Дверь тихонько затворилась.
Я вдруг почувствовал, что с ума схожу по Ирландии или по Киту. Не зная точно, по чему именно, я взял такси, которое зигзагами поехало по улицам, забитым десятками тысяч велосипедов. Мы взяли курс на запад вдоль реки Лиффи.
— Как поедем, длинным путем или коротким? — осведомился водитель. — В объезд или напрямик?
— Напрямик...
— Так дороже, — перебил меня таксист. — Длинным — дешевле. Поболтаем! Вы разговариваете? К концу поездки я настолько расслабляюсь, что забываю про чаевые. К тому же я — карта, атлас и путеводитель по Лиффи и окрестностям. Ну так как?
— Длинным.
— Длинным так длинным!
Он ударил по газу, словно нужно было разбудить педаль, сбрил кожу с десятка велосипедистов и помчался, следуя извивам Лиффи, рассекая воздух. И все это только для того, чтобы услышать, как зачихал и сдох мотор, когда до Килкока было уже рукой подать.
Мы заглянули в зияющую могилу давно почившего мотора. Мой шофер поигрывал кувалдой, раздумывая, не добить ли двигатель, чтоб не мучился, потом открыл багажник, извлек оттуда велосипед и протянул мне. Я его не взял, и тот грохнулся наземь.
— Ну что вы, что вы. — Он снова протянул мне велосипед. — Вам совсем недалеко осталось. Вот по этой дороге. — И встряхнул его. — Залезайте.
— Я уже давно...
— Руки вспомнят, седалище привыкнет. Садитесь.
Я сел, глазея на мертвый автомобиль и его беззаботного хозяина.
— Что-то не похоже, что вы расстроены.
— Машины как женщины, надо только узнать, как они заводятся. Катитесь. Под горку. Осторожно. Тормоза на нем еще те.
— Спасибо! — прокричал я, уносимый велосипедом вдаль.
Через десять минут я остановился на гребне подъема и прислушался.
Кто-то насвистывал и напевал «Молли Малоун». На холме, жутко вихляя, крутил педали пожилой человек на велосипеде ничем не лучше моего. На самом верху он свалился и остался лежать рядом с велосипедом.
— Старина, ты уже не тот, каким был раньше! — воскликнул он и пнул ногой шины. — Вот так и валяйся тут, зверюга!
Не обращая на меня внимания, он достал бутылку. Приложился к ней философски, затем подержал вверх дном, чтобы последняя капля скатилась ему на язык.
Наконец я заговорил:
— Похоже, нас обоих постигла та же участь. Что-нибудь случилось?
Старикан уставился на меня:
— Уж не голос ли американца я слышу?
— Да. Могу ли я вам помочь?..
Старик указал на пустую бутылку:
— Помощь бывает разная. Пока я забирался в гору, меня осенило, что ведь нам обоим, мне и этому чертову драндулету, по семьдесят лет.
Тут он слегка ткнул в велосипед.
— Поздравляю.
— С чем? Что дышу? Так это привычка, а не заслуга. Позвольте спросить, чего это вы так на меня таращитесь?
Я отпрянул:
— Э-э... есть ли у вас родственник в доках на таможне?
— А у кого нет? — Хватая ртом воздух, он потянулся к велосипеду. — A-а, минутный отдых, и мы со зверь-машиной уже в пути. Мы не знаем, куда держим путь. Я и Салли — так зовут велосипед, видите ли, — каждый день выбираем дорогу и едем по ней.
Я попытался пошутить:
— А ваша матушка знает, что вы здесь?
Старик словно опешил:
— Странно, что вы об этом заговорили! Да, знает. Ей девяносто пять, знай лежит себе на кушетке! Я сказал: «Мам, я уезжаю на целый день. Оставь виски в покое. Ты же знаешь, что я так и не женился».
— Извините.
— Сначала вы поздравляете меня по случаю моей старости, теперь сожалеете, что я холостяк. Сразу видно, вы не знаете Ирландии. Быть старым и холостым — одно из наших важнейших занятий. Понимаете, мужчина не может жениться без собственности. Вы дожидаетесь, пока ваших родителей призовут на выход, наследуете их собственность и только потом ищете жену. Игра такая, кто кого переживет. А я еще женюсь.
— В семьдесят?!
Старик весь сжался в комок:
— С доброй женой у меня будет двадцать лет хорошей семейной жизни даже в таком преклонном возрасте. Сомневаетесь? — просверлил он меня взглядом.
— Нет.
Старик расслабился:
— Ну ладно. А что вам понадобилось в Ирландии?
Меня вдруг бросило в жар:
— На таможне мне посоветовали пристально присмотреться к этой стране, погрязшей в нищете, стонущей от поповского засилья, вымоченной дождями и утопающей в слякоти, в этой...
— Господи боже! — воскликнул старик. — Да вы писатель!
— Как вы догадались?
Старик фыркнул, жестикулируя:
— Вся страна ими кишит. В Корке писатели ворочают камни, в Киллашандре — бродят по болотам. Помяните мое слово, настанет день, когда на каждое человеческое существо будет приходиться по пять писателей!
— Да, я действительно писатель. Прошло несколько часов, как я сюда прибыл, и мне уже кажется, что солнца не было тыщу лет, а только ливни, холод, блуждание по дорогам. Мой режиссер дожидается меня где-то. Вот бы добраться до этого места. Но я, как говорится, без задних ног.
Старик наклонился ко мне:
— Вам что, уже здесь разонравилось? Свысока смотрите?
