Сакс начал страдать от бессонницы. Раньше она его почти не мучила, и теперь он осознал, насколько это некомфортно. Он просыпался, перекатывался с боку на бок, мысли его зацикливались, и все в голове шумело и гудело. Когда ему становилось ясно, что он уже не заснет, Сакс вставал и включал экран искина. Он смотрел все передачи подряд и даже новости, которые никогда прежде не любил.
Он видел симптомы неких социологических нарушений на Земле. Например, все выглядело так, будто они и не пытались скорректировать общество с учетом влияния роста населения, вызванного геронтологическим лечением. Должен был появиться элементарный контроль рождаемости, квоты, стерилизация – но в основном страны не делали ничего подобного. Вероятно, вечный низший класс не получал противовозрастную терапию и рос как на дрожжах. Густонаселенные страны третьего мира нищенствовали. Теперь, когда ООН доживала свой век, было трудно собрать общую статистику. Судя по одному глобальному исследованию, в развитых странах получало лечение семьдесят процентов населения, в то время как в бедных государствах – всего двадцать процентов.
«Если тенденция продержится долго, – думал Сакс, – это приведет к новому разделению на классы по физическим признакам».
Наверняка на Земле произойдет позднее возникновение или, точнее, повторное открытие мрачного марксовского видения, только еще более безнадежного, чем у Маркса. Правда, классовые различия будут основываться на физиологических признаках, вызванных биомодальным распределением, чем-то очень похожим на видообразование.
Расхождение между богатыми и бедными представляло угрозу для общества, но на Земле все воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Но разве такова природа вещей? Почему они не видели опасности?
Сакс не понимал землян и чувствовал себя опустошенным. Он сидел, дрожа, в мути бессонных ночей, слишком усталый, чтобы читать или работать, и тупо переключал земные новостные каналы – один за другим. Он хотел хоть какой-то ясности! Что же происходило на Земле? Он обязан это понять, если он хотел понимать Марс, поскольку поведение транснациональных компаний диктовалось ультимативно с Земли. Ему нужно осознание ситуации. Увы, новости казались ему абсурдными и лишенными логики.
Значит, на Земле еще сильнее, чем на Марсе, сказывалось отсутствие всякого разумного плана.
Саксу требовалось объективное историческое видение, но, к сожалению, такого предмета не существовало. Аркадий, бывало, говорил, что история – ламаркианец[24] (зловещий намек, учитывая образование псевдовидов, вызванное неравномерным распределением антивозрастной терапии). Толку от этого было мало. Психология, социология, антропология… ничто из вышеперечисленного не вызывало доверия. Научные методы не применимы к людям, во всяком случае, так, чтобы они давали какую-то полезную информацию. Это была проблема фактов и ценностей, но поставленная несколько иначе. Человеческое бытие могло быть объяснено только в терминах ценностей! А последние оказались весьма устойчивы к научному анализу: выделение факторов для изучения, оспариваемые гипотезы, повторяемые эксперименты – научный аппарат, используемый в физических лабораториях, явно не мог быть пущен в дело. Ценности определяли историю – неповторяемую и случайную. В общем-то, это можно было назвать ламаркизмом или хаотичной системой, но даже само определение дисциплины лежало в области догадок.
И Саксу оставалось только гадать, о каких факторах шла речь, какие подходы могли быть приобретены с опытом и переданы будущим поколениям… А может, человечество просто крутилось в созданных по какому-то шаблону беспорядочных циклах? Он уже ничего не мог утверждать.
И он снова начал думать о естественной истории, которая захватила его на леднике Арена. К счастью, в данной области использовались научные методы исследования… Тем не менее эта дисциплина была настолько же сложна методологически, как и человеческая история – точно так же уникальна и устойчива к эксперименту. Но с человеческим сознанием, вынесенным за скобки, она часто была довольно успешна, хотя и базировалась в основном на наблюдениях и на гипотезах, которые могли быть проверены лишь дальнейшими наблюдениями.
«Вот она – настоящая наука», – думал Сакс.
Именно она открыла, среди хаотических случайностей, некоторые верные принципы эволюции: развитие, адаптацию, усложнение и многое другое, подтверждаемое дочерними дисциплинами.
Что им необходимо сейчас, так это знание четких принципов, влияющих на историю человечества.
Сакс почитал кое-что из историографии, и результат его не обнадежил. Монографии казались ему либо жалкой имитацией научных трудов, либо абстрактными работами – словом, искусством в чистом виде. Почти каждое десятилетие очередная историческая концепция пересматривала весь прошлый опыт, но, очевидно, ревизионизм доставлял удовольствие, не имеющее ничего общего с объективностью. Социобиология и биоэтика выглядели весьма многообещающе, но объясняли текущие процессы на крупных эволюционных шкалах.
А Саксу нужно было совсем другое, связанное с недавним прошлым и более-менее близким будущим. Сто лет его бы вполне устроило. Или даже пятьдесят.
