— Хорошо, — говорю я.
Малышка с ободранными коленками следует за мной по пятам. Каждый раз, когда я останавливаюсь, она на меня наталкивается. Когда я оборачиваюсь, она отводит глаза и делает вид, будто что-то ищет. Иногда у нее случаются долгие приступы сухого кашля. Я опускаюсь рядом с ней, обнимаю. Кажется, что ее тельце состоит только из костей и грязи, а дырявая задубевшая одежда помогает ей держаться прямо.
— Ты болеешь? — спрашиваю я.
Девочка лишь мотает головой.
— Как тебя зовут?
Она снова молчит.
— Ты не помнишь своего имени?
Молчание.
— Но ведь тебя как-то называют?
Молчит и мотает головой.
Я осматриваю ее коленку и худенькую ножку. Кожа на ней загрубевшая, вся в засохших кровоподтеках и заживающих болячках.
— Больно?
Девочка кашляет и мотает головой.
— Вы здесь уже давно, так ведь? — спрашиваю я.
Девочка кивает. Я вижу, что она собирается с духом.
— Можно нам жить у тебя?
— А где вы жили раньше?
Девочка медлит, потом поднимает руку и показывает в сторону равнины, туда, где лежит разрушенный город.
— В городе?
— He-а. Среди хлама.
— В руинах? В том, что осталось от города?
Девочка мотает головой.
— За ним.
Я задумываюсь на несколько секунд.
— Вы жили на мусорных холмах?
Девочка кивает.
— Можно нам жить у тебя?
Я киваю, обнимаю девочку и сижу, крепко прижимая ее к себе. Через некоторое время я чувствую, как ее тельце постепенно расслабляется. Вдруг она начинает плакать. Сначала дрожит, потом всхлипы вырываются наружу. Девочка плачет громко, душераздирающе, и я почти уверена, что уже слышала этот плач.
— Теперь мы будем жить все вместе, — шепчу я. Наконец она успокаивается, я осторожно отстраняюсь от нее и ухожу в дом. Через какое-то время возвращаюсь и приношу ей старую потрепанную собачку. При виде игрушки ее лицо светлеет.
— Кажется, это твое, — говорю я.
Бенджамин держится в стороне от других детей. Он часами пропадает в полях. Возвращается с обожженными солнцем веками. Я подхожу к нему и обнимаю за худенькие плечи.
— Это ведь ты продавал майские цветы? — спрашиваю его я.
Он серьезно на меня смотрит и медленно мотает головой.
— Я не помню, что было раньше, — отвечает он.
Я молча смотрю в сторону поля, на котором восклицательными знаками торчат одинокие сухие стебли сорняков, подчеркивая пустынность пейзажа. «Закат Земли», — думаю я, но вслух говорю:
— По-моему, это все-таки был ты.
Бенджамин лишь кивает и смотрит на меня не по-детски серьезными глазами.
Чаще всего Бенджамина можно увидеть в компании двух других детей, не похожих на остальных. Их зовут Щегол и Вендела. Я сразу обращаю на них внимание. Щегол — тонкий, худой мальчик, при сильном солнечном свете почти прозрачный. Тем не менее он на редкость миловидный. Вендела — длинноногая девочка с узким лицом и длинными каштановыми волосами, которые я кое-как привела в порядок и заплела в неуклюжую косу. Теперь это ее гордость, и она постоянно вертится, пытаясь ее увидеть, совсем как кошка, охотящаяся за своим хвостом. Вендела близоруко щурится, словно ей не хватает очков. Но вскоре я понимаю, что это у нее такая разновидность тика. Вендела и Щегол выделяются не только спокойными манерами. От остальных почти черноглазых детей их отличают светло-голубые, почти водянистые глаза.
Вечером мы все вместе усаживаемся за кухонный стол. Пришлось его удлинить с помощью доски, которую Дина достала из шкафа. Габриэль показывает Щеглу камеру и через некоторое время разрешает мальчику взять ее и самостоятельно снять небольшой эпизод. Тот зачарованно смотрит на экран, когда Габриэль показывает ему, что получилось. Дэвид, Дина и я сидим среди детей, пока они ужинают. Маленькая девочка с разбитыми коленками берет мидии пальцами и то и дело поглядывает на меня с улыбкой.
— Вкусно? — спрашиваю я.
Девочка кашляет и кивает.
— У вас должны быть имена, — говорю я и окидываю взглядом детей. — Вас же нужно как-то называть. Вы понимаете?
Дети продолжают есть, будто не слыша моих слов. Я вздыхаю и задумываюсь, не дать ли им имена, как у индейцев, — Маленькая Тучка или Быстрый Лис, например.
— Имя, — говорю я девочке. — У тебя должно быть имя. Девочка смотрит на меня с улыбкой и одновременно засовывает в рот порцию мидий.
— Ю-дит, — говорю я и показываю на себя пальцем. Девочка кивает.
— Втор-ник, — произносит она с серьезным видом и показывает на себя.
Ночью Бенджамин рассказывает о себе. Он подходит к нам с Диной, когда мы сидим на веранде и болтаем, говорит, что ему не спится.
— Нам тоже, — с улыбкой отвечаю я.
— Где вы жили раньше? — спрашивает Дина. Бенджамин молчит, оглядывается на мертвое семейство, сидящее у него за спиной, затем начинает рассказывать:
— Сначала мы жили в лагере для беженцев на окраине. В основном там были взрослые. Примерно одного возраста. Стариков среди них не было, зато были дети.
