— Вы же вон какая большая! Не плачьте! Вон посмотрите, что у меня есть?! Вот какая красивая!
Детская ручонка протягивала ей небольшой тряпичный ком. Грязновато-серая, она совсем не умещалась в ладошке.
— Откройте, — настойчиво просил голосок. — Я на дороге нашла! Сама! Она красивая, хорошая!
Видя, что Фекла не откликается, девочка сама приподняла конец тряпки и … окрестности прорезал пронизывающий женский визг.
— А-а-а-а-а-а-а! — верещала женщина, пытаясь отползти от девочки. — А-а-а-а-а-а-а!
На детской ладошке, закутавшись в рванину, ворочался птенец… Он пытался перевернуться с одного бока на другой. Помогая себе одним крылом, он неуклюже дрыгал лапками… Сам он весь был какой-то нахохлившийся, перышки растопырены в разные стороны. Кое-где просвечивала бледная кожица и какие-то нити.
— Не кричи! — совершенно не испугавшись крика, проговорила девочка. — Что кричишь, как дура! Он никого не укусит… Это просто птенец так болеет…
Она осторожно перевернула его брюшком вверх. Птаха легла на растопыренные крылья и вытянула лапки вдоль тела. Только клювик ее непрестанно открывался и закрывался, открывался и закрывался. Тоненькие пальчики гладили осторожно брюшко, нежно касаясь выпяченных поверх перьев переплетенных корешков. Изнутри даже крылышки были больше похожи на крылья летучей мыши, так сходно переплетались на них древесные плети.
— Болеет маленький, — шептала девочка, оставаясь на корточках. — Что ты клювик разеваешь? Больно тебе что-ли? Ничего, скоро мы тебя вылечим! У нас и врач есть…
— Что ты орешь! — наконец, до горки добежали люди. — Ребенка напугаешь! Вон он весь скрючился!
— Не кричите на нее! — вклинился кто-то другой. — У нее же горе. Дочка утонула…
— А у нас, что все живы и здоровы?! — буркнул в ответ первый голос. — У меня вон муж пропал на заставе. У Агнешки лейтенантика убили… Нам что легче что-ли? А?
Непонимающе смотря на сбежавшихся людей, Фекла только пыталась отползти дальше. Ее спина уперлась в густой орешник, а сбитые башмаки продолжали ковырять землю.
— У! — издавало она мычащие звуки, с ужасом смотря на девочку. — У-у-у-у!
— Совсем с ума сошла тетка, — пробормотал кто-то рядом с ней. — Вот что проклятая война делает!
Не обращая ни на кого внимания девочка вновь закутала свое птенчика.
— Вот ты где кроха, — ее ухватили сильные руки и крепко поцеловали в головку. — Я сильно испугалась за тебя! Зачем ты к ней подходила?
— Она же плакала, — печально проговорила та, крепко обнимая Агнешку, заменившую ей мать. — И ей было одиноко… Мне стало ее жалко. Я ей своего птенчика показала!
— Хм, — недоуменно приподняла брови Агнешка. — А где ты его нашла?
— Да, вон там на тропе, около двух такенных кривых березок, — пробурчала недовольно девчушка, махнув рукой куда-то назад. — Там еще много таких птенчиков было. Целая куча! И большие и маленькие! — она устроилась поудобнее на руках у женщины. — А ты никому не скажешь? Нет?! Никому-никому? — она перешла на шепот. — Там еще был волк! Настоящий волк! Представляешь?! Такой большой. Весь в корешках, словно в сетке… Я его испугалась… Сильно — пресильно!
После этих слов Агнешка чмокнула еще снова в макушку и, легко хлопнув по попе, отослала играть с остальными детишками. Затем, не показывая своей обеспокоенности, она медленно пошла в ту сторону, откуда они и пришли.
— Где же это? — бормотала она, переступая через очередную лужу. — Вот неугомонный ребенок! Все дети, как дети! А эта егоза носиться, как неугомонная!
От лагеря она отошла почти на километр.
— Напутала похоже, маленькая врунья, — засмеялась она, чувствуя, что такого места просто не существует. — Подожди-ка, подожди-ка… Так… Кажется, вот они красотки! — перед ее глазами показались переплетенные друг с другом березы. — Смотри-ка, не обманула…
Она нежно коснулась белоснежных стволов.
— Мои хорошие, — шептала она, обнимая их. — Никто вас здесь не видит… Ну и хорошо…
Вдруг нога ее подвернулась и она кубарем полетела вниз. К счастью, ничего кроме старых, пахнувших землей листьев, ей не встретилось.
— А это еще что такое? — снимая с волос ветки, невольно проговорила она. — Неужто здесь?
Подвернувшаяся нога вынесла ее точно в то самое место, про которое и говорила девочка. Все дно оврага, куда ее и угораздило залететь, было покрыто ползающим, шевелящимся ковром.
— Матка боска! — вырвалось у молодой женщины, с ошарашенным видом глядевшим на трепыхающуюся живность. — Вот… это … как же может…
Хрясть! Он сделала неосторожный шаг назад и что-то раздавила. Хрясть!
— О! — вскрикнула она, приподнимая ногу. — Что это?
Десятки каких-то птиц, больших, небольших и совсем крошечных, в беспорядке лежали на земле. Стуча расправленными крыльями, они с жалобным видом открывали клювики и пытались издать какие-то звуки.
— Матка боска! — вновь с придыханием произнесла Агнешка. — Да что здесь такое твориться?
