В общем, они держали свои отношения в секрете, как скрывали бы их в Андерхилле, или на «Аресе», или в Антарктике. Старые привычки отмирают с трудом.
А учитывая текущую работу, хранить все в тайне было несложно. Лед и ребристая земля вокруг представляли собой весьма занимательное зрелище, там нашлось много чего для изучения и анализа.
Поверхность ледника Арены оказалась сильно разбита, как и предполагали научные источники. Во время прорыва ледник смешался с реголитом, и теперь его пронизывали заключенные внутри пузыри, насыщенные углекислым газом. Камни и валуны, застрявшие на этом уровне, ежедневно растапливали лед и снова вмерзали в него. Постепенно они погрузились в ледник на две трети. Сераки, возвышавшиеся над смятой поверхностью, как гигантские дольмены, при ближайшем рассмотрении оказались глубоко изрыты трещинами. Лед был хрупок, поскольку температура оставалась крайне низкой, и сползал вниз из-за слабой гравитации. Но движение было очень неспешным, будто при замедленной съемке, ведь источник ледника был опустошен. Вся масса в конечном итоге должна была очутиться на Великой Северной равнине. Подобные признаки можно было наблюдать и в новых разломах: свежие расселины, упавшие сераки, потрескавшиеся айсберги зияли тут и там… Но их быстро укрывали белоснежные ледяные цветы, чья соленость только ускоряла кристаллизацию.
Очарованный зрелищем Арены, Сакс обзавелся привычкой каждый день на рассвете выходить из станции и брести по обозначенному флажками пути на площадку, где работала команда «Биотика». В первые рассветные часы лед переливался всеми оттенками ярко-розового, отражая цвет марсианского неба. Солнечные лучи били в поврежденную поверхность ледника, из расселин возле бассейнов клубился пар, и ледяные цветы переливались, как экстравагантные украшения. Если утро выдавалось безветренным, в туманную ловушку в двадцати метрах над головой мог попасть инверсионный след – остаток от перистых оранжевых облаков. Очевидно, вода ледника испарялась довольно быстро…
А пока Сакс шел вперед, вдыхая морозный воздух, и замечал множество интересных видов снежных водорослей и лишайников. Глядящие на ледник склоны двух боковых хребтов были усеяны ими особенно густо, прямо-таки испещрены пятнами зеленого, золотого, оливкового, черного, рыжего и многих других цветов, наверное, тридцати или сорока, если перечислять все оттенки. Сакс аккуратно переступал через псевдоморены, не желая топтать растительную жизнь, словно это были образцы в лаборатории. Хотя, вероятно, в том не было нужды. Лишайники оказались очень стойкими, и для выживания им требовались только камни, вода и свет. Впрочем, они были способны обходиться и без солнечного света. Они росли подо льдом, внутри Арены, в пористых кусках полупрозрачного камня, а уж в гостеприимных разломах они по-настоящему процветали. Каждая щель, в которую заглядывал Сакс, щеголяла желтыми и бронзовыми шишечками исландского лишайника. Сакс иногда приносил их в лабораторию и смотрел на тонкие веточки в микроскоп, разглядывая разветвления стеблей, которые были окаймлены шипами.
На плоских камнях Сакс находил целую россыпь лишайников. Здесь встречались, к примеру, корковые и булавовидные лишайники, а еще – яблочно-зеленые листовые и кустистые красно-оранжевые виды, что свидетельствовало о высокой концентрации нитрата натрия в почве. Он видел собранные под морозными узорами, бледные болотно-серые лишайники, у которых при увеличении виднелись стебли, как у исландских собратьев. Собранные вместе, они казались нежными, как кружево. Червеобразные темно-серые растения под микроскопом обнаруживали разрушенные рожки. Но даже разбросанные по частям, они скреплялись в грибковые нити, продолжали расти и развиваться, цепляясь, куда только можно. Они размножались при помощи дробления: что ж, очень удобно в подобной среде.
В общем, лишайники благоденствовали, и кроме тех видов, которые Сакс мог распознать с помощью изображений на дисплее наручной консоли, ему попадались и неизвестные экземпляры. Они не совпадали ни с одним образцом, представленным в списке. Эти растения заинтриговали его настолько, что он собрал несколько образцов, чтобы показать их Клэр и Джессике.
Но лишайники были лишь началом. На Земле участки раздробленного камня, только освободившиеся ото льда или появившиеся в связи с ростом молодых гор, назывались каменными полями. На Марсе такие зоны окрестили реголитом, и в целом так называлась чуть ли не вся поверхность планеты. Мир каменных полей. На Земле эти районы были издавна заселены микробактериями и лишайниками, которые, наряду с химическим воздействием, превращали камень в скудную почву, заполнявшую трещины между другими валунами. С течением времени в ней скапливалось достаточное количество органики, чтобы поддерживать новые виды растений. Подобные регионы назывались каменистыми пустынями. Название оказалось метким: они до сих пор никуда не делись, и поверхность земли была усыпана камнями, но сама почва уже имела прослойку около трех сантиметров и поддерживала рост живучих растений.
