очувствовала, что многие подпольщики опять сменили свое мнение. Похоже, они неохотно согласились с декларацией Дорсы Бревиа, ставшей теперь длиннее, чем оригинальный черновик Арта и Ниргала. Каждый пункт, зачитанный Присциллой, встречался возгласами одобрения, но кое-кто кричал громче за одни пункты, чем за другие. Когда Присцилла отложила планшет, аплодисменты аудитории оказались короткими и формальными. Никто не был доволен итогом, а Арт и Ниргал выглядели опустошенными.
После аплодисментов воцарилась неловкая тишина. Никто не знал, что делать дальше. Отсутствие договоренностей по методам и впрямь мучило подпольщиков. И что теперь? Просто возвращаться домой? А он у них есть? Момент тянулся, неловкий, даже несколько болезненный – как им был нужен Джон! – и Надя вздохнула с облегчением, когда кто-то нарушил бесконечную паузу. Наде показалось, что в эту секунду разрушились чьи-то злые чары. Она оглянулась туда, куда указывали участники конгресса.
Там, на лестнице, которая вилась по уступам черного туннеля, стояла стройная женщина. Она была нага, боса, сероглаза и зеленокожа – и сияла в лучах полуденного солнца, падавших из потолочного окна. Женщина была полностью обнажена, если не считать покрывавшей ее краски. И то, что было нормально ночью у пруда, сейчас в дневном свете казалось опасным, провокационным и шокирующим. Это был вызов по отношению ко всем, кто находится здесь, в Дорсе Бревиа, – вызовом для их разума и восприятия.
То была Хироко. Она начала спускаться по лестнице размеренным, ровным шагом. Ариадна, Шарлотта и другие женщины Миноа стояли у подножия лестницы, ожидая ее, вместе с ближайшими последователями Хироко из тайной колонии – Ивао, Риа, Евгенией, Мишелем и прочими. Внезапно они начали петь. Когда Хироко приблизилась к ним, они задрапировали ее лентами ярких красных цветов. «Обряд плодородия, – подумала Надя, – он взывает прямо к нашей древней палеолитической части сознания и смешан с философией ареофании Хироко».
Когда Хироко пошла вперед, за ней потянулась цепочка последователей, напевно выкликающих названия Марса: Аль Кахира, Арес, Аукаку, Бахрам… Туннель огласился архаичными звуками, в которых повторялось «ка… ка… ка…».
Хироко повела их по тропе, которая вилась сквозь деревья, – к людям, сидевшим в парке. Она шествовала среди своих последователей с торжественным, отстраненным выражением лица. Многие вставали, когда она проходила мимо. Джеки Бун присоединилась к ней, и Хироко взяла ее за руку. Они вдвоем пролагали путь сквозь толпу: старуха-матриарх, высокая, гордая, насквозь древняя, узловатая, словно древесные корни, изумрудная, как листья. Джеки была еще выше, юная и изящная, как танцовщица, с черными волосами, струящимися по спине.
Люди затаили дыхание, а затем по толпе прокатился вздох. И пока группа во главе с Хироко и Джеки спускалась по центральной дорожке к каналу, все стояли и следили за процессией. Суфии принялись танцевать и кружиться.
– Ана эль Хак, ана Аль Кахира, ана эль Хак, ана Аль Кахира, – повторяли они, следуя за Хироко.
Остальные присоединились к ним. Теперь все шли за группой, впереди которой вышагивали две прекрасные женщины: суфии со своими гимнами, другие – напевая фрагменты ареофании Хироко, остальные – молча, просто довольные тем, что могут свободно присоединиться к процессии.
Надя шла, держа за руки Ниргала и Арта, чувствуя себя счастливой. В конце концов, они были животными, какую бы среду обитания они ни выбрали. Ее переполняли эмоции, которые она редко испытывала, – то была сопричастность чуду жизни, принимавшему столь гармоничные формы.
У пруда Джеки стянула свой рыжий комбинезон, и они с Хироко вошли в воду по щиколотку, глядя друг на друга. Они держали свои сомкнутые руки над головой так высоко, как только могли. Женщины Миноа присоединились к рукотворному мосту. Старость и молодость, зеленый и розовый…
Первые колонисты Марса прошли под только что созданной аркой. Майя тоже была среди них, рука об руку с Мишелем. А затем под мостом матерей начали проходить самые разные люди. Это напоминало миллионное повторение древнего ритуала, нечто заложенное в их генах и естественное для каждодневной жизни. Суфии в белых развевающихся одеждах по-прежнему танцевали, и они задали образец для тех, кто остался одет, но тоже вошел в темную воду. Зейк и Назик проложили дорогу, напевая «Ана Аль Кахира, ана эль Хак», похожие на индусов в Ганге или баптистов в Иордане.
Многие все же сбросили одежду, и вскоре все очутились в пруду. Они оглядывались по сторонам, созерцая инстинктивное и одновременно сознательное перерождение, некоторые барабанили по поверхности воды, и ритмичные шлепки сопровождались брызгами и пением… Надя с изумлением подумала о том, каким чудом является человек. «Нагота опасна для социального порядка, – решила она, – поскольку так обнажается чересчур много реальности».