Ночь за ночью он просыпался, ворочался в кровати, вставал, садился к экрану и ломал себе голову, пытаясь мыслить логично. И по мере того, как долгие бдения продолжались, он обнаружил, что все чаще возвращается к передачам о 2061-м годе. Существовало множество компиляций о событиях того времени. Некоторые не стеснялись в названиях. «Третья мировая!» – так назывался самый длинный сериал, порядка шестидесяти часов документальных записей, плохо отредактированных и композиционно неряшливо выстроенных.
Достаточно было посмотреть пару серий, чтобы понять, что название не было чистой провокацией. В тот судьбоносный год войны вспыхивали по всей Земле. Аналитики неохотно называли это Третьей мировой – вероятно, они считали, что данный процесс не имел аналогов. Сакс быстро сообразил, что соперничество двух глобальных альянсов было здесь ни при чем. Ситуация оказалась гораздо сложнее и запутанней. Некоторые источники заявляли, что тогда началась война севера и юга, или нового и старого, или выступление ООН против наций, или наций против транснациональных компаний, или транснациональных компаний против «удобных флагов»[25], или армии против полиции, или полиции против граждан…
В общем, в тот момент на Земле разгорелись сразу все самые возможные конфликты. И действительно, тогда на шесть или восемь месяцев мир погрузился во тьму. Во время своих исследований в области «политической науки» Сакс наткнулся на псевдонаучный график Германа Кана, названный «лестницей эскалации». Кан пытался категорировать конфликты по их природе и серьезности. В лестнице было сорок четыре ступени, начиная с первой, обозначенной как «мнимый кризис». Далее вверх поднимались «политические и дипломатические жесты», «торжественные и формальные заявления», «значительная мобилизация». Потом были более скользкие понятия: «демонстрация силы», «тревожные проявления насилия», «серьезные вооруженные столкновения», «крупная всеобщая война». Затем шли неисследованные области: «на грани ядерной войны», «показательные посягательства на собственность», «уничтожение гражданского населения». Последней ступенью оказывалась сорок четвертая: «спазм, или нелепая война».
Да, Кан предпринял интересную попытку таксономии и логической последовательности, хотя в его теории и просматривались элементы фетишизации и чрезмерной детализации. Кроме того, категории Кана были абстрагированы от многочисленных войн прошлого. Но исходя из этой таблицы, можно было прямиком подняться прямо на сорок четвертую ступеньку, где и должен был располагаться 2061 год…
В таком диком водовороте Марс являлся не более чем одной красочной войной из пятидесяти.
Лишь некоторые новостные каналы посвящали малую толику времени роковому 2061 году. К несчастью, это были просто подборки видеоклипов, которые Сакс видел постоянно: замерзшая охрана Королева, разбитые купола, падение лифта и самого Фобоса. Попытки анализа марсианской ситуации были в лучшем случае поверхностны. Марс оказался экзотическим побочным шоу с парой-тройкой удачных видео, но в нем не было ничего, что вытягивало бы его из общей трясины.
Но однажды ближе к рассвету Сакса осенило. Если он хочет понять 2061-й, то должен сам собрать его по кускам из оригинальных источников и видеозаписей. Он должен создать правдивую картину из всех прыгающих кадров разъяренных толп, поджогов городов, пресс-конференций с отчаявшимися, разочарованными лидерами.
Однако даже выстроить события в хронологическом порядке оказалось непросто. Поэтому Сакс прибег к своему излюбленному старому стилю и практически выпал из реальности на несколько недель.
Сакс знал, что упорядочивание событий являлось крошечным шагом на пути к тому, чтобы собрать все воедино. Но он не сомневался, что только так и сможет приблизиться к пониманию проблемы. Он хотел докопаться до сути.
И Сакс не ошибся – спустя некоторое время структура начала обретать форму. Что ж, здравый смысл его никогда не подводил. Теперь Сакс мог утверждать, что именно возникновение транснациональных корпораций в сороковые годы заложило основу и стало конечной причиной войны. В те десятилетия, пока Сакс посвящал себя терраформированию Марса, родился новый земной порядок: тысячи крупных компаний объединились в десятки колоссальных транснациональных корпораций.
«Это было нечто вроде рождения новых планет», – подумал Сакс после очередной бессонной ночи, подойдя к окну, и кивнул своим мыслям.
Но тогда же и возникли первые тревожные звонки. В основном транснациональные компании возникли в процветающих индустриальных странах и, конечно же, сразу стали стремиться к еще большей власти. При этом они намеревались захватить и остальной мир. Их политика напоминала Саксу то немногое, что он знал об имперских и колониальных системах и о том, что им предшествовало. Как-то раз Фрэнк сказал, что колониализм никогда не умирал, как считалось, но просто сменил название и нанял местную полицию. Мы все превратились в колонии транснациональных корпораций.