Боже, как ей разобраться в себе?
Послышался хруст веток, и Антония забыла о всех своих думах и раскаяниях. Манфред! Это он! Сейчас она его увидит! Эта радость стерла ее вину и стыд, подобно тому как ветер сдувает сухие листья с мраморного балкона, на котором растут ее олеандры. Впрочем, она постаралась скрыть свое волнение, напуская на себя неприступный и озабоченный вид. Что оказалось напрасной тратой сил, потому что Манфред в темноте все равно ничего не увидел, кроме очертаний тонкой фигуры, светлого платья и руки, отворившей окно.
Стараясь не шуметь, они отправились в галерею, которую облюбовал таинственный «посетитель». О том, чтобы зажечь свечу, не могло быть и речи. Кромешная тьма обступила их, потянул ледяной сквозняк, пробирая до костей и вызывая отвратительную неудержимую дрожь. Антония вскрикнула, Манфред, повинуясь непреодолимому инстинкту, прижал ее к себе: их тела сквозь одежду соприкоснулись, пробуждая запретные желания. Не в силах сдерживаться, он начал целовать ее холодные щеки, губы, все сильнее, теряя контроль над собой, позабыв обо всем…
Антонии казалось, что они одни под ночным небом и звездами, что нет ни палаццо, ни галереи, наводящей на нее жуткий, нечеловеческий страх, ни старого мужа, ни ее строгих родителей, ни самого города, призрачной декорации места свидания, ни тверди под ногами, ни мыслей, – ничего. Ничего, кроме преступных и жгучих ласк, тайных, и потому еще более сладких. Она не желала останавливать их, понимая, что совершает грех и испытывая от этого странное и томительное наслаждение, отдаваясь ему с отчаянием, осознанием безысходности и безнадежности, все глубже погружаясь в бездонный, страшный и темный омут, влекущий, непознанный…
Что за странный восторг с привкусом гибели? Что за дивное ощущение полета в бездну? Что за дикое, безрассудное стремление к неведомому, несущему то ли смерть, то ли забвение, то ли странное и горькое блаженство? Что это такое? На этот вопрос ни Манфред, ни Антония ответа не знали, – они просто были этим , ощущали это, в шорохе бархатных складок одежды, в жарких прикосновениях, в темноте и жути гулкого коридора, в прерывистом дыхании, в страстных поцелуях, в предвкушении опасности, рока, судьбы…от которых никуда не деться.
– Антония, – шепот раздавался в настороженной тишине коридора громом небесным, отзываясь с разных сторон зловещим, недобрым эхом. – Ты свет и тайна моего сердца! Ты роза в саду моей печали…Посмотри же на меня, не отворачивай своего лица. Мы слишком долго блуждали во мраке! Но теперь перед нами золотой луг, – шептал Манфред, чувствуя, как смертной дрожью сводит губы. – Ты помнишь, как мы любили друг друга? Как мы умели летать среди звезд?
Он почувствовал, как Антония вздрогнула и прижалась к нему крепко, сильно, с безнадежным отчаянием, словно в преддверии неумолимой разлуки…
По коридору прокатился ледяной сквозняк. Манфред поспешно отступил вглубь ниши, увлекая за собой Антонию. В сыром воздухе запахло ладанным дымом, старой монастырской одеждой. Тихий и бесшумный, странник в длинном плаще с низко надвинутым капюшоном проплыл по коридору, едва освещенному слабым лунным светом из узких окон, исчез среди извилистых поворотов.
Манфред не волновался, он знал, что коридор заканчивается тупиком, единственная дверь в котором была наглухо заперта. Даже если у неизвестного имеется ключ, все равно он никуда не уйдет, так как другого выхода ни из коридора, ни из комнаты не было.
– Подожди здесь, – шепнул Манфред, и осторожно двинулся вслед за странным монахом.
– Я боюсь! – в огромных блестящих глазах Антонии стояли непроливающиеся слезы, бледные губы дрожали.
– Просто стой здесь, я сейчас вернусь!
Он, не оборачиваясь, скользнул за поворот, растворился во мраке. Антония слышала только свое дыхание, стук сердца и шорох паутины, свисающей с покрытого облупившейся позолотой потолка. Она обессилено прислонилась спиной к холодной шероховатой стене ниши, чувствуя странную, безумную истому, разливающуюся внутри от нетерпеливых и нежных ласк Манфреда, вкуса его поцелуев на губах. Она невольно вздохнула, прерывисто и глубоко, закрыла глаза. Сырой запах извести и затхлая темнота заброшенного коридора казались ей райскими ароматами сказочного замка, самым заветным, желанным местом на земле…Здесь, недалеко, за поворотом, был он, мужчина, которого Антония видела в тревожных и сладких предутренних девичьих снах, которого не надеялась встретить наяву. Она приходила на тайные свидания с ним в зеленый сад, созданный в ее сердце, одиноком и тоскующем, полном несбыточного ожидания…
Манфред оглядывался в недоумении: в конце коридора было пусто. Дверь из прочного железного дерева, плотно закрытая, не пропускала ни звука, ни света. Хитро устроенный замок не поддавался. Молодой человек приложил ухо к тонкой щели – полное и мертвое безмолвие было ему ответом. Непохоже, чтобы кто-то входил сюда. На двери висела паутина, пыль забилась в причудливые узоры деревянной резьбы: вьющиеся растения с листьями и ягодами окружали фантастических зверей с крыльями орлов и львиными гривами на человеческих головах, царственные змеи обвивали виноградные лозы, могучие быки влекли колесницы, нагруженные плодами. Манфреда заворожил ритм этих узоров, этого обильно цветущего царства жизни.
