Я смотрю на Дину. У нее такой же изумленный и напуганный вид, как, полагаю, и у меня самой.
— Похоже, что звук идет из-под земли, — шепчет она. — Или из подвала.
Мы тихо сидим и слушаем. Пытаемся понять, что бы это значило. Силимся разобрать слова. Но текст песни больше напоминает какое-то невнятное бормотание.
— Давай подберемся поближе.
Я осторожно выпрямляю спину и бросаю взгляд туда, где недавно стоял мужчина. Никого нет. Я оглядываюсь. Вокруг нас — лишь разрушенные дома, всякий хлам, горы старой черепицы, куски бетонных блоков, битое стекло, крупные куски грязного пластика, развороченные остатки того, что раньше было автомобилями, треснутые деревянные балки, горы из кусков асфальта. И вот из этого хаоса доносится глухое сосредоточенное пение. Я снова осматриваю место, где стоял мужчина, но там, разумеется, никого нет. Я смотрю на Дину. Та мне кивает.
— Пошли, — шепчу я.
Мы двигаемся очень медленно туда, откуда, по нашим расчетам, доносится пение. Часто останавливаемся. Выглядываем людей в черных куртках. Прислушиваемся к другим звукам. Когда мы приближаемся к разрушенному офисному зданию, звуки голосов, как мне кажется, становятся громче. Видимо, пение доносится оттуда. Я шепотом сообщаю об этом Дине.
Дина не отвечает. Она осторожно кладет руку мне на плечо и кивает на одну из стен разрушенного здания — там стоит собака. Огромный черно-коричневый пес. Он уже давно нас заметил и следит за нами. Я узнаю эту породу.
— Питбуль, — со стоном говорю я и чувствую, будто примерзаю к земле.
Мы стоим молча, и не сводим глаз с пса. Тот злобно смотрит на нас и скалит зубы. Я догадываюсь, что пес рычит: он слишком далеко, чтобы мы могли его услышать. Успею ли я добежать до какого-нибудь укрытия? Не знаю. Но я уверена, что стоит дернуться — и питбуль бросится на нас.
— Что будем делать? — шепчет Дина.
— Нужно забраться куда-нибудь повыше.
Мы оглядываемся. Кучи камней и хлама не годятся. Нас могли бы спасти оставшиеся стены домов, но до них нужно еще добежать. Единственный наш шанс — огромная куча спутанного ограждения из металлической сетки.
— Успеем? — спрашиваю я и киваю на сетку и поваленные столбы.
Дина молча мотает головой.
Внезапно мне в голову приходит сумасшедшая мысль. И если меня вот-вот загрызет голодный питбуль, то стоит рискнуть…
— Песик, хороший мой, иди сюда, — говорю я, стараясь звучать дружелюбно и уверенно. Получается не очень. Я сама слышу, что напугана до смерти.
Похоже, пес озадачен. Он просто на нас смотрит.
— Ну, иди же! — повторяю я. — Мы твои друзья, понимаешь? Иди сюда, хороший мальчик!
— Ты с ума сошла! — шипит Дина.
Пес наклоняет голову набок, словно раздумывает. Я спешу воспользоваться случаем.
— Иди же! — говорю я как можно увереннее. — Иди к хозяйке!
Одновременно я медленно иду ему навстречу. Пес удивленно за мной наблюдает. По крайней мере, мне так кажется. Я болтаю без остановки, но немного понижаю голос, чтобы казаться увереннее.
— Хочешь попить? — спрашиваю я и останавливаюсь.
Снимаю походный мешок для воды и наливаю немного в сложенную горстью ладонь. Присаживаюсь на колени. Хотя, скорее всего, у меня просто подкашиваются ноги. Они отказываются повиноваться безумным командам мозга и не желают приближаться к черной бестии. Чтобы загрызть меня, питбулю достаточно сделать один большой прыжок.
Потом происходит нечто удивительное. Я опускаюсь на колени — пес ко мне подходит. Мне кажется, что я сейчас умру от страха, и вдруг замечаю, что питбуль помахивает хвостом. Пытаюсь что-то сказать, но рот не подчиняется: слегка открывается и закрывается, но не издает ни звука.
Сердце колотится так громко, что, бьюсь об заклад, питбуль его слышит. Нужно вести себя решительнее, быть сильной и уверенной, а не хватать воздух ртом, словно лягушка. Но, похоже, собаке на это наплевать. Он лакает воду из моей трясущейся ладони, а потом тычется мордой мне в руки так, что я едва не падаю на спину. Наконец я выдавливаю из себя несколько слов.
— Привет, привет, песик, — бормочу я и осторожно чешу ему шею.
СЦЕНА 18. ДВОР ПЕРЕД ДОМОМ. ДЕНЬ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
На экране веранда дома. Там, где висел наш календарь, пусто. Лишь одиноко торчит кривой гвоздь. Дэвид стоит спиной к камере и рассматривает его.
ДЭВИД: Они сперли наш календарь!
Габриэль подходит к Дэвиду. Тот держит в руке длинную палку.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Это похоже на саботаж.
ДЭВИД: Что же им нужно?
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Может, пытаются нас напугать?
СЦЕНА 19. ДВОР ПЕРЕД ХЛЕВОМ. ДЕНЬ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
Дэвид изнутри забивает досками окно в стойле у Умника и Дорис. Уже прибито две доски. Затем спускается вниз и идет к двери. Прибивает длинную доску в упор под дверной ручкой. Пробует ее. Дверь не двигается.
