Все строилось вокруг одного замысла, довольно простого, — заманить сэра Маркуса в комнату с накрытым столом. С помощью тех же загадочных телефонных звонков его пригласили тем вечером в театр «Нью-авеню» и, хотя мы вряд ли сможем это доказать, он полагал, должно быть, что звонили по просьбе мисс Мерлин. По хладнокровной обстоятельности, с которой Игрек организовал доставку ящика в гараж и тела убитого в доки для отправки в Вест-Индию, мы можем судить о характере человека, которого призваны найти.
Конечно, о содержимом ящика рано или поздно все равно узнали бы. Но из-за аварии в порту это случилось совсем быстро. Произойди это позже, Игрек успел бы замести в Ред-Хаусе все следы, что крайне замедлило бы расследование. Однако ему удалось убрать самую важную улику.
— Какую? — с неприкрытым интересом спросил я.
— Машину смерти, — ответил Гаттон. — Хитроумное устройство, вокруг которого были расположены дополнительные приспособления. Не надо ждать подтверждений от коронера или патологоанатома — и так понятно, что сэр Маркус умер от удушья.
— В той комнате с накрытым на двоих столом? — пробормотал я.
— А вы сомневаетесь?
— Нет, — сказал я. — Не сомневаюсь.
— Я запретил что-либо там трогать, — продолжал Гат-тон, — и сейчас намерен отправиться в дом и сделать последнюю попытку раскрыть тайну смерти сэра Маркуса.
— Но одна деталь, — сказал я, — кажется, никак не укладывается в описанную вами схему. Силуэт Баст, изображенный на ящике — том, что сейчас у вас, в Скотланд-Ярде — и статуэтка богини, украденная с моего стола ночью.
Гаттон поднялся и вздохнул.
— Мистер Аддисон, — начал он, — я всегда считал, что именно эти исключения, не вписывающиеся в общую картину дела, эти из ряда вон выбивающиеся детали, являются самыми ценными уликами. Лично меня, как правило, ставят в тупик очевидно простые случаи, в которых глазу не за что зацепиться.
Я усмехнулся.
— В этом плане на тайну «Оритоги» жаловаться грешно, — сказал я. — Как заметил один мой коллега, дело безумно, словно «Алиса в стране чудес»!
Вскоре Гаттон отправился в Ред-Хаус, а я вызвался сопровождать его: мне было чрезвычайно интересно узнать, как именно было совершено убийство сэра Маркуса. Коутс довез нас с Гаттоном до Ред-Хауса и, поскольку я собирался позднее встретиться с Изобель, остался ждать у ворот.
Хотя час был еще очень ранний, у ворот особняка успела собраться довольно большая толпа зевак, привлеченных вниманием прессы к сенсационному преступлению и решивших лично взглянуть на место загадочной трагедии.
Лондон — город любопытствующих. Даже банальнейшее дорожное происшествие привлекает зрителей, а уж дом, в котором, вероятно, произошло убийство, не может не стать центром притяжения для праздношатающихся со всей округи.
Наше прибытие несколько всколыхнуло пеструю толпу зевак на тротуаре. Вопреки всем усилиям охраняющего здание констебля, мужчины, женщины и дети настойчиво осаждали главные ворота и вглядывались в пустой дом, точно ожидая, что в одном из окон вот-вот промелькнет лицо убийцы или призрак жертвы. Перед гаражом также собралось немало любопытных, но стоило нам с Гаттоном направиться по дорожке к дому, как они потянулись в сторону ворот.
— Интересно, — произнес я, — а нет ли среди зевак разыскиваемого нами Игрека? Говорят, убийц неудержимо тянет на место преступления.
— Почему бы и нет? — ответил Гаттон. — Как бы то ни было, в толпу затесались по меньшей мере два детектива из Скотланд-Ярда, так что Игреку не помешает держаться настороже.
Через несколько секунд я опять оказался в прихожей Ред-Хауса, но теперь я ощущал гнетущую атмосферу тайны, что царила здесь. Само безмолвие заброшенного дома будто излучало зло. Конечно, я не сомневался, что сам нагнал на себя страх жуткими мыслями об этом месте; но в то же время чувствовал, что если накануне, когда мы делали одно открытие за другим, я чаще всего испытывал удивление и любопытство, в это утро их сменило нечто более зловещее; я вдруг осознал, что напряженно прислушиваюсь, хотя не было слышно ни звука, и подспудно задаюсь вопросом, какой секрет таится в этом опустелом жилище.
По приказу Гаттона комнату с накрытым для чудовищного ужина столом не тронули, и мы вновь стояли и смотрели на безупречно чистые салфетки и скатерть и сверкающее серебро. Я слушал, как на камине тикают часы и уныло глядел на винную бутылку в ведерке, наполненном вместо льда мутноватой водой. На столе было блюдо с фрукта-ми: персиками, абрикосами, нектаринами; через открытое кем-то окно в дом попали несколько крупных ос, и теперь они с сонным жужжанием летали над блюдом. И наконец, рядом с часами стояла фотография Изобель.
Я безрезультатно оглядывал комнату в поисках следов борьбы, но предмет интереса моего спутника был не столь очевиден. Он опять направил все свое внимание на стену, подоконники и косяк двери.
