Я проворно следовал за ними, чувствуя себя распорядителем на выставке-продаже всякой живности.
Идя впереди меня, огибая угол, мистер Дэвид Снелл-Оркни и компания миновали нищенку, игравшую на арфе. Тут же мой таксист Майк самозабвенно отплясывал ригодон, откалывая буйные коленца под музыку «Порхая над лугом», как будто ему больше делать было нечего. Танцуя, Майк услышал нечто похожее на дуновение теплого ветерка с Гебридов. Не чириканье, не посвист, а что-то вроде воркования и вскриков, которыми вас встречают голуби и попугаи, когда зазвенит дверной колокольчик и вы входите в зоомагазин. Но все-таки Майк что-то расслышал даже за топотом своих башмаков и переборами арфы. И застыл в прыжке.
Мимоходом Дэвид Снелл-Оркни и его пятеро спутников ослепительно улыбнулись Майку и помахали руками.
Майк непроизвольно помахал в ответ, затем спохватился и прижал провинившуюся руку к груди.
— Какого черта я машу? — закричал он, завидев меня. — Разве я их знаю?
— Господь тебя укрепит! — сказал я, когда арфистка ударила по струнам.
Словно на буксире у неисправного новшества — пылесоса, сметающего все на своем пути, Майк и я последовали по улице за компанией.
Теперь уже заработали два органа чувств — нос и уши.
А на следующем углу — Нолан, только что вылетевший из «Четырех провинций», унося ноги от настигавших его неприятностей, столкнулся нос к носу с Дэвидом Снелл-Оркни. Оба качнулись и ухватились друг за друга, чтоб не упасть.
— Добрый день! — сказал Дэвид Снелл-Оркни.
— Кому как! — ответил Нолан и, разинув рот, отпрянул, пропуская мимо весь этот цирк.
В его глазах я видел жгучее желание юркнуть назад и тут же поделиться новостью о жуткой встрече с перьевой метелкой, сиамским котом, бракованным пекинесом и еще тремя заморышами, пострадавшими от недоедания и чрезмерного мытья.
Все шестеро остановились перед пабом, разглядывая вывеску.
«Черт! — подумал я. — Они же сейчас войдут. А что из этого выйдет? Кого предупреждать первым? Их? Или бармена?»
Тут дверь распахнулась и выглянул Финн собственной персоной. Он приехал в город повидаться с кузеном и одним своим присутствием испортил представившийся случай!
— Черт! — сказал Нолан. — Все пропало. Теперь нам рта не дадут раскрыть об этом приключении. Теперь Финн в центре событий, а нам крышка!
Снелл-Оркни и его компания долго глазели на Финна. Но взгляд Финна на них не задержался. Он емотрел поверх, мимо, вдаль.
Однако он их видел, уж я-то знаю. Потому что случилось нечто занятное.
Лицо Финна поблекло.
А затем произошло нечто еще более занятное.
Лицо Финна залила краска.
«Э-э! — подумал я. — Он... краснеет!»
Финн по-прежнему отказывался смотреть на что-либо, кроме как на небо, фонари, дома, но тут Снелл-Оркни пропел:
— Сэр, как пройти к парку Святого Стефана?
— Боже! — сказал Финн и отшатнулся. — Откуда мне знать, куда его девали на этой неделе! — И хлопнул дверью.
Шестерка зашагала дальше, излучая восторг и улыбки. Нолан уже готов был вломиться в паб, как случилось самое худшее.
Невесть откуда наперерез принесло Гэррити, лифтера из отеля «Ройял хайберниен». Запыхавшись от волнения, он вбежал в «Четыре провинции» поделиться новостью.
Когда мы с Ноланом оказались внутри, а следом за нами Тималти, Гэррити уже мешался под ногами у Финна, еще не пришедшего в себя от потрясения.
—- Какое зрелище вы пропустили! — взахлеб рассказывал Гэррити всем сразу. — Ничем не уступит фантастическому кино, что показывают в «Гэйети-синема»!
— Что ты хочешь сказать? — спросил Финн, очухавшись.
— Они ничего не весят! — сказал Гэррити. — Поднимать их в лифте все равно что горсть шелухи в печную трубу запустить! Вы бы слышали: они приехали в Ирландию, чтобы... — он перешел на шепот и напрягся, — совершить нечто...
— Таинственное? — подсказал я.
— Что у них на уме, не ясно, но помяните мои слова: ничего путного из этого не выйдет! Вам приходилось видеть что-нибудь похожее?
— Со дня большого пожара в женском монастыре — нет, — сказал Нолан. — Я...
Но похоже, слово «монастырь» обладало не единственным магическим свойством. Тотчас распахнулись двери, и вошел отец Лири, задом наперед, то есть тылом, приложив ладонь к щеке, словно норны влепили ему под шумок увесистую оплеуху.
При виде его спины все уткнулись носами в стаканы, выжидая, пока священник, все еще глазевший на двери, как на разверстые врата ада, сам приведет себя в чувство выпивкой.
— И двух минут не прошло, — сказал наконец священник, — как мне явилось неописуемое зрелище. Неужели за столько лет нагромождения всевозможных бедствий Ирландия и впрямь свихнулась?
Стакан священника снова наполнили.
— Уж не столкнулись ли вы с пришельцами с Венеры, святой отец?
— Так ты их видел, Финн? — сказал священник.
— Да. У вас какие-то нехорошие предчувствия, ваше святейшество?
— Не то чтобы доброе или недоброе, а скорее эксцентричное и нарочито сумасбродное, Финн, я бы сказал — барокко или рококо, если ты улавливаешь ход моей мысли.
— Точнее не скажешь, сэр.
— Когда их видели в последний раз, куда они направлялись? — спросил я.
— На окраину парка, — сказал священник. — Вам не кажется, что теперь в парке разразится оргия?
— Прошу прощения, святой отец, погода этого не допустит, — сказал Нолан, — но, по-моему, чем торчать тут без толку, лучше б нам их выследить...
— Это противоречит моей этике, — сказал священник.
— Утопающий хватается за что попало, — сказал я, — но если вместо спасательного жилета ему подсунуть этику, то он с ней и утонет.
— Прочь с горы, — сказал священник, — хватит с нас Нагорной проповеди. Куда ты клонишь?
— А клонит он вот куда, святой отец, — запыхтел Нолан. — Такого нашествия благородных сицилийцев здесь никогда не было. Как знать, может, они прямо сейчас посреди парка читают вслух для миссис Мерфи, мисс Клэнси или миссис О’Хэнлан... А спрашивается: что именно они им читают?
— «Балладу Рэдингской тюрьмы»? — предположил Финн.
— Точное попадание! — вознегодовал Нолан, рассерженный тем, что самую суть у него выхватили из-под носа. — Откуда нам знать, может, эти чертики из табакерки только и делают, что сбывают недвижимость на острове Файр-Ай-ленд? Слыхали о таком, святой отец?
— Американские газеты часто попадают на мой стол.
— А помните жуткий ураган сорок шестого года, когда волны накрыли этот самый остров близ Нью-Йорка? Мой дядя, да сохранит Господь его зрение и рассудок, служил там в береговой охране, которая эвакуировала всех жителей острова до единого. Он рассказывал, что это было похлеще, чем показ моделей у Феннел-ли раз в полугодие. И ужаснее, чем съезд баптистов. Десять тысяч человек в спортивных куртках томатно-мандаринного цвета и лимонно-желтых туфлях ринулись в шторм к берегу, нагруженные рулонами портьер и клетками с попугаями. Это была самая суматошная, паническая картина после того, как Иероним Босх написал Ад в назидание потомкам и отложил палитру. Шуточное дело — эвакуировать десять тысяч хлюпиков с серьгами в ушах, хрупких, как венецианское стекло, хлопающих своими коровьими глазищами, несущих пластинки с симфонической музыкой, и не надорвать при этом живот. После этого мой дядюшка запил.
— Расскажи нам еще что-нибудь про ту ночь, — сказал изумленный Килпатрик.
— Черта вам лысого еще! — сказал священник. — Все на улицу! Окружить парк, смотреть в оба! Встречаемся через час на этом месте.
— Вот это другое дело! — вскричал Келли. — Давайте в самом деле разузнаем, что у них на уме!
Двери распахнулись. Все побежали. Я преградил им дорогу и стал давать указания толпе, собравшейся на тротуаре, а священник руководствовался своим компасом:
— Келли, Мерфи, вам обойти парк с севера. Тималти — с юга. Нолан, Кланнери и Гэррити — с востока. Моран, Магуайр и Килпатрик — с запада. Выполняйте!
Но каким-то образом в этой неразберихе Келли и Мерфи на полпути к парку очутились в пабе «Четыре трилистника» и подкрепились перед охотой; Нолан и Моран повстречали на улице жен и вынуждены были искать убежища в «Четырех провинциях», а Магуайр и Килпатрик, проходя мимо кинотеатра на Графтон-стрит, услышали пение Дины Дурбин и составили компанию Дуну, который коротал там день.
И в результате за инопланетянами наблюдали только двое — Гэррити с востока и Тималти с юга. Я присоединился к Тималти, который был так сосредоточен, что отказывался разговаривать.
Проторчав полчаса на леденящем ветру, Гэррити притопал к нам и возопил:
— Чем эти недоумки занимаются? Просто стоят себе посреди парка. Полдня стоят как вкопанные. А у меня пальцы на ногах замерзли. Я сбегаю в отель, отогреюсь и тотчас вернусь — стоять на страже с тобой, Тим, и с тобой, янки!
— Можешь не спешить, — произнес Тималти нездешним, печальным, блуждающим, философическим голосом, когда тот скрылся из виду.
Не обращая на меня внимания, Тималти вошел в парк и просидел целый час, наблюдая за шестеркой типов, которые так и не сдвинулись с места. Всякий, кто увидел бы его бегающие глаза и перекошенный трагической гримасой рот, догадался бы, что это ирландский собрат Канта или Шопенгауэра и что он начитался поэзии или пал духом, вспомнив какую-то песню. Когда наконец час прошел, Тималти собрал разбредшиеся мысли, словно горсть холодной гальки, повернулся и пошел к выходу, в мою сторону. А Гэррити тем временем прибежал топать ногами и размахивать руками. Но прежде чем он смог обрушить на нас распиравшие его вопросы, Тималти кивнул на парк и сказал:
— Посиди. Посмотри. Подумай. Потом сам все расскажешь мне.
Когда я вошел в «Четыре провинции» и позвал за собой Тималти, вид у всех был виноватый. Священник все еще бегал по своим делам по городу, остальные же побродили для успокоения совести вокруг парка и вернулись, обескураженные, в штаб разведки.
— Тималти! — закричали они. — Янки! Рассказывайте! Как там?