СЦЕНА 20. ВЕРАНДА ПЕРЕД ДОМОМ. ДЕНЬ.
ДЭВИД, ГАБРИЭЛЬ.
Дэвид и Габриэль сидят на веранде. Дэвид затачивает ножом длинный шест. Стружки летят во все стороны. Габриэль бросает взгляд на камеру, словно хочет удостовериться, что она не упадет.
ГАБРИЭЛЬ: Как думаешь, они вернутся?
ДЭВИД: Конечно.
ГАБРИЭЛЬ: Когда?
ДЭВИД (пожимает плечами): В любой момент.
ГАБРИЭЛЬ: Интересно, зачем им наш календарь?
Дэвид проверяет палку. Кончик достаточно острый. Быстрым движением он втыкает нож в перила веранды. Некоторое время нож вибрирует. Дэвид смотрит в поле.
ДЭВИД: Они больше не застанут нас врасплох.
Когда сердце немного успокаивается, я глажу пса по морде. Он смотрит на меня удивленно, но, похоже, ему нравится.
— Я твой друг, понимаешь? — говорю я. — Хочешь еще попить?
Я наливаю в горсть еще воды, и пес тут же ее выпивает.
— Ты сошла с ума, — слышу я за спиной голос Дины.
— Иди сюда, поздоровайся с Питом, — говорю я.
— Ни за что в жизни.
— Ты же не опасный, правда? — говорю я псу, продолжая его гладить. Он оказывается не таким уж большим, как мне привиделось от страха. Худой, ребра торчат.
— Какой ты тощий. Пойдем, поздороваемся с моей подругой, — говорю я и встаю. Ноги все еще дрожат. — Пойдем, малыш!
Пес смотрит на меня и виляет хвостом.
— Хороший мальчик, — говорю я и направляюсь к Дине. Она стоит на месте, опустив руки.
— Он совсем не опасный, — говорю я.
Пес осторожно обнюхивает Дину. Обходит вокруг. Смотрит на нее снизу вверх, словно хочет узнать, почему она не хочет его погладить.
— Сделай что-нибудь, — говорю я.
Дина медленно проводит рукой по спине пса. Он виляет хвостом.
— Представляешь, насколько он может быть нам полезен? — говорю я.
— Но ведь он чей-то. Скорее всего, этих мужчин в черных куртках.
Я пожимаю плечами.
— По-моему, ему с нами лучше. Его давно не кормили. Так ведь, Питти, ты хочешь пойти с нами?
Пес смотрит на меня и отрывисто гавкает.
— Вот видишь, — говорю я Дине.
Она обеспокоенно озирается.
— Питти — дурацкое имя. Давай назовем его как-нибудь по-другому.
— Хорошо. Пусть его зовут Демон, — говорю я.
— Демон?
Я киваю и многозначительно на нее смотрю.
— Так звали собаку Фантома[14].
Странного пения больше не слышно, и мы, как ни искали, не смогли найти проем или дверь, ведущую в подземное помещение.
— Может, показалось? — говорит Дина.
Я мотаю головой. Нет, не показалось. Хотя сейчас я и сама начинаю во всем сомневаться.
— Пойдем дальше, — предлагаю я, не придумав ничего лучше.
Мы уходим, Демон следует за нами. Я оборачиваюсь и хвалю пса, а он помахивает хвостом. Темнота частично скрывает опустошение, но эта ночь почему-то достаточно ясная, чтобы мы поняли размах случившейся здесь катастрофы. Я замечаю, что на темном небе рассеяно какое-то слабое свечение. Словно над городом висит тонкое покрывало из призрачного света. Но откуда он?
По обеим сторонам дороги, с которой мы стараемся не сворачивать, — развалины деревянных домов. Судя по всему, дома были довольно новыми. У большинства нет крыш. У некоторых вдоль стен свешиваются жестяные листы. Кошмарное зрелище! Словно кто-то вскрыл их, как консервные банки, огромной открывалкой. От садов почти ничего не осталось. Стволы деревьев, садовая мебель, качели — все, что обычно используется во дворе, перемешано и лежит огромными мусорными кучами. У полуразрушенной стены мы замечаем гору погнутых велосипедов. Раскуроченные, смятые автомобили вдоль проезжей части напоминают раздавленных жуков.
Мы передвигаемся крайне осторожно, не забывая наблюдать за тем, что происходит вокруг. Останавливаемся с равными промежутками и прислушиваемся. Пения больше не слышно. Мужчин в кожаных куртках словно поглотили руины.
— Кажется, мы забрели в частный сектор, — говорит Дина.
Я киваю.
Ее слова заставляют меня вспомнить бабушкин сад. Неужели от него тоже ничего не осталось? Но воспоминания о бабушке вызваны не только словами Дины. Этот район очень похож на тот, в котором она жила. Такие же деревянные дома. Через какое-то время я замечаю, что это не просто сходство.
— Эта часть города напоминает то место, где жила моя бабушка, — говорю я. — Вдруг это наш город?
Дина мотает головой, но, кажется, задумывается.
То тут, то там торчит перекрученная арматура. Перед нами виллы с обрушенными стенами, похожие на кукольные домики. В некоторых комнатах осталась мебель. Я вижу гостиную с телевизором, диваном и креслами, кухню с плитой, посудомоечной машиной и обеденным столом, ванную, туалет, в котором унитаз висит прямо над пустотой, спальню с незаправленной кроватью, комнату девочки с розовыми обоями, комнату мальчика с плакатами футболистов. Не хватает только людей. Где же они? Неужели все погибли? Или успели спастись?