Птицы были словно чем-то обвязаны… Веревками, прутами?! Она присела на корточки, каждую секунду готовясь вскочить и убежать. Тонкие длинные пальцы, осторожно, с какой-то брезгливостью ухватили одного птенца за крыло.
— Точно, какие-то ниточки, — прошептала она, внимательно всматриваясь в птицу. — Ужас! Как паяцы! Нет, это же корневая система…
Она тихонько поддела ногтем кусочек выступающего корешка и от крыла отвалился целый корневой пучок.
— Но они же живые! — Агнешка смотрела на болтавшийся пушистый пучок, начало которого терялось где-то в брюшке птицы.
Тушка упала и, трепыхаясь, птица поползла куда-то в сторону осыпавшегося склона. Удивительно, но и все остальные птицы тоже ползли именно туда.
— Мне это сниться, — она ущипнула себя за руку, ощущая полную нереальность происходящего. — Мне это точно сниться… Какие-то уродцы! Дыра! Ай!
Из темноты ямы что-то сверкнуло! Казалось, словно кто-то зеркальцем мигнул, подавая знак…
Возле провала, над которым почти полностью скрывая его нависли мощные корни, образовался настоящий живой, мохнатый ковер. Подергивание крыльев, приподнятые перышки, нахохлившиеся хохолки — все это создавало полную иллюзию роскошного, с высоким мягким ворсом, ковра.
— Полный бред, — качая головой, шептала она и все равно делала шаг вперед. — Такого не может быть…
Словно диковинный зверь дыра, подмигивала ей нависшими мохнатыми корнями, и продолжала поглощать птиц. Уродливые, с противным писком, они взбирались друг на друга, кусались, царапались… Кто-то падал… Кого-то топтали…
Женщина в нерешительности стояла совсем рядом с провалом. Солнце терялось где-то там высоко в небе. Из-за нависших деревьев его лучей было практически не видно. Оттого отверстие казалось еще более зловещим, темным и от этого более притягательным… Она сделал неуверенный шаг вперед, потом еще один… Все равно было не видно, а что там внутри… Вот Агнешка оказалась у самого провала. Осталось только протянуть руку и освободить вход от всякой травы и кореньев.
Узкая ладонь со свежими царапинами осторожно потянулась вперед. На самом видном месте свисал крупный с многочисленными отростками корень. Это был целый патриарх! Она с усилием отогнула его в сторону и зацепила за какой-то камень, освободив почти половину хода. Осталась какая-то мелочь…
— Сейчас, посмотрим, — она от волнения кусала свои губы. — Что же там такое?
В этот момент страх почти отпустил ее. На первое место выступило любопытство — настоящее, съедающее изнутри, толкающее на самые необдуманные поступки. Пока пальцы касались невесомых кореньев, ее воображения рисовало удивительные картины того, что могло скрываться в яме.
36
Солнце уже давно висело высоко над крышами домов, щедро поливая лучами выгоревшую солому. Абай, высунувшись из-за дверного проема, огляделся. Никого!
— Полз что-ли кто…, — пробубнил он про себя, внимательнее вглядываясь в заросший высокой травой огород. — Показалось.
Убрав лицо от в тень, якут устроился по-удобнее и продолжил наблюдать за окрестностями.
В доме в это время было прохладно. Легкий ветерок гулял по комнатам, приятно охлаждая вспотевшее тело и даря желанную свежесть.
— Эй, наука, — окликнул копошившегося в углу врача старшина. — Тебя то зачем взяли? Или и это военная тайна?!
Капитан молчал, словно давая свое разрешение на ответ. Его в этот момент вообще больше занимала карта. Смирнов, разложив большой, слежавшийся по сгибам, лист на досках, что-то чиркал синим карандашом.
— Понимаете, Илья Петрович, — одевая круглые с толстыми стеклами очки и приобретая от этого чрезвычайно строгий вид, проговорил Карл Генрихович. — У нас есть некие, и как я не раз высказывал мало обоснованные подозрения, что где-то в этих окрестностях применяли секретное оружие, — он вновь бросил настороженный взгляд на руководителя разведгруппы. — Возможно, это было даже химическое оружие… Химическое оружие!
Его длинный, испачканный в земле палец, ткнулся куда-то вверх, демонстрирую этим, по-видимому, особое значение высказанным словам. В кулаке второй руки, который он не разжимал, что-то изредка бренчало.
— Когда мне про это сообщили, я вообще-то возмутился, — поймав в этот момент ироничный взгляд Смирнова, врач смутился. — Да! Я высказал свое сомнение… Мне казалось… Мне кажется, что в военное время нецелесообразно тратить ресурсы на такого рода мероприятия! Откуда здесь химическое оружие?! Фашисты никогда на это не пойдут!
К последним фразам его голос окреп, приобрел нотки некого самодовольства. Видимо, эти мысли он уже не раз озвучивал и, сейчас, вновь нашел благодарного слушателя.
— Гитлер — это подлый и сильный враг, человеконенавистник если хотите, но отнюдь не сумасшедший! — Карл Генрихович окончательно «сел на своего любимого конька». — Мой друг (старшина от такого обращения чуть не поперхнулся, но вовремя совладал с собой), я вас уверяю, они совершенно здравомыслящие люди и никогда не пойдут на применение химического оружия… Я наверное не открою никакой тайны, — его взгляд снова упал на капитана. — Наша страна накопила столько такого рода боеприпасов, что даже страшно представить… Это тысячи и тысячи литров отравляющих веществ… Я уверен, что у других стран аналогичные запасы также отнюдь не крошечные. В таких условиях, даже попытаться применить что-либо подобное будет настоящим самоубийством!