– Черт! Какая красота! Кто бы мог подумать? В темноте, в пыли…Однако, дверь открыть не удастся, монах исчез, а Антония…Антония! Я оставил ее там одну, в нише, во мраке!
Манфред бросился назад, твердо решив, что так или иначе проникнет в тайну закрытой двери и неизвестного монаха. Связаны они или нет? Какая разница? Сеньор Альбицци что-то скрывает, и это «что-то» представляет угрозу для них с Антонией. Впрочем, почему для них? Для нее, – ведь она живет в этом пустынном палаццо. Но то, что опасно для нее, не может не влиять на Манфреда. Он ощущал себя и эту женщину как одно целое. Если с ней…Нет, сама подобная мысль оказывалась настолько невыносимой, что молодой врач никогда не додумывал ее до конца. Останавливаясь на полпути, он начинал размышлять о том, что может сделать для Антонии, а, значит, и для себя самого.
– Антония! – он прижался лицом к ее теплому плечу. – С тобой все в порядке?
– Да. Ну что, ты видел, куда пошел этот человек?
– Нет. Он как будто растворился! Ты уверена, что отсюда нет другого выхода?
– Конечно, уверена! Что за вопрос?! – глаза Антонии округлились от страха и радости, что Манфред вернулся и обнимает ее, стоит рядом, дышит и улыбается. – Может, это привидение? Дух рыцаря?
– Ты веришь в легенду о Черном Рыцаре?
– Не знаю, – она помолчала, опустив взор. – Может быть! Эта фигура, одиноко скользящая в ночи, вызывает у меня жуть и дрожь во всем теле. Потом я не могу спать…чудятся шаги, непонятный шум и стоны.
– Стоны?
– Ну да. Кто-то так жалобно плачет и вздыхает, будто с жизнью прощается…
– Антония! Ты пугаешь меня…Может быть, это все тебе кажется?
– Но ты видел Черного Рыцаря? Это ведь был он! Какой холод проник в сердце, когда он проплыл мимо нас…Словно зловещий корабль по океану забытья и смерти, безмолвный и грозный, полный непонятной, злой силы. Ты это почувствовал?
Манфред ощутил от ее слов неприятную пустоту внутри. Но ему хотелось развеять страхи Антонии, успокоить ее, хоть как-то утешить. Поэтому он сделал вид, что все происшествие – интересная забава, приключение, в котором участвовать вовсе не опасно, а, напротив, увлекательно и захватывающе. Что-то в этом было правдой.
Манфред был храбрым юношей, молодым благородным сеньором, сыном славного рода, увенчавшего себя воинской славой. Врачебное искусство, которое ему пришлось изучать и применять по воле родителей, было ему не в тягость: знания давались легко, навыки приобретались почти сами собой, естественно и непринужденно, принося удовольствие и внутреннее удовлетворение. Ему нравилось исцелять недуги, заживлять раны, отводить дыхание смерти от больных людей, доверивших ему свое тело и свою жизнь. Нравилось собирать травы и колдовские растения, изучать их необычные свойства, удивительные и подчас неожиданно чудесные; нравились алхимические опыты в секретной лаборатории Луиджи, который, как и многие, искал «эликсир бессмертия».
Еще Манфред любил физические упражнения, тренировал свое тело и прекрасно владел оружием. Луиджи подтрунивал над его тягой к клинкам из хорошей стали, но всячески поощрял это увлечение и недавно подарил своему ученику отличный кинжал, острый и крепкий, покрытый мелким узором и золотыми инкрустациями. Молодой человек был в восторге! Ночью в саду, любуясь «белыми конями луны», как поэтически выражался учитель, они тренировались в метании ножа, и Луиджи оказался весьма искусен в этом деле. Он показал Манфреду несколько приемов, которым его научили арабы во время странствий.
– Оружие – дитя отчаяния! Жалкая попытка подменить истинную силу мнимой. Но в нашей несовершенной жизни бывает полезно уметь им пользоваться. Учись всему, что поможет тебе выстоять, Манфред!
– Разве мне кто-то угрожает?
Луижди неопределенно усмехнулся и пожал плечами.
– Вообще-то не стоит бояться смерти, – сказал он. – Когда яблоко созревает, оно падает с ветки. На следующий год дерево приносит новые плоды. Но… мы не одни в этом мире, Манфред. Есть кто-то, за кого мы несем ответственность. Мы должны быть способны защитить их в случае необходимости, – встать и закрыть дорогу злу. Хотя в сущности…стоит только понять зло до конца, до самой последней истины о нем, чтобы оно вдруг перестало существовать. Полное понимание – вот оружие, которое в состоянии вырвать у зла его ядовитое жало.
Сергей и Алена решили немного отвлечься. Тот внутренний, глубоко скрываемый обоими страх, который не давал им ни на минуту забыться, переключить свое внимание на что-то другое, достиг некого критического уровня, вот-вот грозящего разрешиться каким-то взрывом. Следовало противопоставить ему что-то, – что угодно, способное предотвратить или оттянуть опасную развязку. Какой она может быть, ни один из них не знал, но оба чувствовали страшное напряжение, висевшее в воздухе, словно огромная черная грозовая туча, полная мощных разрядов.