Люди стояли друг перед другом во всем своем смертном, хрупком несовершенстве – удивительно прекрасные и одухотворенные. Румяный закатный свет туннеля мягко озарял их лица и тела, и эту красоту едва ли можно было понять или логически объяснить. В лучах солнца их кожа приобрела багряный оттенок, но, очевидно, его оказалось недостаточно для некоторых из Красных, которые раздобыли губки и окрашивали одну из своих женщин в пурпурный цвет. Наверное, они решили сделать так, дабы противостоять Хироко. Политические купания? Надя застонала. На самом деле пруд смывал все цвета, и вода становилась коричневой.
Надя проплыла по мелководью и толкнула Майю, а та заключила подругу в стремительные объятия.
– Хироко – гений, – сказала она по-русски. – Может, она и безумна, но гений – точно.
– Мать-богиня мира, – согласилась Надя и переключилась на английский.
Она поплыла в теплой воде к маленькой группе первой сотни и иссеев Сабиси. Там рядышком стояли Энн и Сакс: Энн – высокая и худая, Сакс – маленький и круглый, они выглядели, прямо как в старые дни в купальнях Андерхилла. И уже о чем-то спорили! Сакс говорил, скривившись от усилий. Надя рассмеялась и плеснула в них водой. Форт подплыл к ней.
– Нужно было весь конгресс проводить именно таким образом, – заявил он. – Ой, он сейчас упадет! – И действительно, серфингист, который спускался по изогнутой стене, соскользнул со своей доски и позорно рухнул в пруд. – Слушайте, если вы хотите, чтобы я вам помог, я должен вернуться домой. Кроме того, через четыре месяца моя пра-пра-пра-правнучка выходит замуж.
– Вы можете вернуться так быстро? – спросил Спенсер.
– Да, у меня отличный корабль. Космическое подразделение «Праксиса» строит ракеты, использующие модифицированный двигатель Дайсона. Челноки постоянно ускоряются во время полета и летят по прямой линии между Марсом и Землей.
– Стиль главы корпорации, – произнес Спенсер.
– Их может использовать кто угодно в «Праксисе», если есть на то необходимость. Можете посетить Землю, и тогда сами все увидите своими глазами.
Никто не принял вызов Форта, хотя брови у некоторых взлетели. Однако Форт добился своего, и никто из подпольщиков не решился его осаживать или ставить на место. Люди, как медузы, дрейфовали в медленных водоворотах, наконец успокоенные теплом, виной и кавой, передаваемой по кругу в бамбуковых чашечках, осознанием завершения того, ради чего они собрались. Конгресс был не идеален, говорили они, но зато они многому научились и приобрели бесценный опыт, а ведь это только первый шаг. А каким замечательным получился третий, а может, и четвертый пункт декларации, добавляли их собеседники, и остальные согласно кивали.
Это действительно было начало чего-то большого, правда, с серьезными недостатками (особенно, если возвратиться к декларации и пункту шесть), но поистине значимое событие, которое будут помнить все.
– Да, сейчас тут царит религия, – возразил кто-то из сидевших на мелководье. – Мне нравятся привлекательные тела, но смешивать государство и религию опасно.
Надя и Майя рука об руку прошли туда, где поглубже, заговаривая со знакомыми. Группа марсианских уроженцев из Зиготы – Рейчел, Тиу, Франц, Стив и прочие – увидели их и радостно завопили.
– Эй, две ведьмы! – кричали они и подбежали к ним, чтобы стиснуть в объятиях.
«Кинетическая реальность, – подумала Надя, – соматическая реальность, тактильная реальность – сила касания, Боже мой».
Ее призрачный палец запульсировал, чего не случалось в течение долгого времени.
Они направились дальше, таща за собой марсианских уроженцев из Зиготы, и вскоре увидели Арта, Ниргала и некоторых других мужчин. «Похоже, их как магнитом притянуло именно сюда, поскольку здесь находится Джеки», – пронеслось у Нади в голове.
Джеки стояла рядом с полузеленой Хироко, ее влажные волосы облепили обнаженные плечи, голова запрокинулась в смехе, закат сиял сквозь нее и придавал ей ирреальную, символическую мощь. Арт казался по-настоящему счастливым, и, когда Надя обняла его, он положил ладонь ей на плечо и уже не снимал свою руку.
Арт стал ее добрым другом, который прекрасно вписался в ее очень весомую соматическую реальность.
– Неплохо, – сказала Майя. – Так сделал бы Джон Бун.
– Нет, – ответила Джеки автоматически.
– Я знала его, – добавила Майя, бросив на Джеки острый взгляд, – а ты – нет, девочка. И я говорю, что Джон Бун поступил бы точно так же.
Они сверлили друг друга пристальными взглядами: древняя беловолосая красавица и молодая черноволосая – и Наде почудилось, что здесь есть нечто первобытное, первозданное…
«Вот они, две ведьмы», – подумала Надя и хотела сказать это братьям и сестрам Джеки, которые сгрудились позади. Но они, без сомнения, и сами знали это.
– Никто не похож на Джона, – парировала Джеки, пытаясь стряхнуть с себя колдовство Майи, и обняла Арта за талию. – Но сделано все было и впрямь хорошо.
Касэй приблизился в туче брызг и молча остановился рядом. Надя немного удивилась ему: человек со знаменитым отцом, легендарной матерью, прославленной дочерью… И он постепенно становится силой в кругу Красных и среди радикальных первопоселенцев. Он как будто завис на краю пропасти, но ему все нипочем.