— Хорошо генерал Шейк, — буркнул Мейер, недовольный последними комментариями. — Генрих, а какие силы планируют привлечь к операции гражданская и полицейская администрации? Как я понимаю, у них тоже есть мастера побегать по лесам.
Офицер, сияя лицом от предоставленной возможности проявить себя, резко вскочил с места и начал чеканить заготовленную речь хорошо поставленным голосом:
— Командный штаб рейхсфюрера СС предоставил в распоряжение командования операцией 1-ую пехотную (моторизованную) бригаду СС и батальон специально назначения войск СС. От СД в операции участвуют 6-ая и 9-ая команды оперативной группы «Б» Службы Безопасности, численностью около 200 человек.
На несколько секунд он прервал чтение, пытаясь что-то найти в своих записях.
— К началу операции в районе Минска планируется сосредоточить более двух десятком частей национальных добровольческих формирований — 201-й, 203-й и 286-й восточные батальоны, 622-й казачий дивизион, 18-й и 24-й батальоны «Schuma».
Дождавшись паузы, Мейер проговорил:
— Господа, уверен, что с такими силами этой край бандитов и партизан будет полностью умиротворен, — он выразительно посмотрел на огромный портрет фюрера, который пророческим взором смотрел куда-то вдаль. — Фюрер дал понять, что исход этой операции будет иметь самое непосредственное влияние на каждого из здесь сидящих…, — вдруг он прервался и удивленно посмотрел в сторону одного из офицеров — полноватого с добродушным выражением лица человека (правда последнее уже никого не обманывало). — Глава службы безопасности желает что-то добавить?
Удивление самого Мейра было понятно. На оперативно-тактических совещаниях он практически не присутствовал и более того не обладал богатым опытом планирования операций такого рода. По роду своей деятельности он вообще больше походил на хозяйственника с огромными полномочиями, но ни как не на крупного военно начальника. И весь его опыт участия, а тем более организация и проведения военных компаний ограничивался узкими междусобойчиками тыловиков крупного ранга. По его мнению военные компании именно так и планировались. Проходили многочисленные совещания с участием генералитета разных родов войск с длительным перечислением задействованных в операции подразделений, с пафосными речами и…
— Состав сил более или менее понятен. Действительно, концентрируется мощный кулак, от удара которого может вообще ничего не остаться, — даже сейчас, стоя перед теми, кто его прекрасно знал, он глава СД играл роль доброго дядюшки, который в сущности все это уже прекрасно знает и испытал и пережил столько, сколько всем остальным и не снилось. — Меня интересует другое… Почему ничего не было сказано о другой составляющей этой операции? Ведь генерал Шейк абсолютно прав! Используя исключительно силовые меры, мы понесем значительные потери. Большевики фанатики, а те кто, скрываются в лесах фанатики в двойне. Они будут сражаться до последнего, — в какой-то момент из его голоса исчезли нотки снисходительности и начало проскальзывать что-то такое, что подозрительно напоминало восхищение. — Поверьте я знаю о чем говорю. Военную составляющую операцию нужно обязательно дополнить мероприятиями другого рода. Необходимо расколоть поддерживающее бандитов население, посеять в их умах страх, сомнение, надежду… Да, да, надежду! — несколько раз повторил он, заметив недоумение на лицах нескольких генералов. — Покажите им, что германское командование не только строго, но и милостиво и щедро награждает тех, кто активно ему помогает. Нужно награждать за сотрудничество, местных активно привлекать к работе в гражданских органах, полицейских частях — нужно посеять раскол, нужно разодрать это общество на две, три, четыре части, которые бы как верные щенки смотрели на нас и дрались за наши подачки… Но и этого будет мало! Надо распространять поддельные документы, свидетельства того, что большевики массово сдаются в плен, что красноармейцы активно сотрудничают с нами, что местные жители сами, добровольно едут в Германию на заработки…
Глава СД от активной жестикуляции и внутреннего напора вспотел. Не прекращая говорить, он вытащил из кармана носовой платок и вытер испарину со лба.
— Пусть местные жители читают газеты, письма, листовки о том, как хорошо живется и работается тем, кто уехал на работу в Германию. Пусть остальные об этом мечтают…, — многое из сказанного главой службы безопасности для некоторых, а скорее всего для половины сидящих, особенно военных, было настоящим откровением. — Нам нужно абсолютно лояльное к нам население, которое с радостью и само выдаст нам всех, кто скрывается в лесах и болотах! Понимаете, оно само принесет нам припрятанное оружие, которые мы безуспешно пытаемся собрать. Больше не будет ни какой стрельбы в спину, ни брошенных ночью гранат в проходящие поезда, ни взорванных мостов и складов. Этого ничего не будет!
— Постойте, постойте, — заговорил Мейер со странной улыбкой на губах. — Что я такое слышу? На какой-то момент мне показалось, что это речи предателя и пораженца, — от слов «предатель» и «пораженец» глава СД мгновенно побледнел. — Вы предлагаете страшные вещи! Вы ни мало не много предлагаете считать их ровней нам, арийцам?! Мы и так и дали многое, когда пришли на эти земли! Мы им дали возможность жить под волей Великого Рейха! Сам фюрер говорил, что на Востоке не должно быть ни какой пощады, ни какого снисхождения! Нам не нужна их лояльность, нам не нужно их согласие и поддержка! Мы требуем лишь покорности, абсолютной покорности!
