По мере того как их пребывание на Арене продолжалось, а новизна отношений стиралась, Сакс обнаруживал, что дистанцируется от занятий сексом и начинает фантазировать в процессе, глубоко погружаясь в образ Стефана Линдхольма. Этот Стефан любил воображать, что он ласкает женщин, которых Сакс едва знал или о которых даже едва ли слышал, вроде Ингрид Бергман или Мэрилин Монро.
Однажды на рассвете, после очень беспокойной ночи, Сакс встал, чтобы прогуляться по леднику. Филлис пошевелилась, проснулась и решила присоединиться к нему.
Они оделись, выбрались наружу, где царил чистый фиолетовый рассвет, и побрели в тишине вдоль морены – к краю Арены. Спустя некоторое время они добрались до цепочки ступеней, вырезанных во льду. Сакс выбрал самую южную из обозначенных флажками тропинок через Арену. Он собирался взобраться на западную боковую морену и намеревался пройти как можно дальше.
Теперь они шагали среди ледяных, не выше колена, зубчатых стен, что оказались дырявыми, как швейцарский сыр, и были припудрены розовыми снежными водорослями. Филлис очаровало это фантастическое зрелище, и она отпускала комментарии по поводу сераков, сравнивая их поочередно то с жирафом, то с Эйфелевой башней, а то и с картой Европы. Сакс останавливался, чтобы осмотреть куски нефритового льда, насквозь пронизанные бактериями. В одном или двух местах нефритовый лед, собранный в снежных углублениях, порозовел от вездесущих водорослей. Эффект получился странный: перед ними словно лежало широкое поле фисташкового мороженого.
Они двигались медленно и все еще были на леднике, когда цепочка плотных смерчей выскочила из ниоткуда, будто по мановению волшебной палочки. Коричневые пыльные дьяволы сверкали ледяными частицами и зигзагообразно летели прямо к ним. Внезапно смерчи заколебались, и резкий порыв ветра с ревом обрушился на Филлис и Сакса, так что они были вынуждены присесть, чтобы сохранить равновесие.
– Ну и буря! – крикнула Филлис ему в ухо.
– Нисходящий ветер! – ответил Сакс, наблюдая, как скопление сераков исчезает в пыли. – Приходит с Фарсиды. Мы должны вернуться на станцию!
И они повернули обратно по отмеченной флагами тропе, пытаясь хоть как-то сориентироваться. Но видимость продолжала падать – в конце концов, они не смогли различить следующий флажок.
– Туда! – заявила Филлис. – Пойдем, укроемся за айсбергами!
Она заковыляла к тускнеющему силуэту, приподнятому над ледником, и Сакс поспешил за ней, предупреждая:
– Осторожнее, у сераков есть трещины в основании!
Он потянулся, чтобы взять ее за руку, но она уже упала, провалившись в ловушку. Сакс успел схватить ее запястье и сам тяжело рухнул наземь, больно ударившись коленями о лед. Филлис заскользила вниз по уклону расселины. Ему следовало отпустить ее, но он продолжал инстинктивно сжимать пальцы, и его затянуло следом за ней. Теперь они оба неслись на самое дно. Снег промялся под ними так, что они снова упали, после короткого, но пугающего полета врезавшись в заледеневший песок.
Сакс, приземлившийся на Филлис, сел, целый и невредимый. Тревожные всасывающие звуки шли через интерком от Филлис, но вскоре стало ясно, что у нее просто выбило воздух из легких. Когда она отдышалась, то проверила свои ноги и руки на предмет переломов и объявила, что не пострадала. Сакс восхитился ее стойкостью.
Через минуту он обнаружил, что в ткани костюма над его правым коленом зияет дыра, и с облегчением вздохнул. Вот и весь ущерб! Сакс вытащил ремонтную ленту из набедренного кармана и заклеил прореху. Колено по-прежнему сгибалось без всякой боли, и он быстро поднялся на ноги.
Расселина, в которую они провалились сквозь снег, оказалась метра на два выше его поднятой руки. Они очутились в некоем вытянутом пузыре, имеющем форму песочных часов. Его нижняя стена была ледяной, а верхняя – каменной, покрытой ледяной коркой. Неровный круг неба над головой отливал персиковым цветом, а в синеватой стене трещины мерцали отблески солнца.
Картина была очень живописной, однако ликовать было рано. Похоже, они действительно застряли здесь надолго.
– Сигнал с наших маяков будет обрезан, и они придут искать нас, – сказал Сакс, когда Филлис подошла к нему поближе.
– Да, – ответила она. – Но смогут ли они нас найти?
Сакс пожал плечами.
– Маяки ведут запись направлений.
– Но ветер! Вдруг видимость упадет до нуля!
– Будем надеяться, они справятся.
Расселина тянулась на восток, словно узкий и низкий коридор. Сакс пригнулся, и свет его головного фонарика осветил пространство между льдом и камнем: оно продолжалось дальше, насколько он мог видеть, в направлении восточного края Арены. Вероятно, оно даже доходило до одной из маленьких каверн в боковой поверхности… Поделившись своей догадкой с Филлис, он отправился исследовать трещину, наказав ей оставаться на месте. Пусть поисковая группа наткнется на дыру и найдет в пузыре хоть кого-то живого…
За пределами яркого конуса света лед был насыщенного кобальтового оттенка. Сакс понял, что это эффект того же самого рэлеевского рассеивания, которое окрашивало небо в синий цвет. Даже при выключенном фонаре освещения оставалось достаточно, и Сакс предположил, что слой снега сверху оказался не слишком толстым. Вероятно, если задуматься, примерно той же толщины, что и высота их падения.