А теперь похожий пейзаж появился на Марсе. Клэр и Джессика предложили Саксу пересечь ледник и спуститься вдоль боковой морены, и однажды утром, ускользнув от Филлис, он так и сделал. После получаса ходьбы он застыл у валуна высотой по колено. Прямо под ним обнаружился влажный участок почвы, мерцающий в солнечных лучах. Очевидно, таявшая вода бежала здесь почти каждый день, и сейчас, в абсолютной тишине, Сакс услышал под краем ледника журчание ручейков, которое напоминало звон крохотных деревянных колокольчиков. В этом миниатюрном дренажном бассейне, среди потоков бегущей воды, повсюду бросались в глаза яркие пятна – цветы. Серую каменистую пустыню внезапно сменял пестрый цветочный ковер, все вокруг оказалось усыпано красными, синими, желтыми, розовыми, белыми точками…
Цветы умещались на мшистых подушках-флореттах или скрывались в листьях. Все растения упрямо стелились по темной земле, которая была гораздо теплее воздуха, и только трава поднималась на несколько сантиметров вверх. Сакс на цыпочках перебирался с камня на камень, не желая наступить ни на одно растение. Он осторожно опустился на колени, чтобы рассмотреть самые маленькие цветы, и выставил линзы лицевой панели на максимальное увеличение. В утренних лучах сияли непременные обитатели каменистой пустыни: смолевка бесстебельная с кольцами розовых соцветий на изумрудных подушечках, флокс шиловидный, пятисантиметровые веточки мятлика, блестящие, как осколки стекла… Рядом соседствовали флоксы, умело цепляющиеся за почву, чтобы закрепить свои там свои нежные корешки. Поодаль пылал первоцвет с желтым глазком и темно-зелеными листьями, тянущийся вдоль узких впадин, по которым вода сбегала в розетку. У многих растений были опушенные листья. Там были и ярчайшие незабудки с лепестками, плотно покрытыми антоцианами[23]. Они казались почти фиолетовыми – цвета марсианского неба при давлении в 230 миллибар, если верить вычислениям Сакса, сделанным по дороге к Арене. Странно, что у этого цвета не имелось названия, ведь он был таким выразительным! Может, он назывался цианистый синий…
Сакс неторопливо изучал растения, используя полевой гид в наручной консоли, чтобы идентифицировать длиннолист, гречиху, карликовый люпин, карликовый клевер и его тезку камнеломку.
Надо же! Он никогда не видел ни одной камнеломки в дикой среде и долго смотрел на свои трофеи. Что за чудо – арктическая и болотная камнеломки с крохотными веточками, покрытыми длинными листьями, и бледно-голубыми цветами на конце!
Как и в случае с лишайниками, на леднике прижилось множество растений, которые Сакс не мог идентифицировать. Они демонстрировали признаки разных видов, но и с учетом использования генов не поддавались описанию. В них странным образом смешались особенности экзотической биосферы: некоторые выглядели как подводные растения или диковинные кактусы. Очевидно, то были сконструированные виды, хотя удивительно, что они отсутствовали в справочнике. А может быть, они просто мутировали…
Дальше виднелась широкая расселина, которая собрала глубокий слой гумуса, – там журчал ручей и высились кустики кобрезии. Она, как и другие виды осоки, росла во влажной среде: похожий на губку дерн химически преобразовывал почву, выполняя важную работу по трансформации каменистой пустыни в альпийские луга. Когда Сакс заметил его, он увидел и бегущие по скалам водостоки, где теснились заросли кобрезии. Преклонив колени у подушки из микроскопических волокон, Сакс отключил увеличение линз и огляделся. Внезапно перед ним предстал пейзаж во всей красе. Участки каменистой пустыни были разбросаны по склону морены, словно узоры на персидском ковре, и разорваны ручейками, окаймленными льдом.
Вернувшись в лабораторию, Сакс долго рассматривал образцы растений через микроскоп, подвергая их тестам и обсуждая результаты с Беркином, Клэр и Джессикой.
– Это преимущественно полиплоиды? – спрашивал Сакс.
– Да, – отвечал Беркин.
На Земле на тех же высотах полиплоиды встречались довольно часто: что ж тут удивительного! Но странным было другое: удвоение, утроение или даже учетверение оригинального числа хромосом. За диплоидными растениями с десятью хромосомами следовали полиплоиды с двадцатью, тридцатью или даже сорока хромосомами. Селекционеры годами использовали этот феномен, чтобы выращивать садовые растения, поскольку полиплоиды с увеличенным размером клеток, как правило, могли похвастаться крупными листьями, цветами и плодами. Вдобавок они отличались большим разнообразием, чем оригинальные виды. Адаптивность позволяла им занимать новые территории столь же успешно, как и растениям, обитающим в зоне ледника. На некоторых островах Арктики восемьдесят процентов растений являлись полиплоидами. Сакс предполагал, что данная стратегия позволяла избегать разрушающих последствий чрезмерных мутаций, проявляющихся в зонах с высоким ультрафиолетовым излучением. Ультрафиолет приводил к нарушениям в ряду генов, но если они копировались в друг