— Так уж и хватает, — усмехнулась Таня. — А ты знаешь, что в колхозе говорят? Не заживется у нас Николай Иваныч, раз по трудодням получать согласился.
— Почему это не заживется? — обиделась Елька. — Он же слово дал, что никуда не уедет, пока трудодень богатым не станет. А папа болтать не любит.
— Может, и не сбежит, — задумчиво сказала Таня. — Про Николая Иваныча в деревне еще и по-другому говорят. Видать, смелый он, шибко партийный, если за наш колхоз взялся.
Елька потупилась и, ничего не ответив, принялась вновь накачивать примус.
— Хватит тебе, еще взорвется, — предупредила Таня. — Надо иголкой прочистить.
Елька достала швейную иголку и попыталась прочистить отверстие в головке. Но иголка была слишком толста.
Таня сказала, что нужна особая иголка — примусная, из тонкой стальной проволоки.
— Не купили мы примусных, забыли, — призналась Елька. — Может, самим сделать?
Таня принесла из сеней кусок провода. Девочки отделили от него тонкую проволочку и с таким усердием принялись прочищать примус, что проволочка вскоре сломалась и застряла в отверстии.
— Смотри-ка, Николай Иваныч идет! — вскрикнула вдруг Таня, кивнув через окно на улицу. — Чем ты его кормить будешь? — Она схватила с примуса сковородку с недожаренной картошкой и убежала во вторую половину избы.
В комнату вошел Елькин отец. Сбросил пальто и потер зазябшие руки:
— А ну, молодая хозяйка, корми скорее. Я здорово проголодался, — обратился он к дочери. Потом покосился на примус. — Совсем, значит, техника отказала. Ну что ж, обойдемся без горячего.
— Сейчас, сейчас... все будет готово, — сконфуженно забормотала Елька, возясь с примусом.
Махнув рукой, Николай Иванович попил холодного молока с хлебом и сказал дочери, что обедать они пойдут в чайную.
Потом он оделся, забрал какие-то бумаги и, прежде чем выйти за дверь, пристально посмотрел на Ельку.
— Слушай, дочка. По всему видно, не получается у нас домашнее хозяйство. Может, тебе лучше в город вернуться, в школу-интернат поступить?
Елька прикусила губу. Как же так? Она ведь твердо решила, что едет с отцом в деревню, будет ему во всем помогать и ничего не испугается. А как хорошо проводили ее ребята из городской школы, сколько надавали всяких наказов. И вдруг — вернуться в город, оставить отца!
— А кто на собрании говорил, что в деревню надолго едет? И со всей семьей? — с обидой напомнила Елька.
— Говорил, не отказываюсь. Но, понимаешь, если такие затруднения... Поживешь в интернате до приезда матери, а потом видно будет.
— А зачем потом? Я лучше сейчас никуда не поеду, — дрогнув в лице, заявила Елька и вновь принялась за хозяйство. — Это все примус виноват. Надо иголок купить. А готовить я научусь, вот увидишь.
— Ну, если дело только в примусе — тогда сдаюсь, — невесело улыбнулся отец. — Эту технику мы уж как-нибудь одолеем.
В комнату вбежала Таня и передала Ельке несколько примусных иголок.
— В чулане нашла. Старые, но еще годятся. Теперь держись, примус!
Вслед за Таней вошла ее мать Катерина, держа в руках сковородку с жареной картошкой.
— Поешьте, Николай Иванович. Чего вы с дочкой всухомятку перебиваетесь — непорядок это. И чай у нас берите без стеснения и печкой можете пользоваться.
Поблагодарив, Николай Иванович снял пальто и, подмигнув Ельке, сел за стол.
— Позавтракаем еще раз, коли так. — И он попросил Танину мать взять его с дочкой на довольствие — готовить им обед и завтраки. При этом он сказал, что все это временно: придет срок — и у них в колхозе будет своя столовая.
— Возьмем, возьмем, — опередив мать, заявила Таня. — У нас печка большая. Все вам испечем и сварим. И примус не понадобится. Правда, мама?
— Это можно, — согласилась Катерина и обратилась к председателю: — Вас-то мы накормим и напоим, только и вы про людей не забудьте. Встряхните их, на ноги поставьте.
ПЕРВЫЕ ШАГИ
С этого дня Ельке стало немного легче: она больше не мучилась с завтраками и обедами, а в остальных делах ей частенько помогала Таня с подругами. Девочки вместе ходили в магазин, покупали продукты, топили в комнате печку.
Но забот у Ельки не убавилось. Отец то и дело посылал ее оповестить членов правления о заседании, отыскать в колхозе нужного человека, передать ему какое-нибудь поручение.
Елька ни от чего не отказывалась. В колхозе ее стали звать рассыльной, курьером председателя.
Не отставала от Ельки и Таня. Она тоже помогала председателю, который так был не похож на прежнего. Он ходил по бригадам, по фермам, знакомился с людьми, посещал колхозные избы. С двери правления сняли табличку: «Прием от и до...», как это было при старом председателе, и Николай Иванович принимал всех желающих в любое время.
А по вечерам он нередко сам приглашал к себе на квартиру колхозников. Советовался с ними, как жить колхозу дальше. Он интересовался, сколько прибыли или убытка приносит каждая ферма, каждая корова, свинья, курица, что выгодно или невыгодно сеять на артельных полях.
