Теплые солнечные лучи постепенно заставили ее веки отяжелеть, и она почти уснула в продавленном ивовом кресле, как вдруг услышала позади скрип досок. Дон открыла глаза.
Незнакомец не сказал ни слова – только отрывисто кивнул. Радужка у него была такой темной, что даже на свету сливалась со зрачками.
Его черты снова неуловимо изменились – знаете, какое бывает выражение лица у людей за секунду до того, как они улыбнутся? Но он не улыбнулся.
Дон выпрямилась на стуле, часто моргая. Затем поправила волосы и улыбнулась первой.
Под кожей цвета сухой осенней листвы перекатывались мускулы, а солнце окрашивало огненные волосы золотом.
– Райан? – предположила Дон, вспомнив слова дяди. – Или ты Оукли?
– Оукли, – подтвердил он глубоким хрипловатым голосом. – Оукли из рода Охотников.
– Все ушли, – начала объяснять Дон на случай, если гостю станет интересно. Но, похоже, он и так об этом знал – во всяком случае, он даже не взглянул на дверь, когда присаживался на край крыльца. Двигался он тихо и осторожно, как дикий зверь.
– Дон, – мягко начал Оукли. Она снова растерянно моргнула. Никто раньше не произносил ее имя… так. Она словно бы услышала его впервые. – Я пришел спросить…
С каждым произнесенным словом изумление Дон все росло.
– Не хочешь ли ты со мной погулять.
Ноги девушки все еще ныли от вчерашней бесконечной ходьбы, но она ответила, не задумываясь:
– Конечно.
Хотя Оукли завел Дон не так далеко в лес, она уже через пять минут перестала понимать, где находится. Но в этот раз ей было все равно: она с замирающим сердцем шагала за Оукли, который показывал ей скворцов и поползней, бузину, тысячелистник, чабрец и руту. Оукли объяснил, как называется напавший на нее орешник, а Дон рассказала ему о неуклюжей индейке, которую они с Эваном встретили в лесу.
– Хвосты у них только для брачных ухаживаний, – пояснил он. – Как у павлинов.
– Вы давно тут живете? – спросила Дон. – В смысле, твоя семья. Ты здесь родился?
– Охотники жили в этих горах всегда, – кивнул Оукли.
– А они когда-нибудь отсюда уезжали? Или все… как ты? – Дон бросило в жар, когда он окинул ее непонимающим взглядом. – Понимаешь, я не могу представить, как бы ты жил в городе, – она коротко рассмеялась. – Покупал пиццу в «Гримальди» и все такое.
– Я ел пиццу, – снисходительно отозвался Оукли. – Охотники живут по всему миру, – он отвернулся от Дон, но она по-прежнему не могла думать ни о чем, кроме его темных глаз. Оукли сделал несколько бесшумных шагов, прежде чем продолжить: – Каждый год, осенью, мы проводим большое собрание. Воссоединение семьи. Все уже на месте. Собрание нынешнего года случится сегодня ночью, когда взойдет полная луна.
– Я думала, полнолуние было вчера.
– Похоже на то, да? Но с одной стороны немного не хватало до полного круга. Тебе стоит смотреть внимательнее.
– Луна была прекрасная, – выдохнула Дон. – Это все, что я видела.
Она снова почувствовала на себе его взгляд.
– Да.
– Кажется, в этих холмах ни души. Вчера мы много часов подряд не видели ни человека, ни машины, пока не натолкнулись на тебя.
– Нет, они здесь, – повторил Оукли. – Большинство из нас живут в лесах. Это приучает быть тихим. Шум пугает животных и деревья, а мы не выносим их страданий.
– Шум пугает деревья?
– Именно.
Дон вгляделась в его лицо, но если он и улыбнулся, она это упустила.
– Можно услышать, как они перешептываются, когда пугаются. В охотничий сезон в них тоже иногда стреляют, как в птиц или животных.
– Палят по всему, что шевелится, – вспомнила Дон слова дяди.
Все это звучало как сказка: древние деревья, боящиеся ружей, неспособные двинуться с места, чтобы убежать, в испуге трепещущие листьями и тревожно перешептывающиеся. Оукли вел ее по какому-то другому лесу, не тому, где она гуляла вчера, – это она поняла быстро. Сейчас она видела лес его глазами – таинственное, непредсказуемое место, где деревья могут разговаривать, а олени живут в мире с Охотниками. Дон улыбнулась: она в это не верила, но отчаянно хотела бы верить, как в детстве. Оукли смерил ее пристальным взглядом.
– Что смешного?
– Ничего, – счастливо ответила Дон. – Мне нравится твой лес. А что вы, Охотники, делаете на этом вашем семейном сборище? Жарите барбекю?
Она пожалела о своих словах сразу же, как только их произнесла: учитывая любовь Оукли к животным, это предположение было крайне неуместным.
– Что-то вроде того, – спокойно ответил он. – После охоты.
Дон скептически на него посмотрела, и он пожал плечами.
– Мы Охотники, мы охотимся.
– Ночью?
– Под полной луной. Это семейная традиция.
– Я думала, вы не выносите, когда животные страдают.
– На самом деле, мы не охотимся на животных. Охота – это просто символ.
– О-о.
– Потом мы устраиваем пир. Большую вечеринку. Разводим костер, едим, пьем и танцуем, пока луна не зайдет.
Дон попыталась вообразить символическую охоту.
– То есть это что-то вроде игры, – предположила она. – Вы играете в охоту.
