И она безжалостно уставилась на странного урода – андрогинного, увядшего, безумного. Орел превратился в грифа. Лысого, со сморщенной шеей, глазами-бусинами, носом крючком и безгубым ртом, загнутым вниз полумесяцем. Глядя на свое безобразное лицо, она долго не могла найти ни одной черты Майи Тойтовны.
Она стояла, заледенев в настоящем. Чужая для этого мира. И для всех.
Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть и вернул к реальности. Она помедлила, вдруг устыдившись и даже испугавшись. Другая ее часть прохрипела:
– Входите…
Дверь открылась. Мишель увидел ее и застыл на пороге.
– Ну? – выдавила она, чувствуя себя голой.
Он сглотнул, кивнул.
– Красива, как всегда, – сказал он и криво ухмыльнулся.
Она была вынуждена рассмеяться. А потом плюхнулась на постель и разрыдалась. Она всхлипывала и не могла остановиться.
– Иногда я хочу перестать быть собой, – говорила она, вытирая глаза. – Я так устала от всего, что я сделала.
Мишель сел рядом с ней.
– Мы до конца заперты в собственной оболочке. Так мы платим за право мыслить. А чем бы ты предпочла быть: пленником или идиотом?
Майя покачала головой.
– Я была в парке с Владом, Урсулой, Мариной и Саксом, который меня ненавидит. То еще зрелище! Но я поняла одно – мы должны что-то сделать, действительно должны. А потом я попыталась вспомнить все, что было, и вдруг подумала: какие же мы изломанные, искалеченные люди.
– Много всего случилось, – произнес Мишель и взял ее за руку.
– У тебя есть проблемы с памятью? – Майя поежилась и вцепилась в него, словно в спасательный круг. – Иногда мне бывает настолько страшно, что я предпочитаю амнезию. – Она коротко хохотнула. – Полагаю, я предпочла бы стать пленником, чем идиотом: это касательно ответа на твой вопрос. Если ты забываешь, ты освобождаешься от прошлого, но тогда все теряет значение. Спасения нет, – проговорила она и всхлипнула. – Помнишь ты или нет – не важно. Тебе всегда больно.
– В нашем возрасте часто возникают подобные проблемы, – мягко сказал Мишель. – Мы забываем события, которые с нами когда-то случилось. Ничего страшного. Есть упражнения, которые помогают тренировать мозг.
– Это не мускул.
– Знаю. Но когда ты их выполняешь, растет способность вспоминать. А сам акт запоминания усиливает память. Логично, да? Синапсы укрепляются или заменяются физически.
– Но что, если ты не можешь взглянуть в лицо своим воспоминаниям? Ох, Мишель… – Она глубоко, прерывисто вздохнула. – Она… Марина заявила, что Фрэнк убил Джона. Она думала, будто я ее не слышу. И она сказала это, как непреложную истину! – Майя схватила Мишеля за плечо и сжала, словно ногтями могла выцарапать из него правду. – Мишель, ответь мне и не ври! Вы действительно так считаете?
Мишель покачал головой.
– Никто не знает, что случилось.
– А как же я? Я была в Никосии той ночью, а они – нет! Тогда я находилась рядом с Фрэнком! Он понятия не имел, клянусь!
Мишель задумчиво прищурился, и она воскликнула:
– Не смотри так!
– Я и не смотрю. Майя, пожалуй, я должен рассказать тебе все, что слышал сам, и я пытаюсь вспомнить. Ходили самые разные слухи! О том, что случилось с Джоном. И некоторые действительно утверждали, что Фрэнк… причастен. Или связан с саудитами, которые убили Джона. Что он встречался с тем, кто умер позже, в ту самую ночь, ну, ты понимаешь…
Майя опять разрыдалась взахлеб. У нее скрутило живот и заныла поясница. Она положила голову на плечо Мишеля, ее грудь тяжело вздымалась.
– Я не вынесу, Мишель, я не смогу! Я не знаю, что случилось… как я могу вспомнить? Как я могу хотя бы думать о них? – хрипела она.
Мишель убаюкивал ее в своих объятиях и гладил по спине.
– Майя, Майя, – повторял он.
Прошло много времени, прежде чем она села прямо, поплелась к раковине и умылась холодной водой, избегая смотреть в зеркало. Она вернулась к кровати и села в мрачном расположении духа, наполняющем чернотой каждую мышцу.
Мишель опять взял ее за руку.
– Я иногда спрашиваю себя: вдруг знание поможет? Или, по крайней мере, поиск истины… Расследование и все такое прочее. Можно почитать про Джона и Фрэнка. Сейчас, конечно, уже есть книги. Поспрашивать других людей, которые были в Никосии, особенно арабов, которые виделись с Селимом аль-Хаилем, перед тем как он умер. Собрать свидетельства. Факты дают нам ощущение контроля. Это будет не просто жалкая попытка вспомнить и не забвение. И, как ни странно, между данными альтернативами существует множество вариантов. Мы должны принимать наше прошлое, понимаешь? Мы должны сделать его частью того, чем мы стали, используя наше воображение. Но это сложный креативный процесс, требующий наших усилий. Хотя я знаю тебя, а тебе всегда лучше, когда ты действуешь. Не можешь сидеть и молча страдать.
– Не представляю, справлюсь ли я теперь, – произнесла она. – Мне невыносимо оставаться в неведении, но я боюсь знать. Я и не хочу. Особенно, если то, что сказала Марина, – правда.
