ловью туристов — ажур, а по факту — один лишний на нашей стороне болтается.
Так что, когда меня подвезли и все выяснилось, оченно все этому обрадовались и меня чуть ли не целовать были готовы.
Торжественного, правда, митинга никакого не было, врать не буду. "Быстро-быстро! — говорят. — Чеши в свои пределы! Пока начальство не прочухалось!"
Выпихнули за загородку, а с той стороны, смотрю, и моего товарища по закадычной диверсионной работе выпускают. И точно, как в фильме "Мертвый сезон", идем мы навстречу друг другу… Он, конечно, ржет как лошадь, орет: "Гут!" Я на него тоже особого зла не держу. "Бхай, бхай! — отвечаю. — Я же говорил: прорвемся, не трухай!"
Хотел я было свою шапку с него получить, но он не отдал. В знак, говорит, мира и вечной дружбы между планетами. Я думаю, пусть. На том и расстались.
И вот с тех самых пор, друзья мои, насчет выпить какой-нибудь вредной гадости внутрь, чем так озабочена нынче наша великая держава, — меня уже не колышет. Чего и вам желаю.
Я теперь, все больше, по лекционно-пропагандному делу. По всей области нарасхват! У меня две коронки: "Как я дожился до жизни такой" — это первая лекция, а вторая: "Хельсинки — город контрастов". Будете в наших краях, заходите посетить. Я вам и не такое совру.
МИХАИЛ УСПЕНСКИЙ.Эквадорские бананы
…Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками в самую нору, в середине месяца, около Дня работника торговли. Помню раннее, свежее, тихое утро — и запах эквадорских бананов, тонкий, сильный, осенний. Во дворе перед домом стоят автомобили — "Волги" в экспортном исполнении; надежные, как першероны, "мерседесы"; крепенькие, ядреные "вольво" — всех марок и не персчесть. Изредка запнется взгляд об видавший виды "жигуленок" — это кто-то из соседей-неудачников, приглашенный либо по старой памяти, либо по иным соображениям…
Багажники всех машин раскрыты, и видны большие картонные ящики с яркими наклейками. В ящиках лежат грозди бледно-зеленых эквадорских бананов, грозди, похожие на кисти великанских загребущих рук. Одуряющий запах бананов, запах экваториальных стран и морей, заставляет хозяев и гостей вспоминать прошлогодний круиз по Средиземному морю, небывалую дешевизну золотых изделий в Александрии, позапрошлогоднее путешествие по Франции и роскошные развалы осенней демпинговой распродажи, позапрошлогодние знакомства на Золотых Песках — знакомства, которые нет-нет, да и напомнят о себе щедрыми посылками… Водитель "мерседеса" — не владелец, нет, я уже научился отличать водителей от владельцев по выражению глаз, — сочно хлюпая, доедает третью банановую гроздь.
Понемногу дом начинает просыпаться. Какие-то яркие, но неприметные женщины начинают ладить стол под завтрак. Потом появляются мужчины — по большей части грузные и обрюзгшие, но есть и спортивного склада. все в тренировочных костюмах с несмываемым клеймом "Адидас" — "Адидас" на каскетке, "Адидас" на груди, "Адидас" на кроссовках. Мужчинам тяжко. Водители мгновенно достают из погреба, со льда, запотевшие бутылки боржоми, "ессентуков № 17", перье, фанты, кваса, "байкала", "тархуна", японское баночное пиво. Мужчины, кому позволяет присутствующий среди гостей знаменитый иглоукалыватель, открывают банки с пивом и смеются над владельцем "Жигулей", который такую банку видит впервые и не знает, с какого конца она открывается.
Потом кто-то спохватывается, что нет музыки. Водители выносят из дома во двор колонки, и новенький "Шарп" начинает распространять свои звуковые квадрафонические волны надо всей средней полосой.
На стол, покрытый расшитой народными умельцами скатертью, начинают ставить блюда с холодной телятиной, заливным, бужениной, карбонатом, тонко нарезанным балыком, с только что доставленной вместе с бананами рыночной зеленью. Появляется и фигурная бутыль сувенирной водки "Золотое кольцо" — это вызывает у женщин нарекания, впрочем, не у всех. После непродолжительного завтрака мужчины распечатывают блоки сигарет и начинают, куря, вспоминать прошлые охотничьи победы: полевание кабана в Закарпатье, фазанью охоту с борзыми на Памире и самое значительное событие в жизни хозяина — отстрел последнего тигра в тургаях Сары-Камыша. Потом кто-то вспоминает, что где-то в Архангельской области живет еще пара мамонтов, а у него там как раз знакомый охотовед. Тут же всем приходит на память подвиг верного егеря Сеньки, который, видя, что натренированный и надрессированный кабан в последнюю минуту струсил, сам на карачках выбежал на номера и пал с большим последующим скандалом под многочисленными выстрелами. Потом разговор переходит на оружие, и мужчины достают свои "зауэры", "барсы" и "тулки" ручной работы.
От выстрелов просыпается припозднившаяся молодежь во флигеле, и сейчас же наперекор "Шарпу" врубается мощнейшая "Акаи", выделяя в окружающую среду нечто вроде песни:
И тогда мы все наверняка
Очень часто давим песняка,
Давим песняка,
Давим песняка,
Друг индейцев — Верная рука!!!
Выстрелы и песню перекрывает рычание мотора — это приехал на редком в наших краях армейском "лендровере" дядя Витя, который привозит две новости — плохую и хорошую. Плохая заключается в том, что с вертолетчиками удалось договориться только на завтра и охоты сегодня не будет. А в качестве компенсации он привозит известного эстрадного артиста, гастролирующего в городе.
