Священнослужители переглянулись и митрополит Сергий озвучил давно оговоренный сок.
— Никак не меньше месяца, — с явным сожалением в голосе ответил он. — Церковные иерархи разбросаны по всей стране. И учитывая военное время и ограничения на передвижения, собрать в одном месте всех епископов раньше не представляется возможным.
— А нельзя ли проявить большевистские темпы? — вновь Сталину удалось удивить священнослужителей своим явным желанием помочь. — Есть мнение, что товарищу Карпову знакомо это направление работы. Справитесь, Георгий Георгиевич? Нужно помочь руководству церкви с быстрейшим приездом епископов на Собор. Задействуйте, если для этого нужно, авиацию, другой транспорт.
Тот мгновенно среагировал, отрапортовав уверенным голосом:
— Справимся, товарищ Сталин!
— Хорошо, — довольно произнес Сталин, вытаскивая из папки небольшой листок. — Вот мне товарищ Карпов доложил, что у вас есть какая-то особая просьба…, — он сделал паузу, многозначительно поглядывая на митрополита Сергия.
На мгновение тот замялся.
— Это… Иосиф Виссарионович… даже не просьба, скорее информация, — он привычным движением огладил бороду и уже твердо произнес. — Некоторые прихожане, у которых родственники остались на оккупированных землях, рассказывали мне странные новости… В юго-западных районах в массовом порядке появляются всякого рода секты, среди которых встречаются и изуверские. Немецкое командование им оказывает всяческую помощь — транспортом, помещениями, финансами.
Бумажная папка мягко легла на стол, а в руках вождя снова оказалась его неизменная трубка, которую он не спешил раскуривать. Пальцы его правой руки медленно оглаживали массивный темный чубук.
— Есть сообщения о том, что часть населения вернулась к язычеству. Вот…, — митрополит, вытащим небольшую бумажку, зачитал записанные заранее названия населенных пунктов. — здесь перечислен с десяток населенных пунктов — Барановичи, Кролец, Балоево, Орск… Они в массовом порядке практикуют языческие обряды, поклоняются священным дубравам, — рассказывая, священник незаметно для самого себя начал повышать голос. — Даже жертвы приносят!
Пять пар глаз внимательно следили за Сталиным, который неожиданно для всех встал со стула и начал медленно прохаживаться вдоль небольшого стола.
— Вы продолжайте, — негромко проговорил он. — Мы все внимательно слушаем.
— Целыми деревнями, Иосиф Виссарионович, целыми деревнями они начинают поклоняться всяким деревянным идолам. В лесах уже настоящие капища вырублены, — на последнем он сделал явное ударение, по-видимому считая, этот факт одним из самых важных аргументов. — Это по-настоящему беспокоит нас…
— Очень странные вещи вы рассказываете…. — негромко проговорил Сталин, хмыкая в усы. — Прямо невероятные.
Вдруг, в разговор вступил экзарх Украины Киевский и Галицкий митрополит Николай, который до этого ограничивался лишь одобрительным киванием головой. Высокий сильно худой старик в темной сутане, сидевший по правую руку от митрополита Сергия, заговорил скрипучим и звенящим от еле сдерживаемой злости голосом:
— Это же настоящая ересь! Эти люди отринули истинного бога и вверили свои души дьяволу! — небольшая тщательно расчесанная борода стояла торчком на его выдвинутом вперед подбородке. — Они начали поклоняться деревяшкам, приносить жертвы зерном и продуктами, а что будет дальше? Видит Бог, видит Бог они преступят черту и на алтарь врага человеческого лягут живые люди! — рука с сжатым в ярости костлявым кулаком взлетела на его головой.
— Это заблудшие души, брат… всего лишь заблудшие души, — митрополит Сергий осторожно схватил за плечо разбушевавшегося соседа. — Мы не должны осуждать их. Не по своей воле они отринули свет господа…
— Не судите, да судимы будете, — в этот момент громко проговорил Сталин избитую фразу, которая в этот момент приобрела зловещий смысл. — Мы понимаем вашу озабоченность складывающимся на временно оккупированных районах Советского Союза положением, — трое иерархов с напряжением вслушивались в произносимые им слова. — Более того, мы считаем, что в тот момент, когда советский народ прилагая нечеловеческие усилия борется с немецко-фашистскими захватчиками, церковь должна оставаться монолитной и единой.
По мере того, как он произносил свою речь лица священнослужителей начали светлеть.
— Надо ли это понимать, Иосиф Виссарионович, что языческие секты на территории Советского Союза будут запрещены? — спросил митрополит Николай, с трудом сдерживая ликование. — Все без исключения?
В кабинете вдруг повисла тишина — Сталин сделал паузу, давая понять, что сложившаяся ситуация далеко не такая однозначная, как представляется.
— Все религиозные течение и верования, без исключения, которые нарушают права советских граждан, подлежат запрету! — наконец, произнес он. — Я надеюсь ответил на ваш вопрос?!
88
22 июня 1941 г. Западная Белоруссия.
Долгий июньский день подходил к концу. Солнце уже почти село, лишь его узкий кончик выглядывал из-за кромки леса. Медленно спадала жара, уступая место вечерней прохладе.
