— Вижу, он тяжело переживает из-за своего нынешнего увечья. Ошибусь ли я, если предположу, что недавно он запутался в колючей проволоке?
К моему откровенному разочарованию, Мартин лишь порычал что-то в ответ и мрачно покачал головой; Хокинс, как зеркало, повторил его неопределенное покачивание.
— Он сильно покалечился? — не сдавался я.
— Одна царапина глубокая, — ответил Хокинс и бросил извиняющийся взгляд на трактирщика. Неприятный инцидент, казалось, сблизил их. — Та, что на шее. Но он-то над своей внешностью трясется, да, Мартин?
— Точно, — согласился Мартин.
Я взял быка за рога. Я никогда не упускал шансов такого рода, и не столь важно, насколько значимым мог показаться тот или иной эпизод: я не раз убеждался, что именно случайные находки зачастую приводят к искомой сути, к настоящей новости.
— Так выпьем, джентльмены, — сказал я, — скоро ночь, но до десяти есть время пропустить стаканчик виски.
Мои усилия увенчались успехом, потому что, пока Мартин едва ли не с готовностью разливал напиток, у Хокинса развязался язык.
— То был молодой мистер Эдвард Хайнс, сэр, — поведал он торжественным шепотом. — Его отец самый богатый фермер в наших краях, а молодой мистер Эдвард знатный бабник, точно-точно. Уж поверьте, и того не скрывает. Как сюда наведается, тут же выложит, за кем ухлестывает. И горе той, кто ему поддастся. Хорошо хоть моя дочурка в Лондоне, пока этот мистер Эдвард тут толчется, правда-правда.
Трактирщик поставил стаканы на стойку, и Хокинс умолк.
— Ваше здоровье! — сказал я. Потом добавил:
— Так что там наш покалеченный юный друг?
— Да уж, — продолжил Хокинс, — как-то это все смешно, да, Мартин?
Трактирщик зарычал.
— Мистер Эдвард зашел сюда недели три назад, весь из себя такой важный. Сказал, что у него свидание с лондонской дамой, вроде бы та из самого Западного Уингема с ним повидаться приехала. Правда, Мартин?
Мартин подтвердил.
— Он с ней и повидался, — заявил Хокинс, изображая наивного школьника. — И еще через четыре дня повидался. Она ему подарочек сделала — на долгую память. Он нам показал. А после он ее и в третий раз повидал, и…
Хокинс замолк и посмотрел на трактирщика, будто безмолвно просил помочь все мне разъяснить про то третье свидание с загадочной «лондонской дамой».
— Продолжай, расскажи ему, — произнес Мартин. — Он здесь остановился; вроде парень неплохой.
Я искренне обрадовался комплименту, сделанному в самой длинной реплике трактирщика, и отсалютовал ему стаканом.
— Ну ладно, — продолжил Хокинс, — мы не видали его пару вечеров, однако в ту среду…
— В тот четверг, — поправил Мартин.
— Верно говоришь, — согласился Хокинс, — то был четверг. Я как раз днем шел сюда и встретил старшего Хайнса, а он возвращался с Уингемского рынка. То четверг был. Так вот, в тот самый четверг молодой мистер Эдвард явился затемно. Тайком проскользнул. Нас вроде тут трое али четверо сидело, так ведь, Мартин? Точно, был то базарный день. Украдкой он проскользнул, а с лицом сами знаете что, только хуже. Словечка никому не вымолвил, но и мы молчок. Проглотил залпом двойную порцию виски и так же бочком назад. Вот история так история, да, сэр?
И он победоносно взглянул на меня. Честно говоря, я-то чувствовал одно только разочарование. Рассказ о том, как сельский волокита поцапался с местной амазонкой, показался мне гораздо менее захватывающим, чем он виделся моим собеседникам.
— И больше вы ничего о случившемся не знаете? — спросил я.
— Нет, — ответил Мартин, — знаем. Расскажи ему, Хокинс.
— Угу, — вновь вступил в разговор Хокинс, — пускай слушает, раз уж тут живет. Итак, сэр, молодой мистер Эдвард помалкивал о том, что с ним стряслось. Может, и мы бы обо всем скоро позабыли, ежели б в этом трактире полгода назад он сам не попортил жизнь молодому Гарри Адамсу.
— Это почему? — вяло поинтересовался я: разговор начал меня утомлять. Но Хокинс только оживился, его глаза опять озорно заблестели, и он объяснил:
— Молодой Гарри Адамс одно время был по женской части единственным соперником мистера Эдварда, правда-правда. Парень пригожий, с войны возвернулся, угу. Он нынче в Лондоне. Так вот, как-то вечером полгода назад приковылял этот Гарри Адамс сюда, а лицо и шея все в кровище. Упал он прямо на то место, где вы сейчас сидите, и вырубился, правда, Мартин? Нам пришлось послать юного Джима Кордера (в те дни он еще сюда заглядывал) бегом за доктором, что живет аж за Лиуэйз. Ну и ночка тогда выдалась!
— Точно, — согласился Мартин.
— Так же, как и мистер Эдвард, — продолжил рассказчик, — молодой Гарри Адамс не проронил ни слова о том, что с ним произошло. Но когда его увидал мистер Эдвард, всего пластырем заклеенного, захохотал так, что чуть кружки с крючков не посваливались, точно-точно. Ежели б он знал, что и его черед не за горами!
Я опять заинтересовался историей.
— А в случае, хм, мистера Адамса, — сказал я, — вы так и не узнали подробностей?