Все не особенно ропщут, потому что из летней кухни доносится умопомрачительный запах — там трудится приглашенный шеф-повар одного из столичных ресторанов.
В неожиданно налетевшем ветерке чувствуется холодок, поэтому обедать решают в доме. Паркет надежно прикрыт шкурами неизвестных науке животных. Мебель, правда, не ахти какая, в городе такую и держать неловко — старенький, заслуженный гарнитур "Людовик XVI".
В ожидании обеда слушают артиста. Он рассказывает не слыханные ранее острые репризы и дружный хохот собравшихся заглушает смутную тревогу, которая нет-нет, да и подкатится к сердцу каждого.
Хотя в доме тепло, хозяин велит растопить камин, выложенный привезенными из Прибалтики булыжниками. Кое-кто похаживает вдоль полок, украшенных разноцветными, разной длины блоками подписных изданий. Озорник Мопассан соседствует с трагическим Достоевским, сложнейший Фолкнер — с мудрым Гете. Книги вбиты в полки намертво. "Будем мебель менять — вот и почитаем", — говорит хозяйка.
После обеда, в котором главенствующую роль играет громадный каспийский осетр, садятся к видеомагнитофону, и луч лазера начинает выписывать на огромном плоском экране безобразия римского императора Калигулы.
Тут выясняется, что артисту надо ехать на выступление, но все водители уже не в состоянии управлять машинами. Только недотепа — владелец "Жигулей" — трезв и может ему помочь. Водители, которым накрыто под яблоней, провожают машину возгласами презрения и начинают доказывать друг веред другом полную независимость свою и своих хозяев от работников ГАИ.
Обед незаметно переходит в ужин, а день — в вечер. Потихоньку гости начинают исчезать кто куда и кто с кем — зреют зерна будущих скандалов, разводов, анонимных писем и великосветских сплетен.
Хозяева окончательно добивают гостей пельменями из мяса белого медведя. Вернувшийся жигулист-недотепа тщетно разыскивает свою жену, которую, собственно, и приглашали сюда для этого. Дядя Витя вовремя усыпляет его бдительность веселым общественно-политическим анекдотом и стаканом чистого спирта, уверяя, что спирт при языке — милое дело…
Долго еще будет бушевать молодежь во флигеле, но и она в конце концов угомонится — сын дяди Вити, поскользнувшись на банановой кожуре, врежется полулысой панк-головой в "Акаи" и разрушит ее…
…Истлевшая банановая кожура до сих пор валяется во дворе, но дом пуст. Нет ни книжных полок, ни "Людовика", ни "Шарпа". В стенах кое-где зияют ниши — там у хозяев было самое дорогое. Пусты гаражи и флигель. Кипучая, беззаботная, отчаянно-веселая жизнь ушла отсюда, как ушла она из некоторых других домов в окрестностях — ушла, гонимая грозной и неумолимой гостьей, имя которой — конфискация имущества…
г. Красноярск
МУЗА ПАВЛОВА.Шпионы(маленькая пьеса для балагана)
Купе поезда. Друг против друга сидят два шпиона в штатском. Один с бакенбардами. Другой в розовых очках.
1 ШПИОН. Ну и жара.
2 ШПИОН (ледяным тоном). А вы снимите бакенбарды, вам будет гораздо прохладнее.
1 ШПИОН (пораженный). Откуда вы взяли… у меня свои волосы…
2 ШПИОН. Бросьте темнить, Клопп. Вы дешифрированы. (Снимает очки.)
1 ШПИОН (еще более пораженный). Доктор Дивано! Я вас не узнал!
2 ШПИОН (хладнокровно). Я изменил выражение лица.
1 ШПИОН. Да, да, теперь вижу…
2 ШПИОН. Но вы молодцом, с этими бакенбардами. Вас почти нельзя узнать.
1 ШПИОН. Однако вы узнали.
2 ШПИОН. Только по вашей манере плевать мимо урны. Я шел за вами на перроне.
1 ШПИОН (смущен). Да, действительно… я плюнул мимо…
2 ШПИОН. Сколько я вас знаю, вы еще ни разу не плюнули в урну. Всегда рядом. Согласитесь, что это уже почерк.
1 ШПИОН. Пожалуй… (Снимает бакенбарды.) Какая жара!
2 ШПИОН. Да, жарко. В отпуск? Или на задание?
1 ШПИОН. На задание. А вы?
2 ШПИОН. Тоже. Что-нибудь головоломное? Ваш шеф любит такое.
1 ШПИОН (обмахиваясь бакенбардами). Весьма. Надо изъять бумаги из стола начальника разведки генштаба одной враждебной нам страны, доставить на родину и в тот же день вернуть обратно.
2 ШПИОН. Классика. В 61-м году у меня было посложнее. Я должен был изъять один важный документ, доставить его на родину и вернуть обратно в сейф начальника разведки, но вернуть малой скоростью!
1 ШПИОН. Как это?
2 ШПИОН. Вам известно, что рояли перевозят малой скоростью?
1 ШПИОН. Да, но причем тут вы?
2 ШПИОН. Дело в том, что в рояле был я. Я должен был во что бы то ни стало проникнуть в квартиру начальника разведки, так как на работе у него был ремонт и сейф с документами хранился дома. Более того, он хранился в комнате его жены, задрапированный, как тумбочка для цветов.