— Иди, дуреха, — несильный толчок в спину и невысокая девчушка вышла из толпы и, со страхом смотря вперед, медленно побрела в сторону могучего дуба. — Иди, иди! Чего встала?
Зеленая листва, огромной пушистой шапкой закрывшей дуб, еле слышно шелестела.
— Отец! — вслед за девочкой, продолжавшей медленно перебирать ноги, из толпы вышел седой как лунь старик. — Отец, услышь нас! — лопатообразные ладони, привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, застыли около груди. — Услышь нас, Отец! — увидев, что девочка почти добралась до кряжистого великана, старик сделал неуловимое движение рукой.
…Тоненькая в царапинах ручка осторожно коснулась узловатой коры. Едва дотронувшись, пальчики сразу же отпрянули, а она удивленно вскрикнула. Небесного цвета глазки с надеждой посмотрели вверх — туда, где еле слышно шелестели листья.
— Отец! — продолжая звать, старик с напряжением следил за девичье фигуркой. — Твои дети зовут тебя, Отец! Услышь нас!
Вдруг, раздался резкий хлопок, напоминавший звук от удара кнутом. Звонкий, смачный! Прямо от дуба зазмеились трещины!
— Отец! — ноги старика подогнулись сами собой и тщедушное тело упало на колени. — Отец, услышал нас! — он не скрывал своих слез. — Что встали, как бараны? — вдруг закричал он, увидев застывших сзади него односельчан. — Тащите носилки! Скорее, скорее…
Толпа сразу же развалилась на части. Одни несли какие-то бугристые мешки, вторые тянули упиравшегося всеми своими копытами хряка, а третьи — четверо подростков тащили носилки. На сделанных из свежеошкуренных оглоблей завернутые в трепье лежали два стонущих тела.
— К милости твоей взываем, Отец! — старика, поддерживаемого с двух сторон за руки, принесли к дубу. — Помоги мальцам нашим!? — стоны за его спиной усилились. — На минах подорвались…, — шептал он, гладя узловатыми пальцами наросты на коре. — Помоги, Христом Богом молю, помоги… Ой!
Прямо под ним начала медленно проседать земля. Крупные бурого цвета корни выступили наружу.
— Авдея, давай сначала, — показал старик на ближайшие к нему носилки, где громко стонал беловолосый парнишка. — Сюды клади его, сюды… Вот…
Переломанное тело в окровавленных тряпках осторожно уложили в неглубокую яму под нависшими корнями и осторожно присыпали землей, оставляя на поверхности бледное лицо.
— Степку сюды, — второй закусил от сильной боли губу и тихо мычал. — мягчее, ироды, мякчее…
…. В село люди возвращались уже в полной темноте. Десятки сапог, лаптей и босых ног глухо выстукивали по пыльной дороге.
— Диду, а диду, — рядом со стариком шла стайка местных мальчишек. — Расскажи, расскажи.
Старик кряхтел, но держался. В темноте было не видно, как он что-то тихо шептал.
— Диду, кази! — снова дернула его за рукав какая-то кроха. — Кази про боженьку! Кази! Диду, кази про боженьку!
Тот тяжело вздохнул и, погладив по голове прильнувшего к нему карапуза, проговорил:
— Ладно, шалопаи, ладно… Только чур не сопеть! Хорошо, пуговка?! — маленькая лохматая головка быстро закивала. — Смотри тогда у меня…
Они чуть отстали от остальных. Мальчишки и девчонки обступили старика со всех сторон, просительно вглядываясь в него своими блестящими глазками.
— Э…, — сначала прошептал и сразу чуть громче продолжил. — Благодать нас великая посетила, — он осторожно огладил окладистую бороду. — Не ждали мы и не гадали про такую милость божью…
Ребетня напряженно сопела.
— Явил он нам свой лик в виде живого Дуба, — топот ног ушедших вперед становился все тише и тише. — Правильно люди говорят, что только в годину великих испытаний проявляется божья милость. Как только Господь увидел, сколько на нашу долю выдалось страданий и несчастий, так сразу …
— А я тебе говорю, это самый обыкновенное дерево! — кто-то яростно шептал за спиной старика. — Де-ре-во! Ты понял!
— Да. Нет! — с точно таким же упрямством в голосе настаивал второй. — Откуда же тогда чудеса?
— Дурак! Не могут быть от дерево чудеса!
— Сама дура! Все видели!
Старик замолчал и резко повернулся. Даже в темноте, было видно, что спорщиками были двое — высокий как каланча мальчик и полненькая девочка.
— Что раскричались? — с усмешкой спросил старик. — Вас и немцы вон поди услышали… Говорил же я вам, не перебивайте! Пионэры!
Он отвернулся от них и продолжил:
— Главное хочу вам рассказать, — в его голосе прибавилось таинственности. — Не каждому он помогает, — в установившейся тишине отчетливо послышалось чье-то скептическое хмыканье. — Будьте чисты душой, — его ладонь с нежностью погладила мальчонку справа и чуть потрепала девчушку слева. — Не обижайте никого не заслуженно ни в мыслях ни в поступках…
Произносимые в июньской ночи необычные, казалась бы всем знакомые слова, звучали в этот момент совершенно по иному. Они напоминали собой клятву, произносимую перед отправкой на великую битву.