрю смотрел на брата, а тот стоял перед ним, наивно-серьезный, и его загорелая рука протягивала аквамариновое и обручальное кольца Маурин.
— А шкатулка с драгоценностями?
— Шкатулка с драгоценностями? — заморгал Нед. — Что за шкатулка?
— Шкатулка Маурин. Она пропала тоже. Что ты сделал с ней?
— Я не брал никакой шкатулки. Я даже не подозревал о ее существовании. Только деньги из кошелька — около одиннадцати долларов — и кольца. Вот они — возьми. Они твои. Я отдам тебе одиннадцать баксов тоже, если хочешь.
Эндрю взял кольца. Правда ли это? А разве могло быть иначе? Разве это не похоже на Неда — Неда очумевшего, Неда, делающего из себя дурака, Неда, пытающегося изворачиваться до тех пор, пока это возможно, — но и только?
Эндрю сказал:
— С чего ты взял, что должен инсценировать ограбление?
— Всякий бы догадался. Гораздо лучше заставить копов поверить, что это взломщики, чем… чем…
— Ты? — предположил Эндрю.
— Я? Почему — я?
— Или Розмари?
— Розмари! — Неда словно громом поразило. — Почему, черт возьми, копы стали бы думать, что Розмари хотела прикончить ее?
— Чтобы не дать рассказать родителям о тебе.
— Когда она уже совершеннолетняя? Когда она располагает собственными деньгами? Когда ей совершенно все равно? Копы не могут быть настолько тупы.
— Тогда зачем?
Нед выглядел растерянным.
— Разве это так важно? Я имею в виду — разве не лучше, чтобы ты не знал?
— Нед, ради Бога.
Нед подобрал смятую пачку из-под сигарет с кровати и пошарил в ней. Она была пуста. Он скомкал ее и бросил на пол.
— В конце концов, это был твой пистолет. И потом, тот образ жизни, который вела Маурин…
— Что ты имеешь в виду?
— О, ты знаешь. Это вовсе не мое дело. Я не женат на ней. И, кроме того, ты был от нее без ума, я так понимаю. Если бы ты не был так от нее без ума, ты бы не потерпел, чтобы она распоряжалась тобой, таскала тебя каждую ночь по этим противным вечеринкам, а большую половину дня делала Бог знает что. Правда, сам посуди, Маурин со всем этим — и ты… Боже, Дрю, я знаю, ты всегда позволял людям играть тобой как простофилей, мать и я, полагаю, тоже приложили руку. Но я думал…
Эндрю смотрел на него ошеломленный.
— Ты хочешь сказать, что устроил этот поддельный грабеж, потому что думал, я убил Маурин?
Нед тут же забеспокоился. Он положил ладони на руки брата. Его лицо выражало собачью преданность и любовь.
— Боже, Дрю, теперь я не думаю так. Клянусь, нет. Но именно тогда, в потрясении от всего этого, когда я увидел ее, лежащую там, рядом с пистолетом, и — и письмо…
— Какое письмо?
— Письмо, которое она написала Розмари, оно лежало там же, на кровати, возле нее, прямо около пистолета.
Он сунул руку в карман халата и вынул бумажку.
— Я взял его. Я подумал, так лучше. Розмари, должно быть, отдала его ей за ланчем. Оно было там же, около нее. Я подобрал его. Я читал и думал… Дрю, я не обвинял тебя. Честно. Ты знаешь это, правда? Я бы не обвинил тебя ни на секунду.