Колхозники шумели, горячились, ругали старых руководителей, спорили до хрипоты и давали бесчисленные советы, как поправить хозяйство, как избавиться от убытков, откуда для начала раздобыть денег.
В такие дни Елька с Таней прямо-таки сбивались с ног. Они то и дело подогревали ведерный покатиловский самовар и без конца угощали собравшихся чаем.
Выговорившись, колхозники обычно махали руками:
— Э-э, да что там! Нашими советами хоть пруд пруди. Мы и раньше об этом говорили, да толку ни на грош.
Но Николай Иванович не только внимательно выслушивал советы колхозников. Прошло несколько дней, и он, собрав молодежь на субботник, отремонтировал и утеплил скотные дворы. Горы навоза, накопившиеся около коровников, были вывезены на поля. На болоте Николай Иванович разыскал залежи торфа и тоже решил использовать его в качестве удобрений. По дворам начался сбор золы и куриного помета.
Колхозных лошадей, которые зимой стояли без дела, Николай Иванович предложил использовать на извозе.
У кучера Савелия Покатилова кончилась тихая, покойная жизнь: теперь он возглавлял бригаду возчиков, которая за плату доставляла для сельпо товары из города.
Шофер Сема Пыжов на отремонтированном грузовике совершал по нескольку рейсов в день, перевозя со станции грузы для совхоза.
В колхозную кассу стали поступать первые денежные доходы.
Видя, что к их советам прислушиваются, колхозники все чаще и чаще обращались к новому председателю.
По их подсказке Николай Иванович организовал в артели бондарную мастерскую, в которой делали на продажу кадки, ушаты, бочки. Потом председатель продал заржавевший инвентарь, купил испорченную пилораму, пустил ее в ход, и она за первые же недели работы принесла колхозу несколько тысяч рублей дохода.
Как-то раз Николай Иванович зашел на свинарник к Александре и Ульяне, осмотрел поросят и сказал, что правление будет выплачивать им дополнительную оплату за каждого поросенка, который перезимует.
— Были такие посулы и раньше, — заметила Ульяна. — А из каких доходов, спрашивается?
— Есть кое-какие доходы для начала, да и государство нам ссуду дает, — сообщил Николай Иванович. — А теперь все от вас самих зависит, от вашего старания. Главное, чтоб молока да мяса в колхозе побольше давать, животноводство вытянуть. — И Николай Иванович сообщил, что правление решило прикупить поросят в соседних колхозах, распродававших зимний приплод по дешевой цене.
Ульяна с недоумением переглянулась с Александрой.
— Понимаю, трудно будет, — сказал председатель. — Но без богатой свинофермы нам колхоз на ноги не поставить. И я к вам вот зачем пришел. Поедете завтра со мной по соседям. Вы свинарки опытные, толк в поросятах понимаете. Вот и поможете мне отобрать что получше.
— Совсем он рехнулся, — заявила в сердцах Ульяна, когда председатель ушел. — У нас свои-то поросята каждый год дохнут, а Карасев еще чужих покупать собрался.
— А может быть, все-таки поможем ему, — задумчиво заметила Александра. — Видала, как он рьяно за дело берется!
— Ну вот и поезжай, — отмахнулась Ульяна. — А я позориться не желаю.
И на другой день, когда председатель заехал на подводе за Ульяной, ее дома не оказалось. Никитка сказал, что мать ушла в больницу.
Пришлось ехать с Николаем Ивановичем одной Александре.
Они побывали в соседних колхозах, отобрали поросят и разместили их в старых свинарниках. Помещения были тесные, холодные, плохо ухоженные, и, начнись сильные морозы, поросята могли бы замерзнуть. Построить же новые свинарники колхоз сейчас не мог: не было ни леса, ни рабочих рук.
«Да он и впрямь рехнулся, — подумала Александра о новом председателе. — А вдруг морозы грянут? Долго ли до беды». Она сказала об этом Николаю Ивановичу.
— Знаю, на что иду, знаю, — ответил тот. — Но думаю, что выход мы найдем. Я вот давно на сараи колхозников поглядываю. Чем не помещения для поросят, если их утеплить. А ведь без дела стоят, пустуют. Вот хоть бы у вас на усадьбе, Александра Степановна.
Александра согласилась, что сарай действительно ей не очень нужен — небольшие запасы сена можно перенести во двор, а разную рухлядь давно пора выбросить.
— Вот тогда и подайте голос, поддержите меня, — попросил Николай Иванович.
На очередном собрании он обратился к колхозникам с просьбой отдать на время свои сараи для размещения поросят и тут же сообщил, что Александра Шарапова уже согласилась на это.
«Вот же скорый какой!» — с удивлением подумала Александра, но возражать не стала.
С легкой руки Александры отдали свои сараи и еще несколько колхозников. Сараи быстро переделали, утеплили и разместили в них поросят. Вскоре в колхозе их набралось несколько сот голов.
ОТСТРАНИЛИ
В сумерки, как обычно, Гошка с Никиткой вошли в закуток, чтобы накормить «шпитомцев». Едва за ними закрылась скрипучая дверь, как поросята дружной стайкой ринулись к ногам мальчишек. Не подбежал один лишь Лебеденок. Уткнувшись носом в угол закутка, он продолжал лежать на подстилке. Никитка почмокал губами и негромко позвал поросенка. Лебеденок не шевельнулся.