ся в их недрах, разбитых ФАБами. Позже мы вернемся, но пока просто едем мимо в полном молчании. Даже музыку я выключила.
Дорога дальше ведет через сплошные поля. На Стрелке нас будет встречать незнакомый пока подполковник, друг Сухого. Он договорился, и нас устроят на ночь на берегу, где навсегда в шуме прибоя и шорохе мелкой гальки под двумя парами ног осталось мое сердце. Мы немного опаздываем — была задача успеть затемно. Подполковник звонит, когда до поста остается 50 километров.
— Едете?
— Так точно, товарищ подполковник.
— Жду на посту.
Нога давит газ в пол. Вечереет, ехать еще пару часов, но так хочется поймать золотой час над заливом. Как в первый раз. Столько точек, маячков, якорей, ниточек. Десятки крючков на тонкой леске, вонзившись той зимой в сердце, навсегда привязали меня к этим людям и этому месту. Грин говорит, что меня надо показать психиатру. Но когда я соглашаюсь, вижу в его глазах отражение того же берега. И трех ракушек: «Возьми, маме увезешь. Ты же на море…»
Мы едем и еще не знаем, что здесь время сделало петлю и мы попадем в тот же город, но на какой-то другой линии жизни. Альтернативная реальность. Мы просто зашли.
Подполковник встречает на посту и везет нас в домик у моря. Солнце уже почти село за кромку залива, все багряно-фиолетовое и безумно красивое. Я слушаю Homebase и вытираю слезы счастья. Два места в мире, где я дома, — и это одно из них. Все остальные — лишь временные точки.
Блэкаут полный, чай горячий. Сажусь на детскую горку в саду. Поднимаю глаза и безошибочно нахожу ее.
— Привет, пап.
— Привет, Леночка.
В любом другом месте я бы решила, что сошла с ума, но здесь это нормально. Папа садится рядом.
— Как ты, доченька?
— Я делаю то, что делает меня счастливой, папуль. Разве это плохо? Хотя он считает, что я чокнутая.
— Не считает. Просто боится очень. За тебя. За себя. Что не сможет, не справится. Он же всю жизнь со смертью в карты. А теперь и ты еще тут.
— …
— Не хмыкай. Ты тоже с характером. Будь терпелива. И не приезжай сюда больше одна.
— Почему? Как получилось.
— Так надо. Получится нормально. Но позже.
— Пап… Иногда мне кажется… Словно это ты учил его заботиться обо мне и любить. Словно ты рассказал, как со мной, и выдал ему мануал. Чтобы я не спорила и не вляпалась. И мне кажется, что он так же, как и ты… и как никогда и никто больше…
Отец улыбается. Я никогда не спрашиваю его, как там, на Большой Медведице. В эти редкие и абсолютно нереальные моменты мы ближе, чем были когда бы то ни было. Я знаю, что он знает.
— Пора. Люблю тебя, Леночка.
— И я тебя, пап. Бесконечно.
Катя тихо подходит и садится рядом. Смотрим на звезды.
— Папа приходил?
— Ага.
Люди, которым ничего не надо объяснять, — дар Бога. Награда за безропотно прожитый процесс болезненного онтогенеза.
Распределились по комнатам. Их в домике две. Сделан он как будто из картона, и все в нем — неживое свидетельство того, как люди в страхе убегали, бросив недосушенные купальники, пасту, срок годности которой истек в 2022 году, зубные щетки и две шляпки. Одна явно принадлежала юной девочке, а вторая, возможно, ее бабушке. Снова в моей голове придумывается история о людях, которых, возможно, никогда и не существовало. Катя заходит в мою каморку. В ней две узкие кровати.
— У тебя тут буду тоже, ок?
— Да ради Бога, там просто кровать большая.
— Страшно там. Шкаф какой-то, купальники эти. Вдруг в шкафу привидение или скелет?
— Катя!
— Шучу я. Там пауки. Штук восемь.
Утром проснулись около полвины пятого, быстрый душ и пошли к морю. Но не сложилось. Калитка на замке. В обход не пройти.
— Поехали. На обратном пути заедем.
Едем в Крым. На переходе в Чонгаре уже очередь. Сиваш высох, и обнаженные солончаки играют всеми цветами утреннего солнца, немного слепя глаза. Вдруг откуда-то доносится звук сирены. Очередь начинает двигаться быстрее — пропускают просто по открытому паспорту. У шлагбаума, правда, чуть приходится подождать. Однажды, когда мы были тут зимой, в мосту перед погранпереходом за две ночи появилась огромная дырка от «хаймерса». Но проходим на этот раз без приключений. Даже сирена дает быстрый отбой.
Крым прекрасен, если не обращать внимания на дорогу, которой до трассы М17 почти нет. В магазине Джанкоя покупаем копченые куриные ноги, огурцы, бананы и ароматные персики по какой-то невероятно низкой цене. Это наш провиант на ближайшие 4 часа. После покажутся горы, и мы наконец-то приедем в Ялту. Там — наша подписчица и друг Алена, ее муж и «маленький Будда» Добрюша. Ребенок, выдающий иногда такое, что хочется свозить его в Лхасу и поинтересоваться, точно ли они выбрали правильного далай-ламу. Пять дней в Ялте пролетают как один. Мы даже вышли макнуться в море. За это время приходит известие, что ротация отменяется. И мы решаем ехать в Мариуполь к брату-майору.
