— Заеду через полчаса, чаю нальешь?
— Как будто я когда-то тебе чаю не дала…
— Ставь чайник, скоро буду.
Положила трубку и вспомнила про дыню эту, можно же попросить. Но перезванивать было лень. Через полчаса в квартиру сначала залетел на пуфик упоительно пахнущий пакет, потом вошел Грин.
— Дыня… как ты догадался?
— С ума, что ли, сошла? О чем? Персиков твоих просто не было. Чай уже ставь, я буквально минут на сорок. Рассказывай, что там в мире делается…
Включаю голосовые на запись.
— С нами на связи Кавказ! Кавказ, расскажите, как вам пуэр?
— Пуэр нам… э-э-э… ну вот, очень хочется набрать 180, и все офигенно!
Ответ приходит моментально:
«НЕ ГОНИТЕ!!!»
Кавказ осторожно убирает ногу с педали.
Я прячу телефон и устраиваюсь поудобнее в надежде чуть-чуть поспать.
Большая Медведица в небе подмигивает всем, кто в пути. Папа следит за нами.
Миссия выполнена.
Скоро мы будем дома.
Мама, война — это наркотик. Наш личный. Высший сорт.
Дневник памяти 2.0
Где-то на въезде в Тульскую область ссаживаю Кавказа в машину к Валу. Мне надо проехать эти 300 километров одной. Закрыть остатки гештальтов. Оплакать ушедшее, Макса, тех наивных и доверчивых нас, навсегда оставшихся на этой войне, и перейти на новый уровень без хвостов из прошлого, торчащих, как нитки из китайских маек, в разные стороны. Надо свести в своей голове все мосты, переключить стрелки и принять людей на тех местах, которые они действительно отвели мне в своей жизни. А не на тех, которые я себе придумала. И обязательно выпить чай с круассаном в «нашем» месте.
На эту заправку Грин впервые привез меня зимой 2022-го по дороге из Херсона. Чай клюква-розмарин, и когда-то потом, уже одна, я открою для себя самые вкусные в Москве круассаны с миндалем. Два года спустя, в 6 утра, я снова здесь. До дома два часа. Я сижу за дальним столиком и смотрю в окно. За спиной без малого сутки в дороге. Я увидела почти всех, кого хотела, обняла друзей, прокатила Лелика в первый донбасский трип с сотней килограмм всего такого нужного на Бахмутском, Харьковском, Купянском. Старлинки, генераторы, прицелы, одежда, обувь, антидроновые плащи, бензопилы, баллоны, сладкое, теплое, долгожданное, важное.
И да, трип и никак иначе. Поклонники господина Свиридова, отказавшего мне как-то в обслуживании автомобиля в своем «Клубном сервисе» (за мои деньги) и обозвавшего «мухоморной наркоманкой» на основании слова «трип», кругом правы: я играю в войну. Потому что стоит начать относиться к ней серьезно — и расклад на поле резко меняется не в мою пользу. В то, что смертельно опасно и страшно до потери пульса, я могу только играть. Если избежать не получилось.
Вот и сейчас все стало слишком серьезно. И очень страшно. Ставки повысились, и жизнь сдала крапленые карты.
Пятью часами ранее Кавказ напряженно вглядывается в дорогу. Трафик плотный, хотя уже ночь. Но у курортников по-прежнему нет никакой войны.
— Ты не устал?
— Нет, но давай через час тормознем. Дождемся Вала, поспим часок и дальше.
— Ты возвращайся к нему, я дальше сама.
— Нет, Лен, давай мы уже убедимся, что все ок и ты дома.
— Все будет хорошо, обещаю.
Мне нужно остаться одной. Нужно прожить поездку — первую за два года — «не туда». Туда нельзя. Слишком опасно. И пожалуй, уже не нужно. Все запуталось, но я уже вижу кончик, потянув за который развяжешь самые сложные узлы. Просто прежде, чем сделать шаг вперед, нужно оставить позади все тени прошлого. С любовью и благодарностью — за все. Но пока это необходимо осознать, уложить в голове. В пятницу простились с Максом, нашим Соловьем. Война. И меня кроют «вьетнамские флешбэки». Я даю им волю быть. Воспоминания красивыми картинками и знакомыми голосами проходят сквозь меня, растворяются в мутном стекле и исчезают в красивом июльском рассвете, освобождая место чему-то большому. Чему-то настоящему до последней молекулы.
— А что, если они пойдут в наступление, когда я приеду?
— Если они пойдут в наступление, когда ты едешь сюда… я клянусь святым и грешным… я просто их сотру с лица земли вместе с землей.
— Я еду. Тороплюсь.
— Будь аккуратна.
…ночь, гараж в цокольном этаже дома, которого уже нет. За забором работают «грады». Буднично что-то прилетает рядом в ответ. Но нам страшно не поэтому. А потому, что сюрприз — на свой страх и риск. Соловей, Царство ему Небесное, спускается к нам. В руках у него два торта.
— Вот, успели.
— Спасибо огромное! Они чудо.
Телефон разрывается от гневных СМС: «Ты где? Почему не отвечаешь? Ау!! Ты где, блин?! Да что случилось?!»
Пять часов без связи. До 00.00 — три минуты. Зажигаем трясущимися от волнения руками свечи.