Он замолкает, словно погружаясь в воспоминания.
— Что произошло потом?
— Потом была большая ссора. Вода постоянно прибывала. Люди боялись за свою жизнь и пытались выжить, как могли. Многие погибли. Их сдуло в воду и унесло течением. Ураганы разрушили большую часть лагеря, и едва дождь ненадолго закончился, большинство выживших разбежались кто куда. В конце концов остались лишь мы.
Бенджамин замолкает и бессильно машет рукой в темноту.
— И что вы делали?
— Мы оставались в лагере, пока была еда. Последнее, что мы съели, это больную собаку. Мы забили ее камнями и поджарили на костре. Тогда мы поняли, что пора уходить. Когда собачатина закончилась, собрали все полезное, что оставалось в лагере, и ночью ушли. Первое время мы держались в городе. Там еще оставались люди, но они обезумели от голода и болезней, и встречаться с ними было смертельно опасно. Мы прятались по углам среди руин. Потом какое-то время жили в подвале, пока его не затопило дождем. Затем перебрались в школу. Мы постоянно искали еду. Иногда нам везло и удавалось откопать в кучах хлама что-нибудь съедобное. Тогда у нас был праздник. Когда нам не везло, мы охотились на крыс. Нас было гораздо больше, чем сейчас.
— Что случилось с остальными?
Бенджамин молчит и гладит по спине Демона, словно прося прощение за то, что только что рассказал.
— Многие умерли.
— От чего?
— Наверное, от болезней.
— Каких?
Бенджамин пожимает плечами.
— Понятия не имею.
Мы сидим и молчим. Наконец я задаю вопрос, который давно уже вертится у меня на языке:
— Когда мы были в городе, слышали странное пение. Мы думаем, что какие-то люди работали в подвале и пели. Ты что-нибудь о них знаешь?
Бенджамин снова пожимает плечами, пару раз кашляет и говорит:
— Нет, не знаю. Мы решили покинуть город. Там было слишком опасно. Мы перебрались на свалку. Но какое-то время жили здесь на ферме.
— Я подозревала, — говорю я.
Бенджамин кивает.
— Пока не пришли вы, — продолжает он и кривовато улыбается.
— Так это ты перетащил меня из подземного туннеля в постель?
Бенджамин кивает.
— Мы едва успели за ночь его починить, — говорит он.
— Куда вы отправились потом?
— Когда мы поняли, что вы никуда не уйдете, вернулись на свалку. Там было неплохо. На свалке много полезных вещей. Мы вырыли просторную пещеру, в которой спасались от дождя и солнца. По ночам некоторые из нас совершали вылазки в город, охотились на крыс.
Я киваю.
— И вот вы снова здесь.
Бенджамин смотрит на меня и зевает.
— Да, теперь мы снова здесь, с тобой, Юдит.
— Спокойной ночи, Бенджамин, — говорю я и целую мальчика в лоб.
СЦЕНА 22. УТРО. ПЕРЕД ДОМОМ.
ДИНА, ЮДИТ, ДЭВИД, ГАБРИЭЛЬ, БЕНДЖАМИН, ВЕНДЕЛА, ОСТАЛЬНЫЕ ДЕТИ, (ЩЕГОЛ).
Все выстроились в большой круг на площадке перед домом. В центре стоит Дина.
ДИНА: Мы с Юдит считаем, что нужно готовиться к худшему. Мы должны составить план. Если обстоятельства вынудят нас спасаться бегством, нам придется куда-нибудь отправиться.
ДЭВИД: У нас же есть навес в лагере. Там мы будем в безопасности.
ЮДИТ: Этого недостаточно. Только пока не начнется дождь.
ДИНА: У нас есть плот. Он все еще там, где мы его оставили.
ГАБРИЭЛЬ: Вы разве не помните, как там было трудно? Чистое везение, что мы выжили.
ЮДИТ: Нужно его переделать. Построить крышу над всем плотом, еще кое-что доделать.
Изображение на экране теряет четкость.
ЩЕГОЛ (за кадром): Габриэль, с камерой опять что-то не так.
Габриэль оборачивается и идет к камере. Через какое-то время изображение вновь становится четким, и Габриэль возвращается на место.
ДЭВИД: Возможно, вы правы. Нужно построить дом на плоту.
ЮДИТ: Точно! Если нам удастся превратить плот в плавучий дом, мы сможем забрать с собой свиней.
Бенджамин учится у Дины вырезать даты. Вскоре он пробует сам и с гордостью показывает ей свою работу. Он уже выучил дни недели и цифры и теперь самостоятельно заботится о календаре.
— Среда, первое апреля, год первый, — торжественно провозглашает он утром.
Я стою на веранде и наблюдаю, как черную хватку ночи ослабляет грязно-коричневый рассвет. Рассматриваю безжизненные поля за изгородью. Слышу пыхтение Умника и Дорис, роющихся в земле. Теперь они свободно разгуливают по двору, а ночью спят в хлеву. Похоже, они довольны своей новой жизнью.
Вдруг до меня доходит: первое апреля! Как давно это было. Я чувствую радость, оживляюсь.
— Гляньте, вон грузовик с мороженым! — кричу я и показываю пальцем в поле.
— А что это такое? — спрашивает Бенджамин, другие дети тоже смотрят на меня вопросительно.