— Не узнали, — ответил Мартин. — Время вышло, джентльмены.
— Ага, — произнес Хокинс и поднялся. — Время вышло. Ну, доброй ночи, сэр. Доброй ночи, Мартин.
— Доброй ночи.
Хокинс направился к двери и уже был на пороге, когда я вспомнил, о чем хотел спросить раньше, но все откладывал, ожидая удобного момента.
— Вы говорили о подарке или сувенире, который лондонская дама оставила мистеру Хайнсу, — напомнил я. — По-моему, вы упомянули, что он вам его показывал. Меня чрезвычайно увлекла ваша история. Не могу ли поинтересоваться, что это было?
— Угу, конечно, — ответил Хокинс, замерший с винтовкой на плече в тени дверного проема — вид у него, как мне показалось, был весьма устрашающий. — Приносил он подарочек, точно-точно. Все его видали. Всем и каждому похвастался, правда-правда. Ежели б мне такое вручили, я б им точно похваляться так не стал.
— Так что это было?
— Ну, фигурка махонькая… он говорил, что золотая, но я-то смекнул, что из латуни. Страшенная, но он-то собирался ее к часам на цепочку приладить. Доброй ночи, сэр.
Он повернулся и почти ушел, но я окликнул его:
— Что за фигурка?
Из темноты донесся ответ:
— Вроде кошка, сэр.
Я слушал, как его странный смех с каждым шагом становится все тише.
Глава 12. МНЕ СНЯТСЯ ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА
В ту ночь я долго не мог заснуть. Около получаса я простоял у открытого окна, глядя вдаль, туда, где за омытым луной склоном, над кромкой леса бледным призраком высилась башня. Трактирщик сообщил мне, что из окна я смогу увидеть один лишь Фрайарз-Парк, и пока я смотрел на торчащую над кронами постройку, в голове моей кружились тысячи странных мыслей.
Сейчас, когда жители разбрелись по своим раскиданным по деревне домам, необычное ощущение заброшенности, посетившее меня в минуту прибытия сюда, вернулось с удвоенной силой. Ни зверь, ни птица не нарушали тишину. С тех пор, как Мартин прошел мимо моей комнаты и, тяжело топая, поднялся к себе в спальню, не раздалось ни звука, разве что приглушенно тикали напольные часы в коридоре за дверью. Их мерное постукивание, раздающееся среди гробового молчания, плавно вошло в мои раздумья, напомнив о часах на камине в той страшной комнате Ред-Хауса.
Передо мной развернулась обширная панорама, и в чистом деревенском воздухе я с легкостью мог рассмотреть башню Фрайарз-Парка, хотя в действительности поместье было по меньшей мере в двух милях отсюда. Я не мог видеть, где проходит граница между парком и лесом, однако с любопытством вглядывался в пейзаж, и воображение само дорисовывало подробности, скрытые от меня расстоянием.
Я подумал, что завтра придется искать какой-то способ попасть в этот дом среди деревьев. Если честно, то мне так не терпелось проникнуть в тайну в надежде найти нечто новое, способное снять вину с Каверли, что будь час не столь поздним для визита, я бы незамедлительно тем же вечером направился в поместье.
Тем не менее, мое бездействие все же принесло плоды. Я видел человека с глубокими царапинами, а Хокинс поведал мне кое-что особенное о нем. Теперь я стоял у окна и, если можно так выразиться, впитывал в себя уединенность края, и мысли мои в сотый раз вернулись к рассказу егеря о том, что стряслось с двумя сельскими возмутителями спокойствия. Не скрою, последние слова Хокинса, которым он сам не придал никакого значения, оживили во мне надежду, едва теплившуюся в душе, когда я только приехал сюда.
Не исключая, что памятный сувенир в виде «вроде бы кошки» в ходе расследования окажется не уликой, а лишь обманкой, я предпочитал думать, что судьба или проницательный ум инспектора Гаттона послали меня в этот тихий уголок не напрасно, и строил большие планы на «лондонскую даму». Мне и вправду казалось, что существует не одно, а несколько направлений поиска, требующих внимания, то есть больше, чем я надеялся обнаружить за то краткое время, что у меня имелось. Но если не считать намерения наутро первым делом посетить Фрайарз-Парк, я смутно представлял, что следует предпринять дальше.
Решив, что утро вечера мудренее, я вскоре отправился спать. Помню, как задул свечу, оставленную горничной, и вдруг подумал, что луна нынче очень яркая; можно было без особых трудностей читать что-то напечатанное даже не слишком крупным шрифтом.
Я проспал по меньшей мере два часа, но сон мой был беспокоен из-за безумных и причудливых видений. Меня окружали жуткие существа, их становилось все больше, они казались все опаснее, но проснулся я не от этого: кульминацией кошмара, заставившей меня вдруг очнуться в холодном поту, стали два огромных зеленых глаза, неотрывно смотрящих завораживающим, гипнотическим взглядом, злой власти которого я сопротивлялся, собрав в кулак всю силу воли.
Как в тумане, я едва различал тело обладательницы этих невообразимых глаз. Стройное и гибкое, оно напоминало тело то человека, то зверя. На какое-то мгновение оно обретало черты, присущие женщине, но потом ужасные глаза вновь смотрели откуда-то снизу, от самой земли, и я различал силуэт затаившегося хищника. Этот пугающий призрак, казалось, подкрадывался ко мне — ближе и ближе, а когда он приготовился к прыжку, я, как уже упоминал ранее, проснулся и сел на кровати.