— Пошли скорее, пошли. Как раз в 00 выйдем!
Варза и Соловей поднимаются первыми, мы с Катей и тортами — за ними. За нами гуртом выстраиваются аидовские. Кто-то гасит свет.
— С днем рождения тебя! С днем рождения тебя! С днем рождения, наш Командир, с днем рождения тебя!
Он смеется, закрывая лицо руками. Я плачу от радости и потому, что отпускает напряжение. За окном дают салют обе стороны.
…открываю двери в квартиру. Первое, что вижу, — сумасшедшей красоты розы. Алые, белые, смешанные розовые. Розы во фронтовом городе на 8 Марта. Можно забыть все. Их — никогда.
— Мы с Соловьем в Лисик ездили за ними!
— Да, подтверждаю. Еле нашли.
А потом мы начнем терять.
Друзей.
Пацанов.
Надежду.
Рушится связи, в нерушимости которых клялись на крови, мосту через речку Бобровая и капоте L200.
И как в хрустальном шаре, в пространстве вариантов проступит одна из линий будущего в серых размытых тонах. В нем для нас ничего не будет. Будет одна сплошная война, которая из игры превратится в смысл жизни. И начнет убивать все живое. И однажды все, что останется у меня на этой войне, — только слепая, отчаянная, сумасшедшая вера. Что — Amor vincit omnia. Просто мы никогда не знаем, кого она призовет в союзники.
Пью кофе и ем круассан. Все точки расставлены. Главное в жизни — определиться самой.
Когда-то в самом начале я была в одном странном месте, на могиле невинно убиенного инока. Говорили, чудотворное место. И я поехала просить за тех двоих, кто казались важнее целого мира. За них и немного — за себя. Сил, терпения, мудрости принять неизбежное. Место действительно оказалось чудотворным. Я была там совершенно одна по случаю гадкой ноябрьской погоды. И когда подошла и начала формулировать просьбу, вдруг поняла всю ее ошибочность. Неважно, любят ли тебя, кто и как сильно. Ты не можешь почувствовать чувствами другого. Важно лишь, любишь ли ты. И чтобы эта любовь была принята. Это и есть взаимность. Это и есть — любовь. А все остальное — игры невротиков в сильные эмоции. И сейчас, на этой заправке, совершив круг почти в два года и десятки тысяч километров, я вдруг понимаю: непринятая любовь заканчивается практически сразу, потому что это была не любовь. Остаются благодарность, нежность в случаях, когда оба вменяемы, дружба. Остается иногда то, что больше гендерной любви. Об этом не стоит жалеть, за это не стоит цепляться. Мир не перевернулся оттого, что два человека перестали видеть друг друга в своем будущем. Мир просто перевел стрелки, и поезд жизни обоих пошел по другому пути. Иногда параллельно. Иногда пересекаясь в каких-то других точках. Будут другие маршруты, другие станции и перроны, где встретят те, с кем двигаться дальше будет интересно. Любовь, если она уже есть, никуда не исчезает и не проходит. Это не насморк и не сломанная кость. Это состояние. Как слой кожи. Любовь трансформируется и перетекает в новые формы. Она победит все. И в эту секунду перед моими глазами всплывает лицо, глаза под покрасневшими от усталости веками. И насмешливый голос: «Ну как ты тут, Ленусик?» А я смотрю в эти глаза и думаю, что цена личной трусости — время. Но любовь победит и это тоже.
Любовь и война — две стороны одной медали, мама. Аверс и реверс нашего «я».
Август
Катька взяла отпуск. У меня намечался день рождения. Коррективы в изначальные планы были внесены такие, с которыми хрен поспоришь, и вариантов особо не оставалось.
— Ленусик, я уезжаю завтра в командировку. Сестре скажи — остается за главную и на нее возлагается миссия отпраздновать твой день рождения за нас за всех.
Нельзя показывать, как ты расстроена, нельзя показывать, как ты боишься, нельзя. Почти до крови закусываю нижнюю губу, чтобы не заплакать.
— Надолго?
— Пока неизвестно. Буду позванивать. И это. Подарок твой на Газе. Забери заскочи.
Дни сливаются в вереницу дел перед отъездом «надолго». За две недели мы планируем посетить всех наших подопечных от Белгорода до Херсонщины, как вдруг картина снова меняется и наш родной отряд перебрасывают в Курск. Белгород из списка вычеркиваем. Я начинаю паковать и отправлять огромное количество посылок, на сотни тысяч оформлять заказы в пункты выдачи. Катя приезжает за день до выезда. У нас миссия повышенной сложности: упаковать в Лелика все. Мы справляемся, под дождем на парковке поселка запихивая сначала по коробкам: подписать кому, а то всякое может быть, а затем — в багажник. Тетрис для взрослых.
Вечером звонит Грин:
— Собрались? Сестра моя приехала?
— Собрались, приехала.
— Какой у вас маршрут?
— Старобельск, Лисик, Луганск, Антрацит. Потом на юг.
— Нашим позвонила? Сере? Встретят?
— Да.
— Молодец. Держитесь там!
— А вы тут.
— Держимся! Вашими молитвами.
В то лето я их все вспомнила. На всех языках из всех конфессий. Но держалась по-прежнему — за веру.