— А, — неожиданно сообразил я. — Я понял, что вы ищете! Некую связь между комнатой и гаражом?
Гаттон, на коленях исследовавший нижнюю часть дверного полотна, с мрачной усмешкой поднял взгляд.
— Может, и так, — ответил он.
По голосу инспектора я догадался, что его изыскания вновь обернулись провалом. Вскоре, отказавшись от дальнейших поисков, он поднялся на ноги и какое-то время пристально смотрел на нишу за одним из высоких стульев, придвинутых к столу. Мы уже заглядывали в нее, но ничего не обнаружили. Гаттон подошел ближе и отодвинул портьеру, закрывавшую углубление в стене.
Ниша имела около четырех футов в ширину и трех в глубину и не содержала никакой мебели или украшений.
— Вы не находите этот альков довольно любопытным? — спросил он.
Я долго вглядывался внутрь, но ничего особенного не увидел.
— Нет, — сказал я, — разве что идея завесить нишу портьерой не совсем обычна.
— И какой портьерой! — произнес Гаттон, щупая ткань.
Я тоже коснулся материала пальцами и понял, что это необычайно тяжелый бархат. Взглянув вверх, я заметил, что портьера держалась на карнизе. Он был закреплен так высоко, что завеса доходила до самого потолка.
— А кроме самой ткани, — продолжал Гаттон, хитро поглядывая на меня, — вы ничего не замечаете?
— Нет, — признался я.
— Ладно. Возможно, вы помните, что вчера при осмотре комнаты мне пришлось повесить портьеру на спинку стула, который я придвинул сюда специально, чтобы проверить альков.
— Да, так и было, помню, — подтвердил я.
— И вам это не кажется странным? Если вы соблаговолите взглянуть вверх, на крепления, вы заметите, что портьера не укреплена на кольцах. Иными словами, не предполагалось, что ее будут отдергивать. К тому же это цельное полотно, и если бы кому-то пришло в голову зайти в нишу, ему пришлось бы отодвинуть портьеру в сторону и отпустить — и она опять закрыла бы проход за его спиной.
Я внимательнее пригляделся к занавесу и согласился с выводами инспектора, но заметил и еще кое-что.
— Комната одно время освещалась газовым рожком! воскликнул я. — Здесь, под планкой для картин, клапан.
— В большинстве домов в этой местности есть и газ, и электричество, — задумчиво произнес Гаттон.
Но не успел он договорить, как я увидел, что выражение его лица изменилось и он мгновенно внес стул в нишу.
— Придержите портьеру, — скомандовал он.
Встав на стул, он принялся изучать небольшой газовый клапан, замеченный мной. Какое-то время я молча наблюдал за ним.
— Как думаете, что это? — спросил я.
Инспектор посмотрел через плечо.
— Кажется, я обнаружил улику! — ответил он.
Глава 10. РОКОВАЯ УЛИКА
Изобель вошла в комнату и направилась ко мне. Никогда доселе она не казалась мне столь прекрасной — в простом утреннем платье, с восхитительными рыжеватыми солнечными бликами в волосах. Но в ее взгляде по-прежнему жил страх. Поднявшись ей навстречу, я не мог не заметить, что она старается перебороть охватившее ее нервное напряжение.
— Вы переживаете за Эрика? — спросил я после обмена довольно формальными приветствиями, которые, как мне показалось, помогли нам скрыть эмоции. Мне точно, и ей, как я узнал позднее, тоже.
— С каждым днем тучи над ним сгущаются все сильнее, — ответила она, опускаясь на диван рядом со мной.
Тень беды, окутавшая нас, в то мгновение и в самом деле была почти осязаема: на нас словно опустилась тьма египетская, и даже сияние утра не могло развеять ее.
— Когда вы в последний раз видели Каверли?
Изобель устало подняла голову.
— Вчера вечером, и он, по-моему, подозревал, что за ним следят… следит полиция.
Я отметил, что Изобель говорит про Эрика Каверли с некоторой отчужденностью, которую не смог объяснить. Наверное, это было естественно, но я вел себя как глупый слепец, неспособный увидеть борьбу противоречивых чувств, терзающую ее изнутри.
— Он все еще отказывается говорить, что делал в ночь убийства? — спросил я.
— Да, он по необъяснимой причине упорно продолжает молчать, — сказала Изобель.
Глаза ее сделались еще печальнее.
— Но что я действительно не понимаю, так это недавно проявившуюся в нем неприязнь.
— Неприязнь? По отношению к кому?
— Ко мне.
— Но…
— Ох, Джек, я в полной растерянности и совершенно несчастна из-за этого. А как горько он жаловался на полицейскую слежку, установленную за ним! Он осознает, конечно, что коронер ложно истолковал его молчание, но вместо того, чтобы честно рассказать обо всем, он по-настоящему злится, даже оставаясь со мной наедине, и не объясняет причин. Честно говоря, он всем своим видом показывает, что это я виновата в обрушившихся на него несчастьях.
— Должно быть, он сошел с ума, — произнес я. Полагаю, слова мои прозвучали возмущенно, потому что Изо-бель опустила глаза и покраснела.
— Только не думайте, что я виню его, — поспешно добавил я, — но он обязан заговорить — если не ради своего доброго имени, то ради вас. Вы увидитесь с ним сегодня?