– Да, – ответил Оукли. Он ненадолго замолчал, и Дон догадалась, о чем он думает. – Иногда мы приглашаем людей, которых знаем. Или друзей. Мы думали пригласить твоего дядю, он ведь так любит охотиться. Приходи тоже, если хочешь. Не охотиться, просто посмотреть. Ты можешь остаться на вечеринку, и мы вместе посмотрим, как заходит луна. Хочешь?
Дон не смогла ответить: счастье переполняло ее теплым золотым облаком. Они брели по поросшему травой склону – Оукли сказал, это болиголов. Подземный источник украсил булыжники и поваленные стволы деревьев изумрудно-зеленым мхом, совершенно бархатным на ощупь.
Вдали послышался мягкий звук падающей воды. Они замедлили шаг, и Оукли показал ей маленькие шляпки грибов, растущих прямо во мху, – они выстроились в ряды, словно крохотные солдатики в ярких алых беретах.
– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил Оукли, и Дон повернулась к нему, надеясь, что он прочитает ответ по ее глазам.
– Да, – тихо сказала она. – Я с удовольствием приду.
И тут мир вокруг нее взорвался.
Дон закричала, не понимая, что случилось. Сухой треск вспышкой пронзил воздух, а в следующий момент она увидела перед собой оленя. Он стоял так близко, что казался громадным. Его голову венчали ветвистые рога, в свете закатного солнца отливающие ярким золотом, а глаза были такими темными, что радужка совершенно сливалась со зрачком. Дон чувствовала исходящий от него запах мускуса.
Она закричала снова.
Потом она увидела трех людей, стоявших за деревьями, – белые как мел, они ошеломленно смотрели прямо на нее.
Дон услышала, как затрещали под копытами оленя ветви и сухая листва. Затем лес погрузился в молчание – будто тут никого и не было.
Отец выкрикнул ее имя и бросился к ней, оскальзываясь на мху. Дядюшка Ридли вырвал из рук Эвана винтовку.
Дон словно окаменела. Она никак не могла понять, как они все тут очутились – и куда делся Оукли вместе со своим волшебным лесом. Потом она вспомнила золотые рога, венчающие оленью голову, промелькнувший мимо пятнистый бок, громадные копыта, мягко сияющие в солнечном свете, – и ее начало трясти.
Эван добежал до нее первым и обхватил руками за талию. Затем подоспел отец.
– Ты в порядке? – бесконечно повторял он, вцепившись ей в плечи. Лицо у него было белым, как простыня. – Милая, ты в порядке?
– Прости меня, – рыдал Эван. – Прости, пожалуйста!
– Мы тебя не видели, – подключился дядюшка Ридли. – Когда этот рогач отпрыгнул в сторону и мы заметили тебя… Я думал, у меня сердце остановится!
– О чем ты? – прошептала Дон. Она была совершенно сбита с толку. – Что ты говоришь?
– Как ты подошла так близко? Как он вообще тебя подпустил? Ты что, не подумала, как это опасно в охотничий сезон?
– Это был Оук… – начала она дрожащим голосом. По щекам катились слезы. Но как это мог быть Оукли?
В ее голове, словно осенние листья, замелькали образы. Вот Оукли стоит под деревом, вот олень смотрит на нее из чащи деревьев, вот Охотники собираются под полной луной – молчаливые, торжественные… Охотники, которые любят животных и не выносят, когда им причиняют боль, Охотники, которые понимают язык деревьев. Она вдруг представила среди них дядюшку Ридли – сидящего в кругу, улыбающегося, с ружьем за плечом. Среди других таких же охотников, так бы он думал.
Пока они не начнут охоту.
– Это был Охотник, – наконец сказала Дон. Ее трясло, как молодое деревце на сильном ветру.
Но ее никто не слушал. Все говорили одновременно, а Эван еще и глухо рыдал ей в свитер, и все это продолжалось до тех пор, пока девушка не повысила голос.
– Я в порядке, – Дон все еще чувствовала вокруг себя тот, другой лес, но больше ему не принадлежала. – Со мной все хорошо. Просто скажите, – добавила она с внезапным страхом, – кто из вас стрелял в оленя?
– Молодой рогач стоял так тихо, – принялся объяснять дядюшка Ридли. – Похоже, он даже не слышал, как мы подошли. Прекрасный выстрел можно было сделать, но я-то свой лимит на сезон уже исчерпал. Так что мы позволили выстрелить Эвану. Конечно, он бы промазал, так что твой отец готовился стрелять следующим. В общем, Эван выстрелил, промазал, олень прыгнул в сторону – и тут мы увидели тебя.
Отец закрыл лицо руками.
– Я чуть тебя не застрелил, – сказал он, горестно качая головой. – Твоя мать с меня шкуру спустит.
– Значит, больше никто… Вы больше не будете охотиться? Не в этот сезон. Правильно, дядюшка Ридли?
– Не в этот сезон, – подтвердил он. – И пока мне не перестанет казаться, что я вижу тебя в прицеле ружья.
– Тогда все в порядке, – сказала Дон и осторожно сняла с пояса руки брата. – Думаю, вы в безопасности. Эван, хватит реветь! Ты в меня не попал. Ты даже не попал в… Ты вообще никуда не попал.
Он поднял к ней заплаканное лицо.
«Ты нас спас», – подумала Дон и сжала его руку так крепко, словно это был единственный якорь, удерживающий ее в привычном мире.