От облегчения у меня на глазах выступили слёзы.
– То есть он всё равно негодяй, но… я думаю, что я могла бы простить его.
– Я тоже, – сказала Лесли с сияющим взглядом. – У меня с собой есть водостойкая тушь и блеск для губ – хочешь?
Ну, не повредит.
Мы вышли из класса опять последние. Я была в таком прекрасном настроении, что Лесли сочла своим долгом ткнуть меня локтем в бок.
– Я действительно не хочу гасить твой энтузиазм, но вполне может быть, что мы ошибаемся. Поскольку мы посмотрели слишком много романтических фильмов.
– Да, я знаю, – сказала я. – О, вот и Джеймс. – Я огляделась. Большинство школьников было уже на пути на улицу, поэтому немногие смогут удивиться тому, что я разговариваю с нишей.
– Привет, Джеймс!
– Добрый день, мисс Гвендолин. – На нём, как обычно, был камзол в цветочки, брюки до колен, кремово-белые чулки и парчовые туфли с серебряными пряжками. Его шейный платок был так вычурно завязан, что вряд ли он это сделал сам. Особенно непривычно смотрелись на нём завитой парик и слой пудры на лице, а также накладные родинки, которые он по неясным причинам называл «мушками». Безо всей этой ерунды и в нормальной одежде Джеймс смотрелся бы, наверное, вполне неплохо.
– Где ты был сегодня утром, Джеймс? Мы договорились на вторую перемену, ты помнишь?
Джеймс покачал головой.
– Я ненавижу эту лихорадку. И мне не нравится этот сон – здесь всё так… безобразно! – Он тяжело вздохнул и показал на потолок. – Мне интересно, что за невежды закрасили фрески. Отец потратил на них целое состояние. Мне очень нравилась пастушка посредине потолка, она была нарисована исключительно искусно, хотя моя матушка всё время говорит, что она слишком свободно одета. – Он недовольно посмотрел сначала на меня, потом на Лесли, причём его взгляд особенно долго задержался на плиссированных школьных юбках и на наших коленках. – Правда, если бы матушка знала, как одеты люди в моём лихорадочном сне, она была бы в ужасе! Я сам в ужасе. Я никогда не думал, что у меня такая испорченная фантазия.
У Джеймса, кажется, сегодня был особенно плохой день. Хорошо ещё, что Хемериус (которого Джеймс ненавидел!) предпочёл сегодня остаться дома (чтобы, по его словам, не спускать глаз с сокровища и с мистера Бернарда, но я подозревала, что он опять собирается читать вместе с тётушкой Мэдди бульварный роман, который, похоже, не на шутку его увлёк).
– "Испорченная"! Какой изысканный комплимент, Джеймс, – мягко сказала я. Я давно бросила попытки объяснить Джеймсу, что он не спит, а умер примерно двести тридцать лет тому назад. Наверное, такое никому бы не понравилось.
– Доктор Бэрроу только что опять пустил мне кровь, и я даже смог выпить несколько глотков, – продолжал он. – Я надеялся, что на сей раз мне приснится что-нибудь другое, но... м-да, я снова здесь.
– И это хорошо, – тепло сказала я. – Потому что мне бы очень тебя не хватало.
Джеймс выдавил из себя улыбку.
– Да, я бы солгал, утверждая, что я тоже к Вам некоторым образом не привязался. Мы сейчас продолжим урок манер?
– К сожалению, у нас уже нет времени. Завтра, хорошо? – На лестнице я ещё раз обернулась.
– Джеймс, в 1782 году, в сентябре, как звали твоего любимого коня?
Двое ребят, тащивших по коридору стол с проектором, резко остановились, и Лесли захихикала, потому что они оба одновременно спросили: «Это ты мне?».
– В прошлом году в сентябре? – переспросил Джеймс. – Гектор, разумеется. Он всегда будет моим любимым конём. Серый жеребец, самый роскошный, которого только можно себе представить.
– А какое твоё любимое блюдо?
Парни с проектором посмотрели на меня так, как будто я сошла с ума. Джеймс тоже нахмурился.
– К чему эти вопросы? В данный момент у меня нет абсолютно никакого аппетита.
– Ну, это может подождать до завтра. До свиданья, Джеймс.
– Меня зовут Финли, ненормальная, – заявил один из толкателей проектора, а второй осклабился и сказал:
– А я Адам, но эй! Это я приблизительно, так что ты вполне можешь звать меня Джеймсом.
Я проигнорировала обоих и взяла Лесли под руку.
– Клубника! – крикнул Джеймс нам вслед. – Клубника – моё самое любимое блюдо!
– Зачем это тебе? – спросила меня Лесли на лестнице.
– Если на этом балу я встречу Джеймса, я предупрежу его насчёт заражения оспой, – объяснила я. – Ему только что исполнился двадцать один. Слишком молод, чтобы умереть, как ты считаешь?
– Я вот думаю, а можно ли тут вмешиваться, – ответила Лесли. – Судьба, предназначение и так далее.
– Да, но ведь есть какая-то причина, по которой он всё ещё слоняется здесь в виде призрака. Может быть, моё предназначение состоит в том, чтобы помочь ему.
– Объясни мне ещё раз, зачем тебя отправляют на этот бал? – спросила Лесли.
Я пожала плечами.
– Вроде бы так распорядился граф в своих дурацких Анналах. Чтобы получше меня узнать или что-то в этом роде.
Лесли вздёрнула бровь.
– Или что-то в этом роде.
Я вздохнула.
– Как бы то ни было. Бал состоится в сентябре 1782 года, но заболеет Джеймс только в 1783 году. Если мне удастся предупредить его, то он сможет, к примеру, уехать в деревню, когда болезнь начнёт распространяться. Или по крайней мере будет держаться подальше от этого лорда как-его-там. Чего ты улыбаешься?
