Он держал письмо. Эндрю взял его. Оно было напечатано на машинке на одной стороне листа, судя по дате, примерно два года назад, как раз перед его свадьбой. Внизу он увидел знакомую размашистую, небрежную подпись жены.
В письме говорилось:
«Дорогая Розмари,
Я уверена, что ты не рассчитывала услышать обо мне, и я могу представить, что этот легкий ветерок из прошлого вызовет лишь мелкую рябь на величии учреждения мисс Пратт по образованию дочерей плутократии. Но поскольку ты — моя единственная кузина и такая хорошая подружка, я в самом деле чувствую, что тебе любопытно будет узнать о том, что со мной приключилось. Когда твоя дражайшая мама вышвырнула меня из особняка Тэтчеров, — ты ведь знаешь, что меня вышвырнули вон, не так ли? — я надеюсь, ты ужасно беспокоилась обо мне и представляла себе страшную картину моего сползания на неправильный путь и полного забвения своих корней. Но я довольна, что смогла дать возможность твоей матери успокоиться. Просто поразительно, как может быть доброжелателен Манхэттен к девушке без гроша в кармане, если только она слегка обаятельна и немного сообразительна. Ты должна как-нибудь провести этот эксперимент и узнать, как встречает Большой Город богатую девушку. Я уверена, тебе не о чем беспокоиться, потому что, без сомнения, мисс П. делает чудеса не только с умами своих девочек, но и с их внешностью тоже. И ты будешь просто изумительна в эффектных очках, которые сейчас выпускают, — даже в бифокальных.
Но я отклонилась от темы, не так ли? Дело в том, что я стала моделью и у моих ног теперь настоящая орда привлекательных мужчин. Я могла бы выбирать из целой дюжины, но — дабы успокоить тебя — я в конце концов остановилась на одном. Неужели не заставляет твою грудь вздыматься от гордости за меня весть, что я помолвлена с Эндрю Джорданом, старшим сыном той очень элегантной женщины со всеми ее мужьями (и всеми деньгами), которая произвела такое большое впечатление на твоего отца, помнишь? Он не слишком умен, конечно, и не слишком красив, и, только между нами, я должна сознаться, самую малость занудлив. Но какая разумная женщина поставит романтику прежде надежного брака? Во всяком случае, не твоя мать, которая, как ты знаешь, всегда являлась для меня идеалом и образцом женственности и которая, выйдя замуж за дядю Джима, должна была отречься от себя ради скуки более неразбавленной, нежели может нагнать любой Эндрю Джордан.
Ну, милая, я очень надеюсь, что эта новость принесет тебе много удовольствия, как я и рассчитываю. И еще я надеюсь, между прочим, что это письмо дойдет до тебя. Мое сердце разорвется, если оно не врежется, словно управляемая ракета, в аристократическую академию мисс П., которая так хорошо известна, что, кажется, ни у кого нет правильного адреса. Прощай, Розмари, любимая. Подумай, какой камень упадет с твоей души. Теперь тебе не надо больше беспокоиться ни в финансовом, ни в социальном плане о печальной, маленькой твоей родственнице.
Море поцелуев,
Маурин».
Эндрю читал письмо медленно и тщательно. Он вникал в каждую ядовитую фразу, в каждый обертон больной злобы и зависти. У него было ощущение, будто они просачиваются в него, словно от бумаги исходит какой-то разъедающий пар. Но, вопреки ожиданиям, он не испытал чувства удивления или потрясения, ничего такого, лишь ощущение узнавания.
Он хотел, среди прочего, узнать правду о своем супружестве. И он узнал ее.
— Дрю, — донесся голос Неда. — Когда я понял, что ты не видел письма, я не хотел показывать его тебе. Но… ты ведь спросил, не так ли?
— Я спросил, — сказал Эндрю.
— Вот почему я подстроил ограбление и забрал письмо. Это из-за тебя. Боже мой, если бы копы прочитали письмо… Ты понимаешь?
— Да, — сказал Эндрю. — Понимаю.
Нед держал руку на его плече.
— Не позволяй этому раздавить тебя, Дрю. Это сложно, я знаю, но смотри этому прямо в лицо. Она была маленькой интригующей сучкой. Смирись с этим. Она была сучкой, а теперь кто-то убил ее. Так будет проще. Ты понимаешь? Ее убили, но кого это волнует?
«Кого волнует? — думал Эндрю. — Лейтенанта Муни волнует. Это его работа. Он не слишком умен и не слишком красив… между нами, он самую малость занудлив…»
Он не просто видел эти фразы, он слышал, как их произносит Маурин мягким чистым голосом, который — не так ли? — казался ему голосом белой розы, если бы белая роза могла говорить.
Он сел на край кровати. По-прежнему сжимая письмо, он поднял руки и закрыл лицо.
Глава VIII
Из гостиной послышался шум, какое-то хрюканье и тяжелые удары. В комнату вошел парень в пижаме с черными взъерошенными волосами и сморщенным заспанным лицом.
— Черт, — сказал он, — все болтают всякую чушь. Не дадут поспать приличному человеку.
Он пробрался в ванную и хлопнул дверью. Эндрю отнял руки от лица. Он слышал, как шумит вода в душе.
Потом он обратился к Неду:
— Ты знал, что Маурин так думала обо мне?
