— Остановите его, кто-нибудь!
Ибо следующей жертвой я наметил самого Джона.
Я повременил, чтобы собраться с духом. Все приглушили свой взрывной смех и уставились горящими глазами на меня, требуя продолжения. Настал черед Джона. Гвозди его!
И вот я наедине с моим героем, моей любовью, моим замечательным, добрым, отменным, утонченным другом, и вот я неожиданно хватаю его за руки.
— Джон, ты знал, что я тоже один из величайших в мире гипнотизеров?
— Неужели, малыш? — засмеялся Джон.
— Э-э! — закричали все.
— Да, — сказал я. — Гипнотизер. Величайший в мире. Кто-нибудь, наполните мой стакан.
Джейк Викерс налил мне джину.
— Пей до дна! — завопили все.
— Пью, — сказал я.
«Нет», — прошептал кто-то внутри меня.
Я сжал кисти рук Джона.
— Я собираюсь загипнотизировать тебя. Не бойся!
— Тебе не напугать меня, малыш, — сказал Джон.
— Я собираюсь помочь тебе решить одну проблему.
— Какую же это, малыш?
— Твоя проблема… — Я внимательно посмотрел на его лицо и напряг мозги. — А, вот в чем твоя проблема.
У меня сорвалось с языка, я выпалил:
— Я не боюсь лететь в Лондон, Джон. Я не боюсь. Боишься ты. Ты боишься.
— Чего же я боюсь, Г. У.?
— Ты боишься парома «Дан-Лэри», который ходит ночью по Ирландскому морю по огромным волнам в мрачные шторма. Ты этого боишься, Джон, поэтому говоришь, что я боюсь летать, а на самом деле это ты боишься моря, судов, штормов и длинных ночных рейсов. Так, Джон?
— Ну, раз ты говоришь, малыш, — ответил Джон, натянуто улыбаясь.
— Ты хочешь, чтобы я помог тебе с твоей проблемой, Джон?
— Помоги ему, помоги, — сказали все хором.
— Считай, что тебе помогли. Расслабься, Джон. Расслабься. Не бери в голову. Спи, Джон, тебе уже хочется спать? — бормотал я, и шептал, и возвещал.
— Ну, если ты так говоришь, малыш, — сказал Джон. Его голос не был весел, ну, может, вполовину, глаза бдительны, сжатые мною кисти рук напряжены.
— Стукните его по голове кто-нибудь! — воскликнул Джейк.
— Нет-нет, — засмеялся Джон. — Пусть продолжает. Давай, малыш, гипнотизируй меня.
— Ты уже в трансе, Джон?
— На полпути, сынок.
— Дальше, Джон. Повторяй за мной: «Это не Г. У. боится летать».
— Это не Г. У. боится летать…
— Повторяй: «Это Джон боится треклятого непроглядного ночного моря и тумана на пароме из Дан-Лэри в Фолькстоун!»
— Согласен, малыш, так и есть, так и есть.
— Джон, ты в трансе?
— Глубже, малыш.
— Когда проснешься, ничего не будешь помнить, кроме того, что ты отныне не боишься моря и перестанешь летать самолетом, Джон.
— Я не запомню ничего. — Джон закрыл глаза, но мне было видно, как под веками дергаются его глазные яблоки.
— И через две ночи, подобно Ахаву, ты выйдешь со мной в море.
— Что может сравниться с морем, — пробормотал Джон.
— При счете «десять» ты пробудишься, Джон, в отличной форме, освеженный. Один, два… пять… десять. Просыпайся!
Джон широко раскрыл свои глаза-шары и огляделся по сторонам.
— Боже мой, — воскликнул он, — вот это, я понимаю, глубокий сон. Где я был? Что случилось?
— Ладно, Джон, кончай! — сказал Джейк.
— Джон, Джон, — завопили все наперебой.
Кто-то, довольный, ущипнул меня за руку. Кто-то другой потрепал меня по голове — по голове ученого мужа, идиота.
Джон заказал всем выпивку.
Подергивая плечами, он изучал пустой стакан, затем пристально посмотрел на меня.
— Ты знаешь, малыш, я вот думаю…
— Что?
— Может…
— Да?
— Может, мне поехать с тобой на этом чертовом пароме, а, через две ночи?..
— Джон, Джон! — взревели все.
— Остановитесь! — кричал Джейк, откинувшись на спинку стула, с лицом, расколотым гримасой хохота.
Остановите.
Мое сердце тоже, если угодно.
Как прошел остаток вечера или как он завершился, я не могу припомнить. Кажется, помню, что опять пили, и ощущение безграничной власти над всеми. Я воображал, обожая свои язвительные шуточки, искусное обращение со словами, искрометность своих ответов, что я циркач, комически удерживающий равновесие на проволоке. Я не мог свалиться. Я был само совершенство и восхищение. Я — ужасно милый симпатяга марсианин.
Как обычно, у Джона при себе не оказалось наличных.
Джейк Викерс оплатил счет за всех нас восьмерых. Выходя на затуманенную, залитую дождем улицу, Джейк склонил голову набок, прищурил один глаз и просверлил меня другим.
— Ты, — сказал он, хохоча, — маньяк.
Вы слышите протяжный свист гильотины, рассекающей ночь…
Прямо мне по загривку.
На следующий день я разгуливал без головы, но никто ничего не сказал. Пока не пробило пять вечера, когда Джон неожиданно пришел в мой номер в отеле «Ройял Гиберниан».
Не помню, сел ли Джон после того, как вошел. На нем было кепи и легкое пальто, он расхаживал по комнате, пока мы обсуждали какую-то мелочь, которую нужно было переписать перед моим отплытием в Англию через два дня.