– Постарайся понять свои чувства, – предложил Мишель. – Учитывая, что оба варианта болезненны, возможно, ты предпочтешь именно действия.
– Ну, – она шмыгнула носом, окинула комнату взглядом. Из зеркала на нее уставилось лицо убийцы. – Господи, какая я страшная! – выдохнула она, ощущая тошноту, и сглотнула.
Мишель встал и направился к зеркалу.
– Есть такая штука, называется «дисморфическое расстройство». Это связано с обсессивно-компульсивными расстройствами и депрессией. Я давно замечаю у тебя его признаки.
– Сегодня мой день рождения.
– Хм. Твоя проблема поддается корректировке.
– Дни рождения?
– Дисморфическое расстройство.
– Я не буду сидеть на таблетках.
Он завесил зеркало полотенцем, повернулся и посмотрел на нее.
– Что ты имеешь в виду? Это может быть банальная нехватка сератонина. Биохимическая недостаточность. Болезнь. Тебе нечего стыдиться. Каждый из нас принимает лекарства. Кломипрамин тебе поможет.
– Ладно, я подумаю.
– И никаких зеркал.
– Я не ребенок! – прорычала она. – Я знаю, как выгляжу!
Она вскочила и сдернула полотенце с зеркала. Сумасшедший рептилоидный гриф, свирепый птеродактиль. Что ж, впечатляющее зрелище. В некотором роде.
Мишель пожал плечами и слабо улыбнулся, и ей захотелось то ли ударить его, то ли поцеловать. Он любил ящериц. Она покачала головой, чтобы выбросить лишние мысли из головы.
– Ты говоришь, что надо действовать, – пробормотала она. – Я, конечно же, в текущей ситуации предпочитаю активность всем прочим альтернативам. – Она рассказала ему о новостях с юга и о своем предложении. – Они меня разозлили. Они ждут не дождутся, пока снова не случится беда. Все, кроме Сакса! Он со своими диверсиями, как говорящая обезьяна с гранатой! Ни с кем не советуется, кроме своих придурковатых друзей. А нам нужно быть более скоординированными!
– Хорошо, – с чувством произнес Мишель. – Я согласен. Нам нужно что-то предпринять.
Она посмотрела на него.
– Поедешь со мной в бассейн Эллады?
И он улыбнулся совсем другой улыбкой – искренней и радостной. В ней сквозило удовольствие от того, что она пригласила его присоединиться к ней!
Ее сердце сжалось и часто забилось.
– Да, – кивнул он. – Мне нужно закончить кое-какие дела, но я быстро управлюсь. Всего пара недель.
И он вновь улыбнулся. Он любил ее, она знала. Не просто как друг или терапевт, но и как любовник. Однако на некотором расстоянии. Порой ей казалось, что он не подпускал ее к себе: то была своеобразная терапевтическая защита. Зато сейчас она могла дышать по-прежнему. Быть любимой и дышать. Иметь друга.
– И ты будешь со мной, хотя я и выгляжу как чудовище.
– Майя! – рассмеялся он. – Ты и сейчас красива, если хочешь знать. Ну и слава Богу! – Он обнял ее и отстранился, оглядывая. – Немного аскетично. Но тебе идет.
Она оттолкнула его.
– Никто не узнает меня.
– Никто из тех, кто тебя не знает. Нам пора. Ты голодна?
– Да. Мне надо переодеться.
Он сел на кровать и смотрел, как она переодевается, пожирая ее глазами, старый козел. Ее тело до сих пор было человеческим и, как ни удивительно, явно женским даже в столь нелепом предсмертном возрасте.
Она могла подойти, сунуть грудь ему в лицо, и он бы присосался к ней, как дитя. Но она быстро оделась, чувствуя, как постепенно собирается с духом и приободряется – самый лучший момент во всей синусоиде, словно зимнее солнцестояние для людей палеолита, момент облегчения, когда понимаешь, что солнце все равно обязательно вернется.
– Вот и отлично, – заметил Мишель. – Ты нужна нам, Майя. У тебя, кстати, есть авторитет. Природное влияние. Нам надо начать работу повсюду, а тебе сконцентрироваться на Элладе. Превосходный план. Но нам нужно и нечто большее, чем злость.
Она натянула свитер через голову – скальп казался забавно голым и грубым – и изумленно посмотрела на него. Он наставительно поднял палец.
– Гнев пригодится, но нельзя полагаться только на него. Фрэнк буквально плавился от гнева, и посмотри, куда это его привело. Ты должна сражаться только с тем, что ненавидишь, за то, что ты любишь, понимаешь? Поэтому тебе надо понять, что ты любишь. Вспомнить это или создать.
– Верно, – ответила она с внезапным раздражением. – Я люблю тебя, но сейчас заткнись. – Она царственно вскинула голову. – Идем. Я и впрямь хочу есть.
Поезд из Сабиси, следующий по ветке Берроуз – Эллада, был длиной всего в четыре вагона: локомотив и три пассажирских вагончика, заполненных не более чем наполовину.
Майя направилась к последним сиденьям последнего же вагона. Люди иногда смотрели на нее. Казалось, отсутствие волос никого не волновало. В конце концов, на Марсе давно поселилась целая стая женщин-грифов с обветренными лицами, некоторые даже ехали в поезде. На каждой красовался рабочий комбинезон кобальтового, ржавого или светло-зеленого оттенка.
Своего рода клише, древние ветераны Марса, первопроходцы! Они видели все и готовы были насмерть замучить тебя скучными рассказами о пыльных бурях и заклинивших шлюзах.