— О Боже, Дрю, я не знал, конечно, нет, не знал, но ей почти никогда не удавалось меня одурачить. Может быть, мне следовало бы тебе сказать что-то. Я думал об этом, но ты ее так обожал, и после всех тех лет, когда ты отказывался от ухаживаний за девушками, ты казался таким счастливым и так изменился. Я рассуждал: «Кто я такой, чтобы судить? Может, это то, что ему надо, может, все по-другому, а не так, как я думаю».
Нед знал. Мать знала. Все знали? Билл Стентон? Эдамсы?
Парень в ванной — Кейт? — принялся петь. Громким скрипучим баритоном он заладил: «Плачет девочка в автомате…» Эндрю почувствовал, как разрушительная ярость снова возрастает в нем. Но он поборол ее. Ярость не поможет. А что поможет?
Вы единственный человек в Нью-Йорке, кто ничего не знает о вашей жене.
Разве теперь не было очевидно, что анонимное письмо было написано не его врагом, как он предполагал, но кем-то, кто знал, что собой представляет Маурин? Значит…
— Дрю, мне ужасно жаль. Если б только можно было что-то сделать.
Нед был небрит. В тусклом желтом свете, пробивающемся сквозь штору, его щетина на подбородке казалась золотой. Как только Эндрю взглянул на брата, в нем тотчас поднялась вся старая любовь к нему, заполнив вакуум, оставленный Маурин.
— Ты не ушел и постарался инсценировать ограбление, когда мог бы смыться и остаться ни при чем, спасая свою шкуру. Вот что поразительно, правда?
Неду было неловко.
— Может, это выглядело глупо с моей стороны. Я был так напуган, в совершенном замешательстве, но я решил…
Эндрю встал и схватил брата за плечо.
— Спасибо, — поблагодарил он.
— Да брось ты. Ничего особенного. Важно, как ты. Дрю, ты ведь не собираешься отдавать это письмо копам, да?
Разумеется, он не собирался. Он уже решил окончательно, что с этого дня больше ни под каким видом не будет сотрудничать с лейтенантом Муни.
Он сказал:
— Я не покажу лейтенанту ни письма… ни кольца. О них уже заявлено как о пропавших.
— Тогда… Тогда что ты собираешься сделать с ними?
Эндрю взглянул на обручальное кольцо жены.
— Избавлюсь от них. В унитаз, в канализацию. Все равно.
— Дрю, если только тебе станет легче, я все расскажу им о том, что сделал. Честно.
— Разве от этого мне могло бы стать легче?
— Я думаю, едва ли. Дрю, наверняка копы скоро будут здесь, как тебе кажется? После того, как они побеседуют с матерью, они просто обязаны прийти сюда. Допрашивать мать! Боже мой, она же все напортит, если только дать ей волю. Неужто мать знает что-то? Я имею в виду — что собой представляла Маурин?
— Не думаю.
— Она никогда не любила ее, правда? Маленькая как-ее-там. — У Неда вырвался неуверенный смешок. — Когда копы придут сюда, я буду просто молчать. Я ничего не знаю, ничего не слышал. Ты тоже. Мы ничего не станем делать — просто переждем все это.
Парень в ванной перестал петь. Переждать? Эндрю вспомнил лейтенанта Муни, невозмутимо перегнувшегося через стол. «Случались ли какие-нибудь неприятности между вами и вашей супругой, мистер Джордан?.. Знаете ли вы мистера и миссис Бен Эдамс, мистер Джордан?» Чуть поежившись, Эндрю осознал, что почти наверняка произойдет, если он «переждет все это». Как и прежде, единственное, что ему оставалось делать, это найти правду — уже не ради Маурин, не ради женщины, которая презирая вышла за него замуж и издеваясь жила с ним, но потому, что, пока он не выяснит правду, его будет преследовать смертельная опасность.
Он все еще держал письмо в руке и ощущал пальцами сухую, гладкую структуру бумаги. Это письмо, подобно анонимному, было фактом, чем-то таким, что поможет узнать правду.
Эндрю сказал:
— Оно было рядом с ней на кровати?
— Да. Я же говорил тебе. За ланчем, когда Маурин угрожала все рассказать родителям, Розмари, должно быть, достала его как свое оружие против Маурин. Если ты расскажешь моим родителям о Неде, я расскажу о тебе твоему мужу. Что-то в этом роде. Должно быть, так. А потом каким-то образом Маурин, вероятно, заполучила письмо, как-то выманила у нее.
— А что говорила Розмари, когда ты рассказал ей?
— Я не рассказывал ей. Я вообще никому не сказал ни слова. Черт возьми, Дрю, ты же знаешь, я не стал бы… пока не поговорил бы с тобой.
— Где она живет? Вместе с родителями?
Нед остолбенел.
— Да, но что ты собираешься делать?
— Это письмо принадлежит ей.
— Ты собираешься спросить, откуда оно у Маурин?
— Именно это.
— Но ведь ты не потащишь Розмари…
Дверь из ванной распахнулась. И черноволосый парень, обернутый вокруг талии ярко-красным полотенцем, скакнул на кровать.
— Хай, — приветствовал он. — Прекрасного вам всем утра. Что нового? Что вам сделал плохого этот мир на сей раз? Эй, Недди, как насчет сладенького, маленького, заначенного крошечного глоточка бурбона для Кейта-мальчика?
Эндрю сказал:
— Я пошел, Нед.
— Но после того, как ты поговоришь с ней, приезжай сюда. Дрю, пожалуйста, пока я не буду знать, что она сказала, я не смогу найти себе места.