Обратный путь «за ленту» напоминает движение Стрелка и Мальчика к Темной башне. Геническ и Стрелка нас просто не пускают. Навигатор отрубается, едем по памяти. От берега заворачивают на посту. Хотя проезд на Стрелку обычно свободный.
— Поехали хоть поедим в тот ресторан, где лучшая в мире карбонара?
Мы были там с Грином в январе. Тогда я еще не знала, что, пока мы ели лучшую в мире пасту, в его голове снова зачитывались диалоги по ролям.
— Я герой не твоего романа.
— Хорошо, как скажешь. Ты прав.
— Нам не надо общаться.
— Конечно.
— Я уеду и не буду звонить. Ты меня забудешь.
— Ты молодец, я бы так все здорово не смогла придумать.
Приезжаем. Ресторана нет. Проезда нет. Мимо проходящая девушка вдруг останавливает нас — сама — и на чудовищном суржике объясняет, что мы не там и как пройти. Будний день. Город словно вымер. Редкие прохожие косятся на нас так, что мы начинаем чувствовать себя словно внутри триллера «Я легенда». В любимом ресторане какой-то стихийный банкет, больше похожий на небогатые домашние поминки. Кормить отказываются. К машине почти бежим. Что-то странное витает в воздухе.
Выезжаем по указателям. На посту долго выспрашивают, кто мы и откуда. Прикидываемся туристками из Ялты. Бронник с шевроном Ловца немного палит, но тут все такие.
На разобранной стволкой заправке два мужика заправляют старый джип. Катя уходит в будку с буквами M и Ж и через минуту открывает дверь машины.
— Ленка, я телефон утопила в сортире!
Я ничего сначала не понимаю. Утопить телефон «за лентой» — катастрофа. Но мы ее не ощущаем. Прикинув бесплодность попыток по спасению, садимся в машину. Мужики с джипом испарились. Мы понимаем, что заправка давно нерабочая. Грудь сдавливает паника. Как они заправляли машину, если колонки нет? Я давлю педаль до упора и вылетаю на дорогу. На часах 16.30.
Город выпускает нас, словно выкинув из матрицы. Мы еще долго будем спрашивать себя, что это было. И после тоже.
В голове — слова отца.
«…но — позже. И вместе…»
Едем в Мариуполь.
Если мы чего-то не знаем о Вселенной, мама, это наши проблемы, а не Вселенной.
Город мертвых
В Марике ждет товарищ майор, брат Кати. Такой же, как мне Вал, но иногда кровное родство только мешает.
— Как у вас тут?
— Тихо, но «Баба-Яга» летает, крыло летает. Ракетную опасность то объявляют, то отменяют.
— А в целом?
— А в целом работы еще очень много. Не все люди одинаково рады.
Едим вкусный рыбный суп, кормят нас на убой. Наливают фронтовые 50 грамм коньяка и укладывают спать. Я так устала, что засыпаю где-то на полпути к кровати.
— Завтра на «Азовсталь» поедем. Посмотрите, как оно там. Хотите?
— Спрашиваешь!
Засыпая, набираю в телефоне: «Мы в Марике. Все хорошо. Завтра — домой».
Две галочки стали синими. Можно засыпать.
Утром едем к заводу. По дороге лежит в руинах частный сектор. Руины, кругом одни руины. Страшные памятники войне. За каждой проломленной крышей и снесенной стеной — чья-то жизнь. В каждом зияющем чернотой окне — чьи-то нерассказанные истории. Около завода гробовая тишина. Кажется, что он отделен от города невидимым звуконепроницаемым стеклом. И вдруг я что-то неявно, но очень отчетливо слышу. Голоса. И вдруг я их увидела. К нам приближаются, протягивая руки, фигуры людей в камуфляже без опознавательных знаков. Там, за чертой, нет ни шевронов, ни различий. Смерть уравняла всех.
У них грязные лица в пороховой копоти и саже и в глазах навеки застыла та обреченность, которая сама по себе есть отсутствие иного выбора. Они говорят с нами, зовут нас шагнуть туда, к ним, за пределы, и увидеть то, что увидели они перед тем, как их глаза навсегда закрылись. Они протягивают к нам руки, и безумно хочется протянуть свою в ответ и шагнуть навстречу. С трудом поворачиваю голову и вижу, что у Кати застывшее лицо и полный расфокус во взгляде: она тоже их видит и слышит. В этой аномальной зоне столько энергии жизни и смерти, что ноги сами несут вглубь. «Азовсталь» и ее обитатели тянут нас как магнитом. Из оцепенения выводит голос майора:
— Давайте я вас сфотографирую у монумента. Пошли назад.
Стряхиваем с себя оцепенение. Стрелок и Мальчик снова увидели портал в другое измерение, ведущий к Темной башне. Но шагнуть туда — и нет пути обратно. Никогда. Впереди два дня пути. Мы вернулись. Портал снова закрылся на какое-то время.
Мама, мы тоже будем за той чертой однажды. И наши истории тоже замолкнут на полуслове. Потому что мир не знает ни одной завершенной повести.
Личка
Уже дома открываю личные сообщения. Папка «Пацаны».
«…вчера наш погиб, снайпер. И второй 300. Вытащить пока не можем. Я туда хочу сам ехать, комбриг не пускает…»