Я не спасусь от своей жизни, если стану как Джанель. А она не спасется, если станет мной. Люди, пережившие крушение «Титаника», цеплялись за обломки – но при этом бултыхались в ледяной воде посреди океана.
Да, на меня снизошло озарение. Но не сказать, чтобы я была вне себя от счастья.
После ужина (пицца из морозилки, поскольку шеф-повар временно на больничном) ко мне в комнату заглянула мама.
– Там девочка. Говорит, что вы в одном классе по английскому. У нее твое домашнее задание. – Мама хмурилась, словно не знала, как к этому относиться. – Элис какая-то-там?
Вот блин. Новенькая, свидетельница моего позора, хочет узнать, сделала ли я сепукку, как поступил бы на моем месте любой разумный человек. Ладно, в конце концов мне все равно придется выйти из дома и столкнуться с жестоким миром. Крепись, Бет.
– Да, я ее знаю. Давай трубку.
– Она не по телефону, – ответила мама. – Она пришла сюда.
У меня была всего пара секунд, чтобы привести мысли в порядок. Я успела только расправить одеяло и натянуть невозмутимое выражение лица. Затем я быстрым взглядом окинула свою комнату и попыталась представить, что подумает человек, увидевший ее в первый раз: мебель с облупившимися пластиковыми уголками, купленная в пятом классе, когда я внезапно ощутила себя девочкой-девочкой (через десять минут это прошло, но было уже поздно). Темно-синие жалюзи и короткие пышные занавески («Волмарт»!), которые не мешало бы хорошенько отряхнуть от пыли. Повсюду раскидана одежда, а на тумбочке у кровати громоздится куча мусора.
Затем вошла Элис: в черных брюках-капри, красной рубашке с коротким рукавом и вышитым на кармане именем «Стэн». На плече у нее болталась та самая огромная сумка. Невозмутимость Элис давала сто очков вперед моим попыткам скрыть волнение.
– Привет, – сказала она.
Мама восприняла это как сигнал и оставила нас вдвоем. Элис тут же закрыла дверь и плюхнулась на пол рядом с моей кроватью.
– Господи, Таб, ты выглядишь отвратительно! Прости меня. Я хотела пойти за тобой, но потеряла в толпе. Тогда я вернулась к тому придурку и попросила помочь отыскать тебя, но он так обдолбался, что даже голову свою не смог бы найти. Как ты себя чувствуешь?
«Как будто по мне прошелся ураган Элис», – подумала я, но вслух сказала:
– Нормально, учитывая…
– Учитывая, что ты могла бы до сих пор лежать в пустыне, поблескивая на солнце, как коровий череп?
– И вороны выклевывали бы мне глаза, – добавила я, только чтобы посмотреть, как она отреагирует.
– А кенгуровые крысы растаскивали волосы для своих гнезд, – радостно подхватила Элис.
Я изо всех сил старалась не улыбнуться.
– Поисковый отряд никогда бы меня не нашел, хотя я валялась бы прямо у них под ногами.
– Навсегда став частью пустыни! – закончила Элис. – Звучит как строчка из песни.
– Или название серии «За гранью возможного»[10]. Ты принесла мне домашку по английскому?
Элис презрительно фыркнула.
– Это была отговорка для родителей! Я наказана. По-другому я бы из дома не выбралась, только если через окно. – Она посмотрела на стену над моей головой. – Где это?
Когда я лихорадочно осматривала комнату перед ее приходом, то совсем забыла про фотографию над кроватью. Я купила ее на церковном благотворительном базаре. Ничего особенного там не было: тропинка взбирается на холм, огибает пару дубов и больших камней, а затем пропадает из виду.
Но стоило моему взгляду зацепиться за этот снимок, расстаться с ним я уже не смогла. Я отчаянно желала попасть внутрь и узнать, куда ведет тропинка. Я до сих пор иногда смотрю на эту фотографию и представляю, как прохожу между валунов, под сенью деревьев – и оказываюсь по ту сторону холма.
– Понятия не имею, – ответила я и, к своему огромному изумлению, продолжила: – Никто не знает, куда ведет тропинка. Это фотография о возможностях. О желаниях.
Эти мысли давно крутились у меня в голове, но я ни с кем не собиралась ими делиться. Интересно, вцепится ли Элис в мое обнаженное горло…
Она поглядела на меня очень серьезно:
– И чего ты хочешь, когда на нее смотришь?
Я почувствовала, что не смогу соврать. В конце концов, я сама это начала. А фотография с тропинкой была одной из немногих вещей, которые я бы стала спасать в случае пожара. Я пожала плечами (ожоги сразу напомнили о себе).
– Не знаю. Просто… хочу.
На лице Элис появилась широкая улыбка:
– Да! Совсем как у меня с «Малибу»!
– Что?
– Группа «Хоул»[11]! Кортни Лав! С альбома «Celebrity Skin». Неужели не слышала?
Элис схватила свою монструозную сумку и извлекла из ее недр CD-плеер, украшенный цветами и листьями. Сначала я подумала, что это просто наклейки, но, заметив царапины на краске, поняла, что она сама их нарисовала. Потрясающе.
Элис протянула мне наушники.
– У меня от «Малибу» те же самые чувства. Как будто передо мной лежит дорога и мне обязательно нужно узнать, куда она ведет, – или я сойду с ума.
Убедившись, что я воткнула наушники, она нажала «play».