— Ну...
Старик отмахнулся:
— Почему бы и нет? Всем нужно смотреть на кого-то свысока. Вы смотрите свысока на ирландцев. Ирландцы — на англичан, а те — на весь мир. В конце концов все потом улаживается. Думаете, меня раздражает выражение вашего лица, на котором написано, что вы приехали проверить наше дыхание и убедиться, что оно кислое, измерить наши тени и убедиться, что они короткие? Нет! Я же и помогу вам раскусить нашу треклятую страну. Идемте туда, где вы сможете стать свидетелем жуткого события, кошмарной сцены. Туда, где встречаются парки и норны. На истинную родину ирландцев... A-а, до чего же вы ее возненавидите! И все же...
— Все же?
— Прежде чем уехать, вы полюбите нас всех. Мы неотразимы. И знаем это. В этом-то и вся беда. Оттого что нам это известно, мы становимся еще невыносимее, а это, в свою очередь, заставляет нас лезть из кожи вон, чтобы стать еще неотразимее. Вот так мы и гоняемся за своим хвостом по всей стране, ничего при этом не выигрывая и ничего не теряя. Вот! Видите ту процессию из безработных, топающих по дороге в дырявых лохмотьях?
— Да.
— Это первый круг ада! А видите тот молодняк на велосипедах со сдутыми шинами и колесами без спиц, крутящий педали босыми ногами под дождем?
— Да.
— Это второй круг ада!
Старик замолчал.
— А там... можете прочесть? Третий круг!
Я прочитал вывеску:
— «У Гебера Финна»... да это же паб!
Старик изобразил удивление:
— Действительно, пожалуй, вы правы. Идемте, я познакомлю вас со своей... семьей.
— Семьей? Вы же говорили, что не женаты!
— Так и есть. И все равно — вперед!
Старик хорошенько стукнул по двери. И мы оказались в баре: сверкающие краны и с десяток встревоженных лиц резко обернувшихся к нам посетителей.
— Ребята, это я, — возвестил старик.
— Майк! Ну ты и напугал нас! — сказал один.
— А мы подумали, может, случилось чего! — сказал второй.
— Может, и случилось, по крайней мере для него. — Майк похлопал меня по локтю. — Что будешь пить, парень?
Я осмотрелся вокруг, хотел сказать «вино», но вместо этого ляпнул:
— Виски, пожалуйста.
— Давай мой «Гиннесс», — сказал Майк. — Теперь познакомимся со всеми. Вот Гебер Финн, он владеет пабом.
Финн протянул мне виски:
— Скорее тем, что от него осталось после того, как его прозакладывали три-четыре раза.
Майк двигался дальше, показывая пальцем:
— Это ОТейвин, у него самые шикарные болота во всем Килкоке, он добывает торф, чтоб не гас огонь в ирландских очагах. Он искусный охотник и рыболов, как в сезон, так и в межсезонье.
ОТейвин кивнул:
— Я браконьерствую. На воде и на суше.
— Вы честный человек, мистер ОТейвин, — сказал я.
— Нет, — сказал ОТейвин. — Как только я найду работу, я покончу с этим.
Майк повел меня дальше:
— Следующий — Кейси, может подковать твоего коня.
— Кузнец, — сказал Кейси.
— Починить спицы твоего велодрына.
— Веломеханик, — сказал Кейси.
— Отрегулировать свечи твоего драндулета.
— Автослесарь, — сказал Кейси.
Майк двинулся дальше:
— А это Келли, наш торфяной учетчик!
— Мистер Келли, вы ведете учет торфа, добытого мистером О’Гейвином на болоте?
Все засмеялись, и Келли сказал:
— Это распространенное туристское заблуждение. Так мы называем беговые дорожки. Я эксперт по скачкам. Я развожу лошадей...
— Он распространяет билеты на тотализаторе! — выкрикнул кто-то.
— Букмекер, — сказал Финн.
— Но «торфяной учетчик» звучит солиднее, не правда ли? — спросил Келли.
— В самом деле! — ответил я.
— А вот Тималти, знаток искусства.
Я пожал ему руку:
— Знаток искусства?
— Я до такой степени насмотрелся на марки, что у меня теперь глаз наметан на живопись, — объяснил Тималти. — Вообще-то я почтмейстер.
— А это Кармайкл, который в прошлом году воцарился на местной телефонной станции.
Кармайкл, вязавший что-то на спицах, откликнулся:
— Моей жене нездоровится, она все никак не поправится. Да поможет ей Бог! Я дежурю здесь, по соседству.
— А теперь скажи нам, сынок, — поинтересовался Финн, — что тебя гложет?
— Кит. И... — сказал я, выдержав паузу, — Ирландия!
— Ирландия?! — вскричали все.
Майк разъяснил:
— Он писатель, увяз в Ирландии и не в состоянии понять ирландцев.
В наступившей тишине кто-то произнес:
— Мы и сами не понимаем!
Раздался хохот. Мистер О’Гейвин наклонился вперед:
— А чего конкретно вы не понимаете?
Майк вмешался, чтобы предотвратить хаос:
— Правильнее сказать — недооценивает. Пребывает в замешательстве. Поэтому я отправляюсь с ним на большую экскурсию по самым жутким местам и горьким истинам. — Он умолк и повернулся ко мне: — Ну вот и познакомились, сынок.
— Майк, вы пропустили одного. — Я кивнул на перегородку в конце бара. — Вы не познакомили с... ним.