Посреди нашей Ахав-Китовой беседы Джон замолк и сказал почти мимоходом:
— А, да. Тебе придется изменить планы.
— Какие планы, Джон?
— Вся эта дребедень насчет твоего отплытия на пароме в Англию. Ты мне нужен срочно. Верни билет на паром и лети со мной в Лондон в четверг вечером. Всего час лету. Тебе понравится.
— Не могу, — сказал я.
— Хватит, не создавай проблем…
— Ты не понимаешь, Джон. Я до смерти боюсь самолетов.
— Ты мне это говорил, малыш. Теперь пора с этим кончать.
— Может, в будущем, но, пожалуйста, прости меня, Джон. Я не могу лететь с тобой.
— Похоже, ты трусишь, малыш.
— Да! Признаю. Ты всегда это знал. Ничего в этом нового нет. Я самый трусливый трус, каких тебе приходилось видеть.
— Тогда преодолей в себе это. Лети! Сэкономишь целый день.
— Боже, — простонал я, откидываясь на стул. — Я не боюсь провести ночь в море. Паром отходит около десяти вечера. И доходит до английского порта не раньше трех-четырех утра, в безбожное время. Я не буду спать. Меня, возможно, укачает. Тогда я сяду в поезд до Лондона. Он прибывает на вокзал в семь тридцать утра. К восьми пятнадцати я буду в гостинице. К восьми сорока пяти я быстро позавтракаю и побреюсь. К девяти я буду у тебя в гостинице, готовый к работе. Время не теряется. Я буду заниматься Белым Китом, как только ты…
— Ну, хватит, сынок. Ты летишь со мной.
— Нет-нет.
— Нет, летишь, трусливый ублюдок. А если нет…
— То что, что?
— Тебе придется оставаться в Дублине!
— Чего-чего? — взревел я.
— Лишу тебя отпуска. Не видать тебе заключительных недель в Лондоне.
— Это после семи-то месяцев?!
— Именно! Останешься без отпуска.
— Не имеешь права!
— Еще как имею. И это еще не все. Лори, наш секретарь, тоже лишится отпуска. Она застрянет вместе с тобой.
— Не смей так поступать с Лори. Она вкалывает двадцать четыре часа в сутки, по семь дней в неделю вот уже битых шесть месяцев!
— Ее отпуск будет отменен, если ты не полетишь со мной.
— О-о, Джон! Джон, нет!
— Если ты не наберешься храбрости, малыш. Хватит трусить.
Я вскочил:
— Ты что, действительно собираешься так с ней поступить? Из-за меня?
— Вот именно.
— Ну тогда мой тебе ответ будет — нет.
— Что?
— Ты слышал. Лори едет в Лондон. Я еду в Лондон. И мы едем, как нам хочется, покуда это не мешает нашей работе и завершению работы над сценарием. Я еду всю ночь и вовремя прибуду в отель «Кларидж» в пятницу утром. Ты не можешь это ни оспаривать, ни отменять. Я буду там. Я отплываю на пароме. Ты не можешь заставить меня лететь ни на каком распроклятом самолете.
— Что?
— Что слышал, Джон.
— Твое последнее слово?
— Мне — паром, тебе — самолет. Все.
Джон встал на дыбы, натянул невидимую накидку или обернул шарф вокруг шеи, и вихрем вылетел из номера большими шагами, словно Тоска, готовая спрыгнуть со стены замка. Громыхнула дверь.
Я в отчаянии плюхнулся на стул.
— Боже! — вопил я стенкам. — Какой же я недоумок! Что я наделал!
Следующие полтора дня Джон отказывался со мной разговаривать. Мы дошли до того места в сценарии, где отпуск был бы очень кстати, если не совершенно необходим. Мне оставалось дописать страниц сорок, и нам нужна была передышка, но вместо этого мы только дышали друг другу в лицо. Когда я входил в комнату, Джон поворачивался и начинал говорить с другими людьми. В обед или за ужином, разъезжая по Дублину в машине или такси, он смеялся и шутил с Джейком, но ни словом, ни взглядом не обращался ко мне. Меня не существовало. Я был отринутая любовь, навсегда забытая и непрощенная жена. Чудесное супружество окончилось крахом. Мне полагалось возмездие за сеанс гипнотической магии с камнями, скалами и бритвенными лезвиями, хотя я не сразу об этом догадался. Но это не все. Он не хватал и не швырял в меня чем попало. Я просто улетучился. Меня не было в комнате. Если его взгляд скользил по мне, то просто пронизывал, как рентген, и устремлялся в какую-нибудь другую точку. У меня не было даже слабой надежды, что он заговорит обо мне хотя бы в прошедшем времени.
После целого дня такого обращения я отвел Джейка Викерса в сторону в холле отеля «Ройял Гиберниан».
— Джейк, — прошептал я, потому что Джон проходил мимо в обеденный зал с пятью-шестью друзьями. — Что, черт возьми, происходит?
— Что ты имеешь в виду?
— Я здесь существую или нет? Когда Джон снова снизойдет до разговора со мной?
Джейк тихо усмехнулся:
— Это розыгрыш.
— Розыгрыш? — заорал я. — Розыгрыш!
— Не подавай виду.
— Не подавать! — Меня разве что не сорвало на сопрано.
— Не так громко. Если он услышит, что ты не в себе, то этим ты доставишь ему удовольствие. Тогда тебе точно придется худо.
— Мне и так худо. Я не могу это выносить! Он знает, что я отплываю на пароме назло ему?
— Думаю, да. Ты расстроил его розыгрыш, понимаешь?