Разбушевавшийся Мейер буквально летал вдоль стены с картой. Его левая рука продолжала находится за спиной на уровне пояса, как приклеенная, а правая металась в воздухе, словно у безумного дирижера.
— Никакой пощады! Слышите, никакой пощады! Это недочеловеки, которые недостойны жить по человечески! Их удел — это удел рабов и безмолвных слуг! Сними надо разговаривать только на языке силы. К чему это иезуитская хитрость и притворство? Рабы понимают только жестокость и силы господина!
Глава СД смотрел на эти метания с грустью. Пожалуй только он, да может быть еще несколько человек на этой части оккупированной территории, понимали, что путь, продвигаемый Мейером, это самый простой по организации и осуществлению, но самый мало предсказуемый по последствиям. Он уже давно переболел эйфорией безболезненной польской кампании, безумством доступных девок вставившей на колени Франции… Его мало радовали военные сводки об очередном взятом городе и новой разбитой дивизии большевиков… «Мне кажется это никогда не кончится, — думал он, наблюдая, как бесится Мейер. — Этот болван совершенно ничего не понимает. Победные реляции и военная кинохроника совсем свела его с ума, выжгла последние мозги! Такие как он точно погубят Рейх… В очередной раз…». Эта простая мысль так его напугала, что он вздрогнул и испуганно посмотрел на своих соседей. Однако, судя по их лицам, они даже и не подозревали о тех мыслях, которые промелькнули в голове руководителя СД. «Все равно нам нужно действовать иначе, — не мог он успокоиться и назойливые мысли вновь и вновь всплывали у него в голове. — И если этот болван не хочет видеть дальше своего носа, то я найду тех, кто сделает по моему. Эту войну нельзя выиграть лишь одним оружием…».
96
Где-то в болотистых лесах Белоруссии. Лагерь партизанского отряда… Небольшая полянка с кряжистым, пустившим глубоко в землю узловатые корни, дубом. Рядом с ним на аккуратно выложенной плоскими камнями площадки еле тлеет слабенький огонек. Небольшая горка красноватых углей едва подернута седым пеплом.
— Дедушка Дуб, дедушка Дуб, вылечи пожалуйста мою маму! — горячий шепот маленькой девчушки со встрепанными волосами, которые казалось никогда не были знакомы с гребешком, терялся где-то в кроне дуба. — Она сильно занедюжила и кашляет… Дедушка Дуб, ты меня слышишь?! Я вот тебе что принесла, — с крошечных ладошек в небольшое углубление скатился необычный пестрый камешек. — Я его на речке нашла. Он там в ложбинке лежал. Такой красивый, блестющий… А больше у меня ничего нет… Ты вылечишь маму, дедушка Дуб? Вылечишь? — своими ручками она обхватила бугристую кору дерева и крепко прильнула к ней. — Вылечи, пожалуйста! — прошептала она и, утерев слезу, ушла.
Через некоторое время на этом же месте стоял какой-то мужчина, который точно также что-то рассказывал, о чем-то просил.
Потом его сменил невысокий паренек, который только вернулся с города.
— Жить без нее не могу, — шептал он, скрежета зубами. — Закрывая глаза, а она стоит передо мною, как живая… Отец…
Люди шли не переставая. Одни что-то говорили, другие подходили молча, третьи клали какие-то продукты и вещи…
Лишь одного человека это не коснулось, или почти не коснулось. Смирнов, теребя какой-то подобранный сучок, молча наблюдал за приходящими на поляну людьми. Вот мимо прошла женщина. Еле заметным движением она коснулась небольшой деревянной статуэтки, висящей у нее на поясе, и что-то пробормотала. И так делали многие, кто даже только лишь проходил мимо дуба…
— Тьфу! — сплюнул особист. — Это уже слишком…. Что он не знает что-ли?
Однако Он знал все! Андрей, да он еще осознавал себя именно Андреем, знал все, что происходит вокруг; слушал все, о чем говорили вслух или шептали.
— Черт, знает что твориться…, — пробормотал Смирнов, направляясь в свою каморку, которая была вырыта в земле возле очередного поворота оврага. — Все-таки придется обо всем этом доложить, — закрывая за собой дверь он, тяжело вздохнул. — Придется… И ничего здесь не поделаешь…, — сев за стол, он пододвинул листок бумаги, на котором было уже что-то написано.
Андрей (Лес, отец, дедушка Дуб — все это также были его ипостаси) видел и это. Если бы у него было лицо и обычные человеческие губы он наверное бы печально усмехнулся или может быть что жестко сверкнул глазами или сделал бы тысячу других движений, свидетельствующих о переполнявших его чувствах. «Я все понимаю…, — думал он, с грустью наблюдая за пишущий человеком. — Я все прекрасно понимаю… Ты должен сделать это. Ты боец и верен присяге. Ты просто не можешь поступить иначе! Тогда ты должен и меня понять, Игорь…». Особист сбил нагар на фитиле свечки, отчего в каморке стало чуть светлее. «Я тоже не могу поступить иначе! Лес должен жить всегда. Он должен жить точно также как и раньше…». Широкая спина майора была идеально прямой, правая рука быстро строчила послание. Вдруг сверху прямо на стол упал кусок земли — небольшой, сразу же разлетевшийся на несколько кусочков по-меньше. Вслед за ним упало еще несколько комьев земли.