Филлис по внутренней связи спросила, как у него дела.
– Отлично! – откликнулся Сакс. – Наверное, расселина возникла в результате того, что ледник двигался по поперечному откосу. Думаю, что скоро обнаружу какой-нибудь выход.
Но выхода не было. Через сотню метров лед слева встретился со скальной поверхностью справа, и образовался тупик.
Обратно Сакс шел очень медленно. Он внимательно осматривал лед и куски камня, которые были сколоты с откоса. В одной из трещин кобальт льда стал бирюзовым. Сакс вытянул руку в перчатке и выудил длинную изумрудную ленту, замерзшую на поверхности, но мягкую внутри. Это была дендритная масса сине-зеленых водорослей.
– Ого! – воскликнул он и, отщипнув несколько замерзших нитей, запихнул остальное в расселину.
Сакс читал, что водоросли закапывались в камень и лед разных планет, а бактерии проникали даже глубже, но найти одну такую – да еще столь далеко от солнца – было настоящим чудом. Он выключил фонарик, и мерцающий кобальт ледника мягко засиял вокруг него. Как водоросли выжили в столь холодном месте?
– Стефан?
Сакс встрепенулся.
– Смотри, – сказал он Филлис, вернувшись. – Я нашел сине-зеленые водоросли! Они повсюду!
Он протянул ей ладонь, но Филлис лишь пожала плечами. Сакс сел и, вынув из набедренного кармана пакет для образцов, положил в него водоросли и уставился на них сквозь двадцатикратное увеличение. Линзы были недостаточно мощными, чтобы продемонстрировать ему все детали, однако он разглядел изящные дендритные нити, истончающиеся к концу. В его планшете хранился каталог с фотографиями такого же увеличения, но он не мог найти виды, которые бы походили на его добычу.
– Возможно, данная водоросль нигде не описана, – пробормотал Сакс. – Надо же! Начинаешь поневоле задумываться, не выше ли здесь скорость мутаций, чем обычно? Надо провести серию экспериментов и во всем разобраться.
Филлис ничего не ответила.
Продолжая поиск по каталогу, Сакс помалкивал. Он все еще думал о водорослях, когда они услышали скрипучий визг и шипение по радио, и Филлис начала звать группу на общей частоте. Скоро они услышали в интеркомах голоса, и через некоторое время чей-то круглый шлем показался в отверстии у них над головами.
– Мы здесь! – крикнула Филлис.
– Подождите немного! – отозвался Беркин. – У нас есть веревочная лестница!
И после крутящегося подъема они опять очутились на поверхности Арены. Ледник тускло поблескивал в пыльном колеблющемся свете дня. Им пришлось пригнуться, чтобы противостоять ветру, который теперь превратился в ураган. Филлис смеялась, объясняя происшествие в своей обычной манере.
– Мы держались за руки, чтобы не потерять друг друга, и бах – мы уже внизу!
Их спасатели между тем сообщили, какой силы достигали самые мощные порывы ветра. Все, казалось, вернулось в норму, но когда они добрались до станции и сняли шлемы, Филлис напоследок одарила Сакса долгим изучающим взглядом. Это был очень любопытный взор: настороженный и пытливый, словно она о чем-то начала догадываться. Как будто на леднике он вел себя так, что выдал себя с головой, и Филлис узнала своего старого товарища, Саксифрейджа Рассела.
Всю северную осень команда «Биотика» продолжала работать на леднике. Постепенно дни становились короче, а ветра – холоднее. Замысловатые ледяные цветы вырастали на Арене каждую ночь. В полдень они слегка оплавлялись по краям, а потом, закаленные, служили основанием для сложнейших узоров, которые появлялись на следующее утро. Миниатюрные и острые кристаллические хлопья с треском разлетались от больших плавников и зубьев прямо под ними.
Люди не могли не крушить хрупкие фрактальные миры, шагая по ледяной корке. Они искали растения, скрытые под морозными узорами, чтобы увидеть, как те справляются с подступающим холодом. Глядя через ухабистую белую равнину, ежась от ветра, который проникал даже сквозь утепленный скафандр, Сакс думал, что суровая смерть от переохлаждения неизбежна.
Но внешний вид мог оказаться обманчив. Конечно, вымерзания было не избежать, но растения закалялись. Как утверждали садоводы «Биотика», они успеют акклиматизироваться до наступления зимы. Сакс, копавшийся в утрамбованном снегу, понял, что это трехэтапный процесс. Во-первых, фитохроматические часы в листьях чувствовали уменьшение светового дня. Как ни крути, а дни и впрямь становились короче, а суровые бури, приходящие почти каждую неделю, участились. На ледник падал грязно-белый снег, а затем низкие пузатые кучевые облака двигались дальше. На втором этапе рост прекращался, карбогидраты перемещались к корням, а количество абсцизовой кислоты в листьях вырастало настолько, что они опадали. Сакс нашел множество тому доказательств: желтых или коричневых листьев, цепляющихся за ветки или укутывающих землю Арены. Они-то и обеспечивали живым растениям дополнительную теплоизоляцию. Во время этого этапа вода уходила из клеток в межклеточные ледяные кристаллы, а клеточные мембраны утолщались, пока в некоторых протеинах молекулы сахара не заменяли молекулы воды. Ну, а на третьем и самом холодном этапе вокруг клеток формировался гладкий лед, не повреждающий их структуру, – сам процесс назывался «витрификация».