Я услышала полный неясных желаний перезвон гитар, а потом голос девушки. Она обращалась ко мне – то есть только ко мне – и хотела знать, как я дошла до жизни такой – и как умудряюсь держаться, несмотря ни на что. А потом она сказала: «Эй, давай встретимся на полпути, chica, и кто знает, вдруг вместе мы сможем тебя спасти?»
Я покрылась мурашками, несмотря на ожоги.
Начался припев, и Элис принялась подпевать, словно точно знала, когда заканчивается первый куплет. А потом выдернула наушники у меня из ушей.
– Эй! – возмутилась я.
– Я тоже хочу послушать. Нам нужен проигрыватель.
Я ткнула пальцем в свой стол. Элис подскочила к нему, нашла закопанный под джинсами проигрыватель и вставила диск. Когда песня включилась, Элис прибавила звук.
– Еще, – попросила я, стоило ей закончиться.
Где-то на четвертый раз мы уже во весь голос пели вместе с Кортни. О месте, где океан унесет с собой все дерьмо. О месте, где можно жить, а не выживать.
– А ты была там когда-нибудь?
– В Малибу? Скажешь тоже! – рассмеялась я.
– Но до него всего три часа езды! Ну, точнее, до Лос-Анджелеса. Когда папа сказал, что мы переезжаем в Калифорнию, я даже обрадовалась. Но потом оказалось, что никто тут не бывал в Лос-Анджелесе. – Элис подергала себя за торчащие во все стороны волосы. – Всего в трех часах отсюда – крутые группы, клубы, фреш-бары! Там творится история, искусство, там океан, а мы сидим тут – и все пропускаем. А там серферы, пеликаны и кинозвезды!
– И все в одном месте? – спросила я, стараясь не улыбаться.
– Да! Мы с тобой должны туда поехать.
С Элис было совсем не так, как с Джанель, когда я судорожно пыталась вставить свои выпирающие детали в пустые ячейки пазла. Сейчас меня не покидало чувство, что Элис пришла и вспомнила для меня сон, который я видела каждую ночь – и забывала наутро.
Теперь я знала, куда ведет тропинка с моей фотографии. По ту сторону холма – Малибу.
Должно быть, мама услышала наше истошное пение, потому как заглянула в комнату и сказала, что мне нужно отдохнуть.
– Завтра снова занесу тебе домашку, – подмигнула Элис.
– Не забудь диск, – напомнила я. По правде говоря, мне совсем не хотелось, чтобы она его забирала.
– Оставь пока у себя, – сказала Элис.
Проводив ее, мама снова зашла ко мне, и я спросила:
– Ты когда-нибудь видела океан?
Несколько секунд мама молчала.
– Нет.
– Мы с Элис поедем к океану.
– Да? – поинтересовалась мама. – И когда же?
– Пока не знаю. Но поедем обязательно.
Мама странно на меня посмотрела: словно я удивила ее – и ей было меня жаль. Или себя. Но она сказала только:
– Пей свой «Гаторейд».
Я прослушала альбом «Хоул» раз десять.
Сегодня я рассказала Элис о том, что случилось в пустыне. Кроме нее, никто не знает. Это как с фотографией над кроватью: я могла либо молчать, либо выложить всю историю целиком.
Я боялась, что все изменится, когда я вернусь в школу. Представляла, как Элис примкнет к шайке Маргариты и станет смотреть сквозь меня. В конце концов, я знаю все о правилах выживания.
Впрочем, на свой счет у меня тоже были сомнения. Вдруг я снова начну тусоваться с Джанель и нашей компанией? Ведь я действительно все знаю о выживании. Как отказаться от теплого, уютного, давно освоенного укрытия?
Но мы с Элис поддерживали связь, как секретные агенты. Прикрывали друг друга, выглядывая снайперов в толпе. Я начала поднимать руку в классе. Хмыкнула и просто прошла мимо, когда Эмбер обозвала меня «шелушащейся мордой». Теперь я не одинокая юкка за гаражом Малыша Майка. Теперь я лес, я дерево-юкка в парке Джошуа-Три.
Собственно, из-за парка я все и рассказала Элис.
– Пойдем туда в субботу, – предложила она после шестого урока.
– Зачем? – спросила я, чувствуя, как желудок завязывается в узел.
– Джошуа-Три – необычное место, я много про него читала. Такой экосистемы больше нигде нет. А я видела его только в темноте.
– Я сэкономлю твое время: там одна пустыня.
– Таб! – Элис прищурилась. – Ты ничего не хочешь мне сказать?
Даже когда я вела себя как пациентка психбольницы, она не лезла мне в душу. И поэтому я выложила ей все: рассказала про Существо в пустыне, про то, как очнулась на другой стороне парка и доктор сказал, что я вру.
Элис молчала, и мне стало не по себе.
– Наверное, я просто на солнце перегрелась, – добавила я, сама чувствуя в голосе фальшь.
Элис покачала головой.
– Не думаю.
Теперь я уже конкретно перепугалась.
– Почему? У меня случился солнечный удар, я наглоталась ЛСД или сошла с ума! Что значит «не думаю»?
– Помнишь свои губы?
Я собиралась накричать на нее, но Элис выглядела абсолютно серьезной.
– Губы пересыхают сильнее остального лица, потому что на них нет сальных желез, – продолжала она. – Когда я к тебе пришла, ты выглядела так, будто тебя хорошенько поджарили на гриле. Но губы были в поря