Вернулся в центр счастливым и, несмотря на груши с малиной, очень голодным; вроде никуда не спешил, но тратить время на еду за столом в ресторане – пока еще что-то там принесут! – было жаль. Купил два пирожка, с курицей и с грибами, и ел их одновременно, откусывая по очереди, так вкуснее, ну и просто смешно.
Свернул к галерее, где еще шла выставка Зорана – не случайно, конечно, здесь оказался, нарочно пришел. Галерея была закрыта; все музеи и галереи почему-то закрываются рано, после шести вечера любителям искусства только и остается водку с горя пить. Ладно, здесь хотя бы окна большие, через них примерно две трети выставки худо-бедно можно разглядеть.
Долго стоял, прижавшись носом к стеклу, думал: все-таки очень крутой художник. Отлично ему нынче живется на Этой Стороне. Даже завидно… нет, на самом деле не завидно. Но теоретически могло бы быть. Оставить его, что ли, в покое? Ну правда, чего человека дергать? Хорошо же ему.
Но потом, конечно, подумал: если бы судьбу можно было выбирать и заказывать, хотел бы я на месте этого Зорана, чтобы меня оставили в покое? И только не надо выкручиваться – типа «я это все-таки я». Он еще круче. Ладно, «круче», «не круче» – глупая постановка вопроса. Он офигенный, без всяких сравнений. И судьба примерно такая же долбанутая феечка, как моя.
Так задумался, что когда на него с разбегу налетел человек и завопил: «Я твою визитку посеял, и вдруг ты навстречу, ура!» – сперва не понял, что происходит, потом узнал Блетти Блиса и первым делом подумал: я что, на Эту Сторону провалился нечаянно? Теперь таким способом буду домой попадать?
На радостях аж в глазах потемнело. Но потом, конечно, сообразил, что никто никуда не проваливался. Просто Блетти Блис целыми днями торчит на Другой Стороне.
Старался скрыть разочарование, но Блетти Блис все равно спросил:
– Я настолько не вовремя? Дай визитку, и я отстану. Завтра позвоню, или когда сам скажешь. Прости.
Эдо отрицательно помотал головой.
– Еще как вовремя! То есть даже позже, чем надо. Я же до сих пор не знаю, чем у вас тогда прогулка закончилась. Решил, что раз ты не звонишь, а ребята из Кариного отдела до сих пор не устроили мне «темную», значит, скорее всего, все у вас хорошо.
– Хорошо – не то слово! – подтвердил Эдгар. – Я на следующий день хотел позвонить, но оказалось, что твоя визитка непонятно куда подевалась. А я номер так и не переписал. Несколько раз специально заходил на Маяк к Тони Куртейну, но тебя не застал. Наконец догадался посмотреть расписание твоих лекций. Завтра как раз собирался тебя ловить. Но видишь, поймал сегодня, сам себя обогнал!.. Слушай, а сейчас точно нормально? А то так перекосило тебя…
– Да просто когда тебя увидел, решил, что на Этой Стороне оказался, – признался Эдо. – И типа теперь так будет постоянно случаться. Раскатал губу до самого горизонта. А перекосило – это когда обратно ее закатал.
– Ясно, – сочувственно сказал тот. – С другой стороны, может, и хорошо? Я бы тоже не отказался туда-сюда легко, одним шагом скакать. Но вот так, ни с того, ни с сего, бесконтрольно, наверное, все-таки лучше не надо. Бывают, знаешь, такие моменты, когда это совсем не с руки.
Эдо почти невольно представил себе, что это могут быть за моменты, и рассмеялся.
– Ты прав. Спасибо, вот теперь действительно попустило. Долой неконтролируемые чудеса! Пошли где-то сядем – да хоть в угловой кофейне. Они, насколько я помню, вполне ничего.
– Шесть часов, – сказал Блетти Блис, когда они уселись на деревянные стулья. И повторил: – Шесть часов, прикинь!
Эдо сразу понял, о чем речь.
– Хороший срок, – кивнул он. – Не три, даже не четыре. Шесть – это уже вполне можно жить.
– На самом деле, Нинка даже через шесть часов была в полном порядке. Ни намека на прозрачность. Хотя я, как ты понимаешь, следил внимательно. Каждые пять минут руки на свет смотрел. В конце концов, просто нервы не выдержали, увел ее домой. Теперь страшно себя ругаю. Думаю: может, она могла там остаться? Вообще навсегда? Вроде, когда Эта Сторона чужаков принимает, они сразу вспоминают, как якобы с детства всегда тут жили, а Нинка ничего такого не вспомнила. Так что навсегда – это все-таки вряд ли. Но шесть часов – это шесть часов! Слушай, а вообще так бывает? Чтобы и не растаять, и память не потерять?
– По-моему, вообще все бывает, – пожал плечами Эдо. – Просто некоторые вещи так редко, что считается, никогда. Но мало ли что считается. Пока ты с Другой Стороны после восьми лет отсутствия не вернулся, все тоже думали, что так не бывает. И со мной примерно та же фигня. В любом случае, поздравляю. Очень хотел, чтобы у вас все отлично сложилась. Девчонка у тебя золотая. Да и ты вполне ничего, Блетти Блис. А что теперь?
– Вот! – горячо подхватил тот. – Что мне теперь делать? Я затем тебя и искал, чтобы спросить. Больше некого. Не в Граничную же полицию с такими вопросами идти.
– С какими вопросами? – искренне удивился Эдо. – Как вам жить? Ну так это кроме вас никто не решит.
– Решить-то – дело нехитрое, – вздохнул Блетти Блис. – Будь моя воля, я бы Нинку на Эту Сторону каждый день приводил. И она не против. Ну, это мягко сказано, что «не против». На самом деле ей у нас очень понравилось. Ужасно хочет вернуться туда.
– Ну и?.. – удивился Эдо.
– Но как? Технически? Сколько гуляли в Ужуписе возле ангела, трамвай за нами больше не приезжает. Ни там, ни в других местах.
– Да, трамвай дело такое, – подтвердил Эдо. – Большая удача, скорее аттракцион, чем надежное средство передвижения. А чем вам Маяк не угодил?
– Маяк? – опешил Блетти Блис. – Так Нинка его свет как не видела, так и не видит. Вернее, пару раз что-то такое синее за рекой заметила, но это очень быстро прошло.
– Да я сам его света с лета не видел, – усмехнулся Эдо. – Что не мешает мне чуть ли не через день ходить домой. Ну, правда, только с проводником, но для вас это не проблема. Чем ты не проводник?
– Представляешь, мне даже в голову не пришло, что так можно, – признался Блетти Блис. – «А как же Первое Правило, его нарушать нельзя, меня за такое могут выслать из города, а вдруг с Нинкой что-то ужасное случится, если я потащу ее на Маяк?» Вот это, знаешь, единственное, что по-настоящему плохо, когда находишь любовь. Сразу становишься трусливым и осторожным, как тысяча стариков Другой Стороны.
– Да знаю, – кивнул Эдо. – Появляется, что терять, и герою конец. Сам недавно чуть не обделался, когда друг предложил прокатиться за город. Хотя, по идее, понимал, что ничего мне не будет. Я же, если говорить о технической части вопроса, обычный человек Другой Стороны. На самом деле оно и неплохо. Я имею в виду, легко быть храбрым, когда терять нечего. Но бояться и все равно делать, потому что страх не смеет диктовать нам решения, по-моему, высший пилотаж. Ты, когда трясся от страха за пани Янину в трамвае, но ехал дальше, прикидывая, куда ее отвести и что показать, как устроить ей праздник, был гораздо круче, чем когда от избытка лихости выехал за пределы Граничного города. Хотя чувствовал себя слабаком. Но с настоящей храбростью вечно такая беда. Не особо эффектно выглядит. Особенно изнутри.
– Ну хорошо, если так, – вздохнул Блетти Блис. – А то знаешь, с непривычки противно. Как будто я – не я, а какой-то совсем пропащий чувак.
– Попробуй с пани Яниной на Маяк прогуляться, – посоветовал Эдо. – Первое Правило придумали, чтобы защитить людей Другой Стороны, которые физически неспособны к нам пройти. С такими на входе и правда может стрястись беда. Но, кстати, Тони рассказывал, гораздо чаще ни с кем ничего этакого не случается, просто наш Маяк внезапно оказывается обычным офисным зданием, стоящим на Другой Стороне, навстречу выходит сонный охранник и вежливо спрашивает, какого лешего вы ломитесь в служебную дверь. И тут уже у проводника едет крыша, его самого потом под присмотром приходится отводить домой.
– Я бы от такого точно тронулся, – вздохнул Блетти Блис. – Особенно сейчас.
– Ну вот, теперь, если что, не тронешься: предупрежден – значит вооружен. Но, по идее, у вас не должно быть таких проблем. Пани Янина уже однажды приехала на Эту Сторону в трамвае, шесть часов, по твоим словам, там гуляла, и все с ней было нормально, даже таять не начала. Что ей на Маяке сделается? В конце концов, не одна же она пойдет, ты будешь рядом. А что от страха за нее умрешь по дороге раз двести – ну, ничего не поделаешь. Нормальная цена. Если хочешь, я завтра поговорю с Тони Куртейном, расскажу ему вашу историю, чтобы, увидев тебя с контрабандной девчонкой, с перепугу полицию не позвал.
– Да, поговори с ним, пожалуйста, – кивнул Блетти Блис. – Только полиции нам не хватало. Не так я себе представляю приятный вечер с подружкой. Совершенно не так!
Эдо проводил его почти до самого дома. Всю дорогу, не затыкаясь, рассказывал истории о счастливых союзах между людьми Этой и Той Сторон, якобы услышанные от Тони Куртейна. На самом деле от Тони он знал только о двух случаях, причем совсем не похожих, там одного чувака с Другой Стороны как-то приманили во сне, а второй оказался родным сыном кого-то из наших, такие свет Маяка обычно не видят, но легко приживаются на Этой Стороне. В общем, пришлось сочинять на ходу. Получалось так убедительно, что сам себе начал верить, и, расставаясь с Блетти Блисом, Эдо был совершенно спокоен за них с Яниной – уже столько народу отлично выкрутилось, значит, и этим не сделается ничего.
Цвета
«Зря я пришла, – думала Цвета. – Клин клином вышибать только при колке дров хорошо. Человек, к сожалению, не полено. Не настолько полено, как ему самому иногда бы хотелось. Не надо в себя клинья совать».
Хотела встать и уйти – собственно, она все полтора часа хотела встать и уйти, но не вставала и не уходила. Почему – да черт разберет. Вроде ни особо стеснительной, ни чересчур деликатной отродясь не была. Когда становилось неинтересно, поднималась и уходила – из кино, из театра, со всех вечеринок, даже с концертов, хотя на концертах как раз лучше бы оставалась, а то вот так выйдешь, и тут же шепот по залу: «Цвета Янович ушла, это полный провал! – наоборот, ей завидно стало!» – интриги, драмы, рушатся судьбы, множится число сторонников и врагов, пока ты совершенно невинно, без какой-либо задней мысли идешь в буфет выпить пива или сделать срочный звонок.