– Ты собираешься сказать ему, что ты прибыла из будущего и знаешь, что он вскорости заразится оспой? И в качестве доказательства назовёшь имя его любимой лошади?
– Э-э-э… ну, план ещё не совсем созрел.
– Лучше бы сделать ему прививку, – сказала Лесли, открывая дверь на школьный двор. – Но это будет непросто.
– Нет. Но разве в этом деле есть что-нибудь простое? – спросила я и застонала. – Ох, проклятье! – Возле лимузина, который, как обычно, должен был отвезти меня в штаб-квартиру Стражей, стояла Шарлотта. И это могло означать только одно: меня опять будут пытать менуэтами, реверансами и осадой Гибралтара. Очень полезные знания для бала 1782 года, во всяком случае, с точки зрения Стражей.
Странно, но сегодня меня это оставило равнодушной. Может быть, потому, что я была слишком взволнована предстоящей встречей с Гидеоном.
Лесли прищурилась.
– Что это за типус рядом с Шарлоттой? – Она показала на рыжего мистера Марли, адепта первой степени, который помимо звания отличался редкой способностью краснеть по самые уши. Втянув голову в плечи, он стоял рядом с Шарлоттой.
Я объяснила Лесли, кто это такой.
– Я думаю, что он боится Шарлотту, – добавила я, – но при этом считает её классной.
Шарлотта заметила нас и нетерпеливо махнула рукой.
– Но по цветовой гамме они бы изумительно подошли друг другу, – заметила Лесли и обняла меня. – Удачи. Помни обо всём, что мы обсуждали. И будь осторожна. И пожалуйста, сделай фото этого мистера Джордано!
– Джордано, просто Джордано, будьте так любезны, – ответила я гнусавым тоном моего учителя. – До вечера.
– И Гвенни! Не облегчай Гидеону задачи, хорошо?
– Ну наконец! – фыркнула Шарлотта, когда я подошла к автомобилю. – Мы ждём уже целую вечность. На нас все таращатся.
– Как будто тебе это мешает. Привет, мистер Марли. Как у вас дела?
– Э-э-э. Хорошо. Э-э-э. А у вас? – Мистер Марли покраснел. Мне было жаль его, я тоже легко краснела, но у мистера Марли румянец заливал не только щёки – он распространялся на уши и шею, которые принимали цвет спелого помидора. Жуть!
– Великолепно, – ответила я, хотя мне бы очень хотелось увидеть его лицо, если бы я ответила «дерьмово». Он придержал перед нами дверцу, и Шарлотта грациозно заняла место в салоне. Я села напротив неё.
Машина тронулась с места. Шарлотта глядела в окно, а я смотрела перед собой и размышляла, как мне разговаривать с Гидеоном – холодно и оскорблённо или подчёркнуто дружески, но равнодушно. Я досадовала, что не обсудила это с Лесли. Когда лимузин вырулил на Стрэнд, Шарлотта разглядывала уже не виды из окна, а собственные ногти. Потом она внезапно подняла голову, оглядела меня с ног до головы и агрессивно спросила:
– С кем ты пойдёшь на вечеринку Синтии?
Она, очевидно, искала ссоры. Хорошо, что мы уже почти приехали. Лимузин как раз заворачивал на парковку на Краун Офис Роуд.
– Ну, я ещё не решила, либо с лягушонком Кермитом, либо с Шреком, а ты?
– Гидеон хотел пойти со мной, – ответила Шарлотта и посмотрела на меня острым взглядом. Совершенно очевидно, что она ждала моей реакции.
– Очень мило с его стороны, – дружелюбно ответила я и улыбнулась. Мне это было несложно, к этому моменту я уже была уверена в отношении Гидеона.
– Но я не знаю, принимать ли мне его предложение вообще, – Шарлотта вздохнула, но её взгляд остался таким же острым. – Он наверняка будет ужасно неуютно себя чувствовать среди всех этих детишек. В конце концов, он достаточно часто жалуется мне на наивность и незрелость некоторых шестнадцатилетних…
На долю секунды я подумала, что она, быть может, говорит правду, а не просто хочет меня позлить. Но даже если так – я не доставлю ей удовольствия видеть, что меня это задевает. Мой кивок был чрезвычайно понимающим.
– У него есть твоё зрелое и уравновешенное общество, Шарлотта, и если этого будет недостаточно, то он сможет обсудить с мистером Дейлом тему фатальных последствий употребления алкоголя среди молодёжи.
Автомобиль затормозил и припарковался на зарезервированной площадке у дома, где уже несколько столетий располагалась резиденция Стражей. Водитель выключил мотор, и мистер Марли выскочил из лимузина. Я как раз успела опередить его, прежде чем он открыл передо мною дверцу. Я уже понимала, как могла себя чувствовать королева – у некоторых даже нет возможности самостоятельно выйти из машины.
Я взяла сумку, выбралась из автомобиля, проигнорировав при этом руку мистера Марли, и произнесла с максимальным энтузиазмом:
– И зелёный – как раз цвет Гидеона, я бы сказала.
Ха! Выражение шарлоттиного лица не изменилось, но было ясно, что этот раунд остался за мной. Пройдя пару шагов и убедившись, что меня никто не видит, я позволила себе крохотную торжествующую улыбку. Которая, правда, тут же застыла у меня на губах. На крыльце дома, где находилась штаб-квартира Стражей, сидел Гидеон. Чёрт побери! Я была слишком занята достойным ответом Шарлотте и не обратила внимания на окружающую среду. Моё глупое марципановое сердце не знало, сжаться ли ему от огорчения или застучать от радости.