Подвал на сей раз был настолько тёмным, что я была вынуждена взять Гидеона за руку, иначе я и моё платье не выбрались бы отсюда целыми и невредимыми. Только в передней части подвала, где в моей школе коридор переходил в технические помещения, на стенах появились факелы, освещавшие пространство своим неверным мерцающим светом. В данный момент здесь находились кладовые, что ввиду жуткого холода было вполне оправдано. Из чистого любопытства я бросила взгляд в одно из помещений и удивлённо остановилась. Такого количества еды я в жизни не видела! Очевидно, после бала должен был состояться банкет, потому что на столах и на полу стояли бесчисленные тарелки, салатницы и большие кадки с самыми странными блюдами. Многие из них были исключительно художественно оформлены и укрыты своего рода прозрачным пудингом. Я обнаружила огромное количество мясных блюд, которые, на мой вкус, чересчур сильно пахли, ошеломляюще много сладостей всех форм и размеров, а также позолоченную фигуру лебедя, выполненную с изумительной реалистичностью.
– Посмотри, они остужают даже настольную декорацию! – прошептала я.
Гидеон потянул меня дальше.
– Это не декорация! Это настоящий лебедь. Так называемое блюдо-украшение, – прошептал он в ответ, но почти в тот же самый миг он вздрогнул, а я, к сожалению, вскрикнула.
Потому что прямо из-за девятнадцатиэтажного (по примерным оценкам) торта, увенчанного двумя (мёртвыми) соловьями, из тени вышла фигура и, обнажив шпагу, направилась к нам.
Это был Ракоци, правая рука графа, и своим драматичным выходом он вполне мог бы зашибать деньги в какой-нибудь комнате страха. Хриплым голосом он поприветствовал нас.
– Следуйте за мной, – произнёс он шёпотом.
Пока я пыталась оправиться от шока, Гидеон спросил нетерпеливо:
– Разве Вы не должны были давно нас встретить?
Ракоци предпочёл в ответ промолчать, что меня не удивило. Он был именно тот тип, который не признаёт своих ошибок.
Он безмолвно снял со стены факел, сделал нам знак следовать за ним и проскользнул в боковой проход, который привёл нас к лестнице.
Сверху до нас донеслись скрипичная музыка и шум голосов. С каждой ступенью они становились всё громче. У самого конца лестницы Ракоци оставил нас со словами:
– Я и мои люди будем стеречь вас из тени. – Затем он исчез бесшумно, как леопард.
– Я думаю, что он не получил приглашения, – сказала я в шутку. На самом деле от одного представления о том, что из каждого тёмного угла за нами тайно следят люди Ракоци, у меня волосы на голове встали дыбом.
– Нет, его, естественно, пригласили. Но он не хочет расставаться со своей шпагой, а на балу они запрещены. – Гидеон вопросительно оглядел меня. – Это что, на твоём платье паутина?
Я возмущённо посмотрела на него.
– Нет, это, наверное, в твоём мозгу, – сказала я, протиснулась мимо него и осторожно открыла дверь.
Я беспокоилась о том, как нам незаметно пробраться в фойе, но когда мы окунулись в шум и суету бала, я стала спрашивать себя, зачем мы вообще старались переместиться через подвал. Наверное, из чистой привычки. Мы могли бы свободно прыгнуть прямо сюда – этого никто бы не заметил.
Дом лорда и леди Пимплботтом был исключительно роскошный – тут мой друг Джеймс нисколько не преувеличивал. Под дамастовыми обоями, изысканной лепниной, картинами, хрустальными люстрами и потолочными фресками мою старую добрую школу было не узнать. Пол был выложен мозаикой и толстыми коврами, и по дороге на второй этаж мне показалось, что здесь больше коридоров и лестниц, чем в моё время.
И дом был полон. Полон и шумен. В наше время вечеринку прикрыли бы из-за избыточного количества народа, или же соседи подали бы на Пимплботтомов жалобу по поводу нарушения ночного покоя. А ведь это были только фойе и коридоры.
Ещё круче выглядел бальный зал. Он занимал половину второго этажа и кишмя кишел народом. Гости стояли группками или образовывали в танце длинные ряды. Зал ульем гудел от их голосов и смеха, причём это сравнение казалось даже преуменьшенным, поскольку количество децибел на балу достигало, вероятно, уровня взлетающего самолёта в Хитроу. Четырём сотням гостей приходилось в беседе перекрикиваться друг с другом, а оркестр из двадцати инструментов упорно пытался вести мелодию. Всё это было освещено таким количеством свечей, что я автоматически огляделась в поисках огнетушителя.
Короче говоря, бал по сравнению с суареей у Бромптонов был как клубная вечеринка по сравнению с чаепитием у тётушки Мэдди, и я внезапно поняла, откуда пошло выражение "шумный бал".
Наше появление не вызвало никакого особенного волнения, поскольку в зал постоянно входили и выходили люди. Тем не менее некоторые уставились на нас с любопытством, и Гидеон крепче сжал мою руку. Я чувствовала, что меня оглядывают с ног до головы, и ощутила потребность срочно посмотреться в зеркало, чтобы убедиться, что у меня на платье не осталось никакой паутины.
– Всё прекрасно, – сказал Гидеон. – Ты выглядишь великолепно. – Я смущённо откашлялась.
Гидеон улыбнулся мне с высоты своего роста.
– Готова? – прошептал он.
– Готова, если ты готов, – не задумываясь, ответила я. Это просто у меня вырвалось, и какой-то момент я подумала о том, как нам было хорошо, пока он гнусно не предал меня. Хотя так уж здорово нам вовсе и не было.
Пара девушек, мимо которых мы проходили, начала шептаться – я не была уверена, насчёт моего платья или насчёт того, как классно выглядит Гидеон. Я держалась по возможности прямо. Парик сидел на мне удивительно ладно, он участвовал в каждом движении головой, хотя по весу его можно было, наверное, сравнить с теми кувшинами с водой, которые носят на головах африканские женщины. Пока мы шли по залу, я всё время высматривала Джеймса. В конце концов, это был бал его родителей – он же должен присутствовать? Гидеон, который был выше большинства людей в зале на целую голову, быстро обнаружил графа Сен Жермена. Граф неподражаемо элегантно стоял на узком балконе и беседовал с маленьким, пёстро разряженным человечком, показавшимся мне смутно знакомым.
Недолго думая, я присела в глубоком реверансе, но тут же об этом пожалела, вспомнив, как при нашей последней встрече граф Сен Жермен своим мягким голосом разбил моё сердце на тысячи осколков.
– Мои дорогие дети – вы пунктуальны вплоть до минуты, – сказал граф, подзывая нас к себе. Мне он милостиво кивнул (наверное, это была большая честь, учитывая тот факт, что я как женщина обладала коэффициентом интеллекта размером с расстояние от балконной двери до ближайшей свечи). Гидеон же удостоился сердечного объятья. – Что Вы скажете, Алеотт? Вы узнаёте моё наследие в чертах этого прекрасного молодого человека?
Его собеседник, разряженный, как попугай, с улыбкой покачал головой. Его узкое, длинное лицо было не только напудрено, но и нарумянено, как у клоуна.
– Есть определённое подобие в осанке, я бы сказал.
– Да, как же можно сравнить это юное лицо с моим старым? – Граф иронично скривил губы. – Над моим лицом поработали яростные годы, иногда я сам едва узнаю себя в зеркале. – Он обмахнулся платочком. – Кстати, разрешите представить: достопочтенный Альберт Алеотт, в настоящее время Первый секретарь Ложи.
– Мы уже встречались при наших визитах в Темпл, – сказал Гидеон с лёгким поклоном.
– Ах да, верно, – граф улыбнулся.
Теперь я тоже знала, почему этот попугай показался мне знакомым. Он принял нас в Темпле при нашей первой встрече с графом и вызвал нам карету до дома лорда Бромптона.
– К сожалению, Вы пропустили выход герцогской пары, – сказал попугай. – Причёска её светлости возбудила много зависти. Я боюсь, что лондонские парикмахеры завтра не найдут спасения от наплыва клиентов.
– Действительно прекрасная женщина, герцогиня! Жаль, что она чувствует себя призванной вмешиваться в мужские дела и политику. Алеотт, можно ли обеспечить вновь прибывших напитками? – Как обычно, граф говорил тихим и мягким голосом, но несмотря на окружающий шум, его было отчётливо слышно. Я поёжилась – причём определённо не из-за того, что от балконной двери тянуло холодным ночным воздухом.
– Разумеется! – своей готовностью услужить Первый секретарь напомнил мне мистера Марли. – Не отведаете ли белого вина? Я сейчас вернусь.
Чёрт. Пунша не будет.
Граф подождал, пока Алеотт не исчез в зале, затем извлёк из кармана камзола запечатанное письмо и протянул его Гидеону.
– Письмо твоему Великому Магистру. Здесь детали по поводу нашей следующей встречи.
Гидеон спрятал письмо и, в свою очередь, протянул графу другой запечатанный конверт.
– Здесь подробный отчёт о событиях прошедших дней. Вы, наверное, будете рады услышать, что в хронограф считана кровь Элейн Бёрли и леди Тилни.
Я вздрогнула. Леди Тилни? Как он это устроил? При нашей последней встрече она не произвела на меня впечатления, что она отдаст кровь добровольно. Я недоверчиво посмотрела на Гидеона. Он ведь не стал применять силу? Я представила себе, как она отчаянно швыряет в него вязаными свинками.
Граф похлопал его по плечу.
– То есть не хватает только Сапфира и Чёрного Турмалина. – Он опёрся на свою палку, но в этом жесте не было ничего хрупкого. Напротив, он производил исключительно могущественное впечатление.
– Ох, если бы он знал, как близки мы к тому, чтобы изменить мир! – Он указал головой на зал, где на другой стороне я увидела лорда Аластера из Флорентийского альянса. Как и в прошлый раз, он был увешан украшениями. Сверкание его многочисленных колец было видно и отсюда. Как и сверкание его взгляда, ледяного и исполненного ненависти, которая была заметна даже на таком расстоянии. За ним угрожающе возвышалась фигура в чёрном, но на сей раз я не сделала ошибки и не приняла её за гостя. Это был призрак, следовавший за лордом Аластером так же, как маленький Роберт следовал за доктором Уайтом. Когда призрак увидел меня, его губы зашевелились, и я была рада, что не могу слышать его брани. Хватит и того, что он снился мне в кошмарах.