— Мне, понимаешь, деньги сейчас позарез нужны, — признался отец. — Долги надо вернуть. Адвоката нанять. Знаешь, что меня судить собираются?
— Ну и пусть! — вырвалось у Митьки. — По-честному сделаешь, может, и не так строго засудят.
— Ладно, сынок, — вздохнул Ефим. — В последний раз такое дело. Развяжемся с этими Клинцами, переедем в город, и все по-другому пойдет.
Митька поглядел на высокую изгородь из кольев, на отца, который стоял у дверцы и не спускал с него глаз — значит, он сейчас как под стражей.
— А все равно я молчать не буду! — выкрикнул Митька. — Хватит! Довольно с меня!
Ефим тяжело задышал:
— Слышь, Митька, не доводи меня до греха. И так я через тебя под суд угодил. — Он подозрительно оглядел сына. — И глазами не зыркай. Все равно никуда не пущу. Сейчас же со мной в город уедешь.
— В город? Насовсем? — вскрикнул Митька.
— Насовсем. Нечего нам больше в колхозе делать.
...Когда Гошка добрался до грузовика и заглянул в кузов, то увидел, что на дне его уже барахтались в мешках три поросенка.
Едва он успел юркнуть за куст, как из оврага поднялись Пыжов, Митька и дядя Ефим. Каждый из них держал в мешке по поросенку.
«Предатель! — в сердцах подумал Гошка о Митяе. — Опять за отцом потянулся. А мы-то ему поверили».
Гошка готов был выскочить из-за куста и закричать, что он все видел, все знает и сейчас же побежит в колхоз и всполошит людей.
Добравшись до грузовика, Пыжов с Ефимом завязали покрепче горловины мешков и положили поросят в кузов. Замешкался один лишь Митяй.
Вздрагивая и то и дело прислушиваясь к чему-то, он долго не мог завязать мешок с трепыхавшимся поросенком. К тому же тот вдруг начал почему-то истошно визжать.
— Заткни ты ему пасть! Очумел он, что ли? — прикрикнул на сына Ефим, беспокойно оглядываясь по сторонам.
И тут произошло совсем неожиданное. Зацепившись ногой за корень дерева, Митька упал и выпустил из рук мешок.
Поросенок вырвался из мешка и стремглав ринулся в лесную чащу.
— Да ты что, криворукий! Мешка завязать не мог! — вышел из себя отец. — Лови вот теперь! Семен, помогай! — позвал он шофера.
Втроем они полезли в лесную чащу. Но как только Ефим с шофером скрылись за деревьями, Митька вернулся к грузовику, выхватил из кармана перочинный ножик и попытался проколоть покрышку на заднем колесе.
В этот же миг Гошка поднялся из густой травы, в два прыжка очутился около Митьки и схватил его за руку.
— Это зачем?
— Ты... ты уже здесь? — обернувшись, удивился Митька. — В колхозе был?
— Нет, назад воротился.
— Отца с Пыжовым видел?
— Видел, все знаю.
— А я хотел покрышки проткнуть, чтоб машину задержать до прихода наших, — признался Митька.
Взгляды мальчишек встретились, и Гошка все понял: и почему Митяй выпустил поросенка, и почему бросился с ножом к покрышке.
— Может, машину угнать? — шепнул Гошка.
— А сможешь? Ключ у тебя есть?
— В замке торчит. Я уже видел. Пыжов оставил.
— Тогда заводи, — хрипло приказал Митька. Мальчишки влезли в кабину, Гошка сел за руль. Руки его дрожали, ноги не смогли сразу нащупать педалей. Только бы не перепутать, не забыть, чему учил его дядя Вася.
Наконец Гошка включил зажигание и нажал на стартер. Мотор заработал, но тут же заглох.
— Эх ты, не умеешь! — словно от боли, застонал Митька.
— Сейчас-сейчас, — забормотал Гошка, обливаясь потом. Наконец мотор вновь завелся, и машина рывком взяла с места.
В ту же минуту из лесной чащи выскочил Пыжов, за ним Кузяев. Не понимая, кто же мог завести машину, они бросились вслед за грузовиком, но уцепиться за борт успел один лишь Пыжов. Кузяев остался на дороге.
Подтянувшись на руках, Пыжов вскарабкался в кузов и яростно забарабанил кулаком по верху кабины, требуя остановить машину.
— В кузове один Пыжов, — сообщил Гошке Митяй, заглянув в заднее окошечко кабины. — Гони, Шарап, газуй!
И Гошка газанул. По сторонам дороги затрещали кусты, кузов пригибал тонкие деревца, обдирал с них кору, мальчишек подбрасывало на сиденье, как мячики, но грузовик все набирал и набирал скорость.
Только бы выбраться из леса на шоссейную дорогу, где можно встретить и подводы, и машины, и людей!
Устав кричать и барабанить по верху кабины, Пыжов наконец изловчился, перелез через борт машины и встал на подножку. Открыв дверцу кабины, отодвинул Гошку и занял место за рулем.
— Дурачье! Остолопы! — выругался он. — Вы что — машину захотели угробить?!
Гошка не сопротивлялся — лес поредел, стало светлее, за деревьями показалась шоссейная дорога.
— Теперь поезжай куда знаешь, — сказал он.
— А поросят все равно загнать не дадим, — добавил Митька.
Мальчишки ждали, что Пыжов вот-вот остановит машину, вытолкнет их из кабины, а сам повернет обратно в лес, чтобы захватить дядю Ефима.
Но шофер вел грузовик, не сбавляя скорости, а когда доехал до шоссейной дороги, то повернул не к городу, а в противоположную сторону, к Клинцам.
Гошка с Митькой переглянулись.
— Куда поросят везти? — спросил Пыжов.
— Известно куда — в лагерь, — ответил Митька.
— А я думал, что ты с отцом заодно действуешь, — усмехнувшись, сказал шофер. — А ты вон как!
— А мы думали, что ты с ним заодно, — признался Митька.
— Что б я на колхозное добро польстился! — обиделся Пыжов. — Плохо вы еще меня знаете. Хоть с вами, хоть без вас, а я бы все равно поросят в лагерь доставил. — Он покачал головой и покосился на Митьку. — Дурной же папаша у тебя. И что с ним теперь будет?
Сжавшись, Митька молча смотрел на дорогу. И зачем он только едет в колхоз? Сейчас встретит там ребят, взрослых, тетю Шуру, Николая Ивановича, и ему, сгорая от стыда, придется обо всем им рассказать. Не расскажет он, так это сделает Гошка или Пыжов. А потом попробуй поживи в Клинцах с такой недоброй славой, какую надолго оставил там его отец. Нет, только не это, лучше он сейчас же вылезет из машины и, не заходя в деревню, уйдет в совхоз и поступит там на работу. И с отцом не будет встречаться — видно, надолго разошлись их пути-дорожки.
Митяй потянул Пыжова за локоть.
— Ты что это? Куда? — Гошка, словно угадывая мысли приятеля, схватил его за руку и притянул к себе. — Ты теперь совсем не Кузяев. Ты, как Павлик Морозов, такое сотворил, такое сделал! И никуда мы тебя не отпустим.
Митька молчал.
— А хочешь, давай так, — продолжал Гошка. — Скажем в лагере, что это мы с тобой поросят отыскали. А Семена подвезти попросили.
— А с отцом как быть? — спросил Митька.
— Никак. Мы про него вроде знать ничего не знаем. И про загончик в лесу помолчим.
Митяй с удивлением посмотрел на Гошку и с трудом выдавил:
— Только ты сам говори. Я не могу.
Через несколько минут грузовик с поросятами повернул к летнему лагерю.
МАЯК НАД ЛАГЕРЕМ
В лагере Гошка с Митяем, кроме Александры, застали еще ребят и Николая Ивановича.
Выпустив в стадо привезенных на грузовике пятерых поросят, Гошка рассказал, где они с Митяем нашли их и как Пыжов выручил ребят своим грузовиком.
— И везет же вам! Больше всех поросят разыскали, — завистливо вздохнул Борька Покатилов и попросил Митьку, который молча стоял поодаль, рассказать обо всем поподробнее.
— А чего, там подробнее, — буркнул Митька. — Все так и было. Шли, шли и нашли.
Пыжов с удивлением покосился на ребят и тоже ничего не стал добавлять к словам Митьки.
— Теперь все стадо в сборе, только двух голов не хватает, — сказала Александра и посмотрела на ребят. — Даже не знаю, как и благодарить вас. Такие ли поиски провели... легче иголку в стоге сена найти, чем этих беглецов. В школу, что ли, сообщить про вашу команду.
— Можно и в школу, — согласился Николай Иванович. — И на собрании мы о ребятах доброе слово скажем. Неплохое, мол, у нас в колхозе пополнение растет: молодое, ретивое, неотступное. Как это у поэта Некрасова сказано:
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
— А мы не одни поросят искали, — сказала Елька. — Нам много людей помогало.
— И это верно, — кивнул Николай Иванович. — Твой лагерь, Александра, вся округа поддерживает. Я вот в газету об этом хочу написать.
В этот же день, к вечеру, в лагерь заявился Ефим Кузяев и притащил в мешке пойманного им в лесу шестого поросенка.
Александра несказанно удивилась и тому, что брат оказался в Клинцах, и тому, что он принес такую ношу.
— Откуда у тебя поросенок? — спросила она.
— Уж будто бы ты и не знаешь, — криво усмехнулся Ефим и рассказал, как сегодня его предал собственный сын: угнал из оврага машину с поросятами. — Видала, каков сынок? На отца, можно сказать, руку поднял. В другое время за такое шкуру спустить мало, а ныне — терпи да помалкивай.
— Вот оно как! — вырвалось у Александры. — А Гошка с Митей по-другому сказывали, будто они сами поросят выловили.
— По-другому?! — Пораженный Ефим отступил назад. — Ишь ты, пожалели меня ребятишки.
— Мало того, что пожалели. Они же тебя от черного дела отвели. — Александра сокрушенно покачала головой. — Эх, Ефим, Ефим, до чего ты докатился! В колхозе чужаком стал, сына забросил. А ведь мы теперь по-другому живем, по правде, по совести. Распрямились, как после дождя. И дышать легче, и силы прибавилось, и вера появилась, что к хорошему идем.
— Слышал, знаю. О твоих делах далеко шум пошел.
— Встряхнись ты, Ефим, одумайся, переломи себя. Не последний же ты человек на свете. И руки у тебя есть, и голова на плечах. Вот и покажи людям, на что ты способен.
— Да и кто ж мне, такому, поверит? Я в грехах по горло завяз.
— Поверят, все грехи спишут, только бы совесть у тебя проснулась.
— Ладно, сестрица, время покажет, — отмахнулся Ефим. — А пока мне все же лучше в город податься, подальше от Клинцов. Вот зашел Митьку предупредить, чтоб он тоже здесь не задерживался.