Заходит. Я, пытаясь смахнуть остатки слез с безнадежно зареванного лица, протягиваю ему коробку с часами.
— Вот. Это от Ирочки. Нашего Ангела. Ее сын погиб в Белогоровке ровно год назад…
Он крепко-крепко меня обнимает. И на какую-то долю секунды мне снова становится хорошо и спокойно. Но это быстро проходит.
В ту ночь мы с Аидом поссорились впервые и всерьез. Слова, о которых я потом пожалею, которым не место на войне, которые не говорят любимым, острые и безжалостные в своей ничем не прикрытой наготе моей личной правды, будут резать, впиваться и убивать. Ни одно из них я не хочу взять назад. Но в каждом — раскаиваюсь. И наступит апрель, не принеся ничего, кроме очередного витка осознания, что все есть последствия выбора. И эти «здесь и сейчас» я создала еще в далеком 2019 году. Когда позволила другому человеку все за себя решить. И в моей жизни воцарится ее величество Пустота.
Она наваливается всегда неожиданно и в один момент. Хотя потом понимаешь — предпосылки были. Несказанное, невыполненное, подавленное. Перманентный страх, бесконечные слезы. Пропущенные звонки. Потеря кратковременной памяти. Отмененные встречи. Отсутствие физических сил делать простые вещи. Тебе говорят: что твои эмоции на фоне всего, что происходит? Забывая, что лично ты происходящее вовсе не заказывала.
— Привет, вы где? Мы договаривались на 12.00…
— Еду, в пробке.
Вскакиваешь с кровати. Наступаешь в чашку с запахом пустырника. Какой сегодня день? Год? Война уже закончилась? Нет? А жизнь как будто уже да. Вместе с отпущенными на войну силами. С кем та встреча? Какой повод?
В социальных сетях у «родных и близких» — дорогие рестораны, магазины, широкие улицы, цветы в палисадниках, путешествия с детьми. Яркие улыбки, сияющие лица. В их мире нет войны совсем. В сторис «близких друзей» и «поклонниц таланта» — сплетение частей тел, выпученные губы, груди, просекко, сингл молт и яркие дубайские картинки. Война там всего лишь уродливая декорация, подчеркивающая красоту актеров.
В моих — молчаливые крики о помощи. Но до конечных адресатов они не доходят. Плохой интернет.
Энергия — тонкая материя. Она имеет свойство заканчиваться. Деньги — ее эквивалент в материальном мире. Есть энергия — есть деньги. Нет — достаем лапу. Ну или кому что больше нравится.
Оплачиваю с Юристом очень нужные штуки. Из мелочей по 2300 и 8600 набегает 200К. Еще 100 надо отдать за то, без чего все это не будет работать. Еще пять позиций в списке не закрыты. Но у тебя просто нет сил даже скопировать этот список.
— Кать, денег на отрядной карте больше нет. И у меня нет сил. Пустота… полный вакуум.
— Можешь меня забанить. Но я завтра объявлю сбор.
— Не поможет. Не дадут. Это все так тесно сплетено… Мне страшно… Я ничего не могу сделать, даже резервы — уже все. Пус-то-та.
— Бля, Лена! Можешь забанить. Все равно сделаю. Потом рыдать будешь, сейчас надо добыть денег!
Звонит Док.
— Сколько страниц ты написала?
— 20.
— Мало. Я тебе сколько сказал?
— И это сейчас подвиг.
— Если не можешь ты — не может никто. Жопу в горсть!
С момента начала Пути не изменилось абсолютно ничего, кроме тебя. Ты меняешься кардинально и необратимо. Броня покрывает душу, но в стыки все равно прилетает.
— Зачем на канале Снайпера ее стрим? Пусть он говорит!
— Я бы никогда под рассказ о личном не собирала деньги на своего мужчину. Как недостойно!
— Сразу видно, неустроенная у Админа личная жизнь и с друзьями проблемы.
— Что вы тут всякую рефлексию о сумках пишете? Парни воюют, кому там интересно, что вы продавали и покупали!
— Тут скрины из твоего закрытого чата вынесли твои бывшие подружки.
Все переписки реальны. Все комментарии задокументированы. Это лишь малая часть только за пару месяцев.
— Лен, ты же знаешь, мы — со стороны невесты! — Старожилы чата, ставшие за два года ближе самых близких, понимают все мои состояния, как никто другой. — Мы порвем за тебя.
— Котик, ты просто устала, очень устала. Потому что на самом деле ничего не изменилось. Просто ты зашла в тупик. Даешь, но не получаешь.
И я вдруг понимаю, что в основе пустоты лежит усталость. Всегда.
Я собралась тогда. Жопу в горсть. И мы собрали почти полмиллиона на одних только «соточках». Стало чуть легче дышать. Не изменилось (в очередной раз) ничего, кроме меня самой. Взявши гуж…
Я вдруг по-другому посмотрела на женщин на этой войне.
В самом начале мне казалось, что нет никакой другой более священной цели, чем служение идее — сохранить жизнь тому, кто тебе дорог. Путем всепринятия, всепрощения и всепонимания. Но оказалось, что иногда в это уравнение приходится включить неправильный показатель — свою собственную жизнь. А кто позаботится о нас, пока мы заботимся о них? И мне захотелось написать главу для героинь.
Для тех, кто больше отмеренного им ресурсами срока, за его пределами, там, за гранью любых человеческих возможностей, способны собрать жопу в горсть. И делать. Потому что в основе действия лежит Любовь. И никакой выгоды, кроме очевидной — сохранить жизнь тому, кто дорог. Сохранить, не думая, что будет после. Все, что я делаю, в итоге я делаю не только для него, не для них. Я делаю для себя. Просто потому, что не могу иначе. И именно это делание приносит максимальное удовольствие от жизни. Делай не то, что должен. Делай то, что любишь, и ни единого дня своей жизни ты не захочешь обменять на другую судьбу.
Наш путь — это марафон с элементами спринтерского забега. Нам не дадут медалей, не выпишут орден. Наши имена умрут вместе с нами, так и не став частью истории. Которой без нас бы не было. Но только мы одни будем это знать. Возможно, мы даже не все доживем до финала текущей драмы в наших нынешних состояниях и статусах: Бог — большой шутник. Но — Amat Victoria curam. Поэтому жопу в горсть.
Я дописала тогда главу. Проплакалась. Улыбнулась себе в пространство улыбкой счастливого ребенка, совершившего открытие, что мир — прекрасен. Вышла из «Азбуки» и в ручке двери машины обнаружила записку. «Спасибо за улыбку. +7926…»
Но это уже совсем другая история.
Мама, война не место для рефлексии. Она отсекает лишнее с изяществом хирурга-виртуоза.
Кременная, конец
В мае мы с Катей поехали в Кременную последний раз. Тогда мы еще не знали об этом. За это время у меня случилось большое горе — умер мой Фаська, мой любимый 15-летний кот, и я переехала. Боль умножилась. Но появилась свобода маневра. Больше не надо думать, с кем оставить кота и что будет с ним если. У не владеющего ничем и отнять нечего.
На границе встречают Бакс и Белый. Обнимаемся с Сенсеем. Летим в любимый город. Живем в этот раз в Рубежном — Кременную утюжат всеми видами снарядов и там решают, что так будет спокойнее.
У нас традиционно — полтонны гуманитарки. Ляля забита наглухо. Машину оставляем у тети нашего Соловья, пересаживаемся и почти засветло прибываем в Рубежное. Там — коты и наши парни. Фронт готовится праздновать День Победы над фашизмом. Фашизм не менее решительно и отчаянно настроен помешать. Канонада напоминает взлет реактивного самолета: звук непрерывный. Работают все орудия.
Вечером приезжает Аид. Обнять, поцеловать и снова уехать: идет наступление, он должен быть на КНП 24/7.
— Завтра приедете в Кременную. Пройдет 9 мая, потише будет. А утром на полигон вас свозят.
На полигоне светит яркое солнце. Разминка. И можно наконец-то по-взрослому посмотреть, как люди работают.
Подходит какой-то парень.
— Ребят, мы тут сейчас из ПТУРа будем стрелять. Вы бы отошли подальше, вдруг леска оборвется…
Я сигаю в кусты. Трусиха. Как будто кусты защитят от противотанкового снаряда! Катя достает телефон. Наши спутники спокойны и невозмутимы. Я в кустах жалобно попискиваю.
— Не визжать!
Катя наводит телефон на бригаду с «метисом». Даже если леска не рвется, мне кажется, что доли секунды ракета ПТУР летит в обратном направлении. Хотя мы от них далеко и все снаряды — учебные.
— …аааа мама!!! … [непечатное]…
— Ух, как классно!
У нас разные уровни проживания опасности. Я, однажды потеряв точки внутреннего баланса, лишь сейчас обретаю их снова. Она верит в контракт с вечностью.
Уезжаем с полигона в сумерках. Золотой час. Цикады. В вечерних лучах заходящего солнца становятся невидимы глазу изрытая земля, россыпи гильз и огромное количество тубусов от ПТУРов и «шмелей». Поле снова превращается в часть природы, часть мира. Жизнь побеждает, даже если это всего лишь мираж.
По дороге домой нам навстречу из леса выходит девушка. Красиво причесана, накрашена, стильно одета. Голубые джинсы, белые кроссовки почти не запылились. Не глядя на нас, идет и кажется, даже что-то напевает под нос. Поравнялись, улыбается и идет дальше.
Сюрреализм набирает обороты.
Вечером едем в Кременную. Тише не стало. Но зато стало уже все равно. Смотрим фильм, болтаем. Как вдруг совсем рядом со свистом один за другим врезаются в измученную землю два реактивных снаряда.
— А вот теперь пора! — со смехом говорит Аид. Это последнее, что я еще помню. Как раздается звон битого стекла и мы с Катей буквально падем друг на друга в узкий коридор хрущевки.
Картинка резко меняется, и вот уже мы сидим в темной кишке прихожей в полной темноте. Я рыдаю. Катька белая как мел, но спокойная. Только что взрывной волной от «химарей» вынесло пенофлекс. Окна выбило уже давно. Мои зубы отбивают дробь. Умирать не страшно. Умирать не хочется. Так много жизней завязано на мою одну. Но в этот момент я вспоминаю всех, на чью жизнь было завязано еще больше, и это не помешало «градам» и осколкам сделать свое дело.
— Кажется, у меня ПТСР, — накануне этой поездки я звонила Грину, — я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Я разрушаю то, что люблю наравне с жизнью.