Джон посмотрел в окно. По зеленому полю семенила охотничья собака. Джон вдруг привстал, словно испытал при виде ее вдохновение.
— Том, мне только что пришла в голову сногсшибательная мысль. Послушай, ты же хочешь привезти с собой Лизу? Тогда завтра же запихни ее в самолет, лети в Шеннон... Шеннон, Том... и я приеду туда и привезу вас в Килкок. И вот что, Том, после того как ты побудешь здесь неделю, мы тебе устроим охотничью свадьбу!
Я услышал, как голос в трубке спросил: «Что?»
— Разве ты никогда не слышал про охотничью свадьбу, Том? — прокричал Джон в избытке чувств.
Он встал в полный рост, поставив одну ногу на стул, и склонился к окну, чтобы убедиться, что пес все еще бежит по полю.
— Том, для такого мужчины, как ты, и такой женщины, как Лиза, лучшей свадьбы не придумаешь. Она же ездит верхом. И хорошо держится в седле, насколько я помню. Тогда представь, Том, как все это будет. Ведь вы все равно собираетесь пожениться. Так почему бы вам, двум язычникам, не сделать это в католической Ирландии? Прямо в моем доме...
Он бросил взгляд на Рики.
— В нашем доме. Мы позовем всех приличных лошадей и охотников, какие есть на девяносто миль вокруг, самых милых кобельков и сучек, каких тебе только доводилось видеть, Том. Все будут в красных охотничьих рединготах — ты только подумай, какой цвет, — а женщины в черных костюмах в обтяжку, а после венчания ты, Лиза и я отправимся добывать самую прекрасную лисицу на свете. Ну, что скажешь? Лиза с тобой? Передай ей трубку!
Молчание.
— Лиза? Лиза, у тебя бодрый голосок. Лиза, поговори с этим недоумком! Никаких возражений! Жду вас послезавтра на охотничью свадьбу!
Скажи Тому — если позвонит, я откажусь принять звонок за свой счет. Благослови тебя Господь, Лиза!
Джон повесил трубку. Он посмотрел на меня с довольной обезьяньей ухмылкой:
— Боже мой! Что я натворил! Вы слышали? Малыш, выручишь?
— Джон, а как быть с Моби Диком?
— Ну, с Китом ничего не случится. Представляю, как у приходского священника глаза полезут на лоб. И какой переполох начнется в пабах, когда они узнают!
— А я представляю, как перережу себе глотку в ванне.
С этими словами Рики направилась к двери. Обычно в подобных случаях она уходила скакать верхом или залезала по самые уши в ванну. Рядом с таким сгустком энергии, как Джон, ей приходилось делать это по меньшей мере дважды в неделю.
— Прощай, чертов муж. Прощай, жестокий мир.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Не дожидаясь, пока из гигантской ванной послышится рев воды, Джон схватил меня за колено.
— Боже праведный! И так каждый раз! — закричал он. — Видел когда-нибудь охотничью свадьбу?
— Боюсь, нет.
— Ах, какая красота! Черт! Не описать!
Я посмотрел на дверь, за которой исчезла Рики:
— Том и Лиза вот так прямо возьмут и приедут?
— Они легки на подъем.
— Значит, мы их увидим на этой неделе?
— Мы поедем в Шеннон и привезем их сюда, малыш.
— Джон, я думал, мне нужно переписывать эпизод с золотым дублоном на мачте.
— К черту. Нам обоим нужно пару дней отдохнуть. Рики!
Рики возникла в дверях с лицом цвета снега и сирени. Она ждала вызова, зная, что таковой последует.
— Рики, — сказал Джон, улыбаясь ей, как одному из своих детей. — Черт возьми, послушай. Вот мой план!
Переругиваясь, Том и Лиза вышли из самолета. Они бранились в самолете, стоя в дверях. Они скандалили, выходя из двери. Они орали друг на друга на верхней площадке трапа. Они кричали, спускаясь по ступеням.
Мы с Джоном смотрели вверх, разинув рты. Я был рад, что Рики уехала до ужина куда-то за покупками.
— Том! — закричал Джон. — Лиза!
Не дойдя до половины трапа, Лиза, неистовствуя, повернулась и побежала обратно. Она возвращается в Штаты, и немедленно! Летчик, выходивший из самолета, сказал ей, что это маловероятно, так как самолет не улетает прямо сейчас. Почему? — вопросила она. Том уже стоял рядом и вопил пилоту, что нужно развернуть этот чертов самолет и увезти эту истеричку обратно. Он готов переплатить вдвое, втрое, а если удастся гробануться по пути, тоже хорошо.
Джон присел на ступеньки трапа и слушал все это, закрыв глаза, мотая головой и покатываясь со смеху.
Услышав смех, Том подошел к поручням и посмотрел вниз.
— Боже мой, Джон!
Джон поднялся по трапу, обнял и расцеловал Лизу. Помогло. Наконец мы провели их через таможню, усадили в «Ягуар» и покатили по необъятному зеленому ломберному столу Ирландии.
— Какая красота! — восклицала Лиза, глядя на проносящиеся мимо холмы.
— Какая погода! — восхищался Том.
— Не обманывайся, — предупредил Джон. — Вид отличный, но дождь идет двенадцать дней из десяти. Вскоре ты перейдешь на виски, как я!
— Неужели? — рассмеялся Том, и я вместе с ним, взглянув на него.
Предо мной возник давно знакомый голливудский образ: сухопарый, жилистый, упругий как хлыст мужчина — результат изнуряющей верховой езды, ежедневных занятий теннисом, плаванием, парусным спортом и альпинизмом. Ему было пятьдесят три. Густой ежик серо-стальных волос. Ни единой морщины на лице, жесткий загар, красиво очерченный подбородок. Зубы сверкают, и все на своих местах. Ястребиный нос в любую непогоду, при любых обстоятельствах всегда по ветру. Кристально чистые, неугасимо горящие голубые глаза. В нем жил никогда не затухающий юношеский огонь. Том ни за что не позволил бы ему иссякнуть. И не родился еще мужчина, способный подчинить Тома своей воле. Как, впрочем, и женщина, которой удалось бы подавить его своей плотью. Не бывало такого, и теперь не будет. Том был сам себе и конь, и седло. Он был сам себе наездник и управлял собою с мужественной красотой. По тому, как Лиза держалась за руку Тома, я понял, что она принимает его гневно и радостно, какой он есть — целеустремленный, странствующий по всему свету, делающий то, что ему заблагорассудится, не спрашивая разрешения и не прося прощения. Если какой-нибудь женщине вздумается направлять его на путь истинный, он просто рассмеется ей в лицо и пойдет своей дорогой. Сегодня он решил съездить в Ирландию. А завтра он может очутиться с Ага-ханом в Париже, на следующий день — в Риме, но Лиза будет с ним. И так будет продолжаться до того дня, когда много лет спустя он свалится с горы, с лошади или с какой-нибудь женщины и умрет, оскалив зубы, у подножия горы, ног лошади или женщины. Он был всем, чем хотел бы стать любой мужчина, если бы не занимался самообманом; всем, чем Джон хотел быть и не смог стать; он был сумасбродным, бесшабашным, идеалом для подобных мне, любующихся со стороны, рожденных и взращенных в лености, рефлексии, предчувствиях и безволии.
— Мистер Харлей, — спросил я, не в силах удержаться, — зачем вы приехали в Ирландию?
— Меня зовут Том. И... Джон повелел, чтобы я приехал. Когда Джон приказывает, я повинуюсь! — засмеялся Том.
— Вот именно! — сказал Джон.
— Это ты позвонил ему, помнишь, Том? — ткнула его в руку Лиза.
— Ну, позвонил. — Том нисколько не был озадачен. — Я подумал, мы так давно не виделись. А годы идут. Вот я и поднял трубку и позвонил этому сукину сыну, а он говорит: «Том, приезжай! И мы проведем вместе бурную недельку, а потом разъедемся еще года на два». Вот так у нас с Джоном повелось. Когда вместе, очень здорово, а врозь — никаких сожалений! А эта охотничья свадьба?..
— Не спрашивайте меня, — сказал я. — Я в полном неведении.
— Лиза была не в восторге от этого, — признался Том.
— Не может быть! — закричал Джон, оборачиваясь, чтобы просверлить ее взглядом.
— Чепуха, — сказала Лиза. — Я привезла с собой свой охотничий гардероб из Западной
Виргинии. Он упакован. Я счастлива! Охотничья свадьба — подумать только!
— Я только об этом и думаю, — сказал Джон, управляя машиной. — И если вы меня знаете, с таким же успехом это могли быть охотничьи похороны!
— Джону бы это понравилось! — сказал Том, обращаясь ко мне, словно Джона здесь вовсе не было, словно это не он вез нас по нескончаемой зелени. — Потом он пришел бы на нашу панихиду, напился бы и, рыдая, рассказывал о том, как у нас все было здорово. Вы замечали, что все происходит так, как ему удобно? Для него люди рождаются, живут и умирают, чтобы он мог закрывать им веки монетами и оплакивать их. Есть на свете что-нибудь такое, что не было бы Джону удобно или от чего он не получал бы удовольствия? Только одно, — добавил Том, выдержав паузу.
Джон сделал вид, что не слышит.
— И что же это? — спросил я.
— Оставаться в одиночестве. — Том вдруг посерьезнел. — Джон не любит оставаться один. Никогда не оставляйте Джона одного. Запомните это: ни при каких обстоятельствах. — Том посмотрел на меня проницательными, ясными светло-голубыми глазами. — Однажды Джон сказал мне: «Том, самое одинокое время — когда заканчиваешь работу и начинаешь ужинать. Это час безысходности, какая бывает в три часа утра долгой-долгой ночью. Вот тогда человеку и нужны друзья».
— Я говорил тебе такое? — сказал Джон с притворным удивлением.
Том кивнул:
— В прошлом году я получил от тебя письмо. Наверное, ты писал его днем, часов в пять. Создавалось впечатление, что ты одинок. Поэтому я названиваю тебе время от времени. Ревнуешь, Лиза?
— Пожалуй, да, — сказала Лиза.
Том пристально на нее посмотрел.
— Нет, — сказала Лиза. — Не ревную.
Том похлопал ее по ноге:
— Молодец! — Он кивнул Джону: — Не провести ли нам ходовые испытания?
— Проведем!
Остаток пути в Килкок мы промчались со скоростью восемьдесят миль в час. Лиза частенько жмурилась. Том не жмурился вовсе, любуясь зеленой Ирландией.
Я проехал большую часть пути с закрытыми глазами.
С охотничьей свадьбой возникли трудности. Неожиданно выяснилось, что в Ирландии таковые давно не проводились. Насколько давно, мы так и не узнали.
Вторая, и самая большая, трудность была связана с церковью.
Ни один уважающий себя священник не собирался скреплять узами брака похоть двух голливудских звезд, несмотря на то что Лиза Хелм была уроженкой Бостона и вообще исключительно изысканной дамой. Зато Том Харлей — конник, который резался до упаду в теннис с Даррилом Зануком и консультировал Ага-хана в вопросах осеменения чистокровных лошадей, — успел отметиться во всех пунктах ада. Церковь и слышать об этом не хотела. К тому же (Джон даже не поинтересовался) ни Том, несмотря на ирландское